Прах от влекомого вьется столпом; по земле, растрепавшись,
Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху
Бьется, прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец
Дал опозорить ее на родимой земле илионской!
405 Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,
Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало
Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне.
Горько рыдал и отец престарелый; кругом же гражда́не
Подняли плач; раздавалися вопли по целому граду.
410 Было подобно, как будто, от края до края, высокий
Весь Илион от своих оснований в огне рассыпался!
Мужи держали с трудом исступленного горестью старца,
Рвавшегось в поле вратами Дарданскими выйти из града.
Он умолял их, тоскующий, он расстилался по праху[2962],
415 Он говорил, называя по имени каждого мужа:
«Други, пустите меня одного, не заботясь, пустите
Выйти из града! Один я пойду к кораблям мирмидонским;
Буду молить я губителя, мрачного сердцем злодея.
Может быть, лета почтит он, над старостью, может быть, дряхлой
420 Сжалится: он человек[2963], отца он такого ж имеет,
Старца Пелея, который его породил и взлелеял
К горю троян и стократ к жесточайшему горю Приама!
Сколько сынов у меня он похитил во цвете их жизни!
Но обо всех сокрушаюсь я менее, чем об едином!
425 Горесть о нем неутешная скоро сведет меня к гробу,
Горесть о Гекторе! О, хоть на сих бы руках он скончался!
Мы бы хоть душу насытили плачем над ним и рыданьем,
Я, безотрадный отец, и его злополучная матерь!»
Так говорил он, рыдая; и с старцем стенали трояне.
430 Но меж троянок Гекуба плачевнейший вопль подымает:
«Сын мой, мне, злополучной, почто еще жить для страданий,
Всё потерявшей с тобою! Моею и дни ты и ночи
Славою был в Илионе, всеобщей надеждою в царстве
Жен и мужей илионских![2964] Тебя, как хранителя бога,
435 Всюду встречали они; величайшею был ты их славой
В жизни своей и тебя, нам бесценного, смерть обымает!»
Плакала мать. Но еще ничего не слыхала супруга
В доме об Гекторе; вестник еще не являлся к ней верный
Весть объявить, что супруг за вратами в поле остался.
440 Ткала одежду она в отдаленнейшем тереме дома,
Яркую ткань, и цветные по ней рассыпала узоры.
Прежде ж дала повеленье прислужницам пышноволосым
Огнь развести под великим треногом, да будет готова
Гектору теплая ванна, как с боя он в дом возвратится.
445 Бедная! дум не имела, что Гектор далеко от дома
Пал под рукой Ахиллеса, смирён светлоокой Афиной.
Вдруг Андромаха услышала крики и вопли на башне,
Вздрогнула вся и челнок из руки на помост[2965] уронила;
Встала и к двум говорила прислужницам пышноволосым:
450 «Встаньте, идите за мной; посмотрю я, что совершилось?
Слышу почтенной свекрови я крик: подымается сердце,
Бьется, как вырваться хочет; колена мои цепенеют!
Близкая, верно, беда Дарданида[2966] сынам угрожает?..
О! удалися от слуха подобная весть! Но от страха
455 Я трепещу... Не бесстрашного ль Гектора богу подобный
В поле, отрезав от стен, Ахиллес одинокого гонит?
Боги! уже не смиряет ли храбрость его роковую[2967],
Коей он дышит? В толпе никогда не останется Гектор:
Первый вперед полетит, никому не уступит в геройстве!»
460 Так произнесши, из терема бросилась, будто менада[2968],
С сильно трепещущим сердцем, и обе прислужницы следом;
Быстро на башню взошла и, сквозь сонм пролетевши народный,
Стала, со стен оглянулась кругом и его увидала
Тело, влачимое в прахе: безжалостно бурные кони
465 Полем его волокли к кораблям быстролетным ахеян.
Темная ночь Андромахины ясные очи покрыла;
Навзничь упала она и, казалося[2969], дух испустила.
Спала с нее и далёко рассыпалась пышная повязь,
Ленты, прозрачная сеть и прекрасноплетеные тесмы;
470 Спал и покров, блистательный дар золотой Афродиты[2970],
Данный в день оный царевне, как Гектор ее меднолатный
Из дому взял Этиона[2971], отдавши несметное вено.
Вкруг Андромахи невестки ее и золовки, толпяся,
Бледную долго держали, казалось, убитую скорбью.
475 В чувство пришедши она и дыхание в персях собравши,
Горько навзрыд зарыдала и так среди жен говорила:
«Гектор, о горе мне, бедной! Мы с одинакою долей
Оба родилися: ты в Илионе, в Приамовом доме,
Я, злополучная, в Фивах[2972], при скатах лесистого Плака,
480 В доме царя Этиона; меня возрастил он от детства,
Смертный несчастный несчастную. О, для чего я родилась!
Ты, о супруг мой, в Аидовы домы, в подземные бездны
Сходишь навек и меня к неутешной тоске покидаешь
В доме вдовою; а сын, злополучными нами рожденный,
485 Бедный и сирый младенец! Увы, ни ему ты не будешь
В жизни отрадою, Гектор, — ты пал! — ни тебе он не будет!
Ежели он и спасется в погибельной брани ахейской,[2973]
Труд беспрерывный его, бесконечное горе в грядущем
Ждут беспокровного: чуждый захватит сиротские нивы.
490 С днем сиротства́ сирота и товарищей детства теряет;
Бродит один с головою пониклой, с заплаканным взором.
В ну́жде приходит ли он к отцовым друзьям и, просящий,
То одного, то другого смиренно касается ризы, —
Сжалясь, иной сиротливому чару едва наклоняет[2974],
495 Только уста омочает и нёба в устах не омочит.
Чаще ж его от трапезы счастливец семейственный[2975] гонит,
И толкая рукой, и обидной преследуя речью:
— Прочь ты исчезни! не твой здесь отец пирует с друзьями! —
Плачущий к матери, к бедной[2976] вдовице дитя возвратится,
500 Астианакс мой, который всегда у отца на коленах
Мозгом лишь агнцев питался и туком овец среброрунных;
Если же сон обнимал, утомленного играми детства,
Сладостно спал он на ложе при лоне кормилицы нежном,
В мягкой постели своей, удовольствием сердца блистая.
505 Что же теперь испытает, лишенный родителя, бедный
Астианакс наш, которого так называют трояне,
Ибо один защищал ты врата и троянские стены,
Гектор; а ныне у вражьих судов, далеко от родимых,[2977]
Черви тебя пожирают, раздранного псами, нагого!
510 Наг ты лежишь! а тебе одеяния сколько в чертогах,
Риз и прекрасных и тонких, сотканных руками троянок!
Все их теперь я, несчастная, в огненный пламень повергну!
Сделал ты их бесполезными, в них и лежать[2978] ты не будешь!
В сонме троян и троянок сожгу их, тебе я во славу!»
515 Так говорила, рыдая; и с нею стенали троянки.
Песнь двадцать третьяПОГРЕБЕНИЕ ПАТРОКЛА. ИГРЫ
Так сокрушались трояне по граду. В то время ахейцы,
К черным своим кораблям возвратяся, на брег Геллеспонта,
Быстро рассеялись все по широкому ратному стану.
Но мирмидонцам своим расходиться Пелид не позволил;
5 Став посредине дружин их воинственных, он говорил им:
«Быстрые конники, верные други мои, мирмидонцы!
Мы от ярма отрешать не станем коней звуконогих;
Мы на конях, в колесницах, приближимся все и оплачем
Друга Патрокла: почтим подобающей мертвого честью.
10 Но, когда мы сердца удовольствуем горестным плачем,
Здесь, отрешивши коней, вечерять неразлучные будем».
Рек — и рыдание начал; и все зарыдали дружины.
Трижды вкруг тела они долгогривых коней обогнали[2979]
С воплем плачевным: Фетида[2980] их чувства на плач возбуждала.
15 Вкруг орошался песок, орошались слезами доспехи[2981]
Каждого воина; так был оплакиван вождь их могучий.
Царь Ахиллес между ними рыдание горькое начал,
Грозные руки на грудь положив бездыханного друга:[2982]
«Радуйся, храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся доме!
20 Всё для тебя совершаю я, что совершить обрекался[2983]:
Гектор сюда привлечен и повергнется псам на терзанье;
Окрест костра твоего обезглавлю двенадцать славнейших
Юных троянских сынов, за смерть твою отомщая[2984]!»
Рек, — и на Гектора он недостойное дело замыслил: