Костров широко использовал не свойственные русскому языку конструкции «дательный самостоятельный» (например, «нисшедшу солнцу в понт» вместо «когда солнце зашло в море») и «винительный с неопределенным» (например, «судили быть они тебя троян защитой» вместо «они считали, что ты защита троян»). Множественное число среднего рода прилагательных Костров в духе древнегреческого и старославянского языков употребляет в значении единственного числа: например, «угодная» вместо «угодное» и т. п. Возможно, следуя за Екимовым, Костров часто пользуется сложными эпитетами типа «многосоветный», «громодержавный» и т. п.
Перевод Кострова был благожелательно встречен критикой. Выдающийся исследователь русской литературы Н. С. Тихонравов в своей студенческой работе склонялся даже при сопоставлении переводов Гнедича и Кострова в пользу Кострова, в частности за его «энергию и страстность речи». Тем не менее неадекватность любого перевода Гомера, не делающего попытки приблизиться средствами русского языка к передаче греческого гексаметра, постепенно проникала в сознание русских литературных кругов.
В 1791 г. в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищев мечтал о том, чтобы «Омир между нами не в ямбах явился, но в стихах, подобных его, ексаметрах», и выражал сожаление по поводу того, что Костров не воспользовался гексаметром.
Исполнить эту миссию, сделать «Илиаду» Гомера достоянием русского читателя и составной частью отечественной культуры было суждено Николаю Ивановичу Гнедичу. Родившийся 3 февраля 1784 г. в Полтаве в семье обедневшего казачьего сотника, Гнедич учился в полтавской семинарии, а затем в Харьковском коллегиуме, который он закончил в 1800 г. В 1800—1802 гг. Гнедич учился в Московском университете и еще на студенческой скамье начал свою литературную деятельность. Первые литературные опыты Гнедича, появившиеся в печати в 1802 г., — повесть «Мориц, или Жертва мщения» и выпущенный анонимно сборник «Плоды уединения» — созданы в духе преромантизма, написаны под сильным влиянием Шиллера и весьма слабы в художественном отношении. Но в том же 1802 г. выходит в свет перевод Гнедича трагедии Дюсиса «Абюфар». Дюсис был поклонником Гомера, стремился познакомить французов с творчеством Шекспира, и дух его трагедии далек от классицизма. Выбор трагедии «Абюфар» для перевода, несомненно, отражал собственные настроения Гнедича, качество перевода примечательно для первого опыта 18-летнего автора.
В конце 1802 г. Гнедич переселяется в Петербург, а в следующем году выходит большой роман Гнедича «Дон-Коррадо Де Геррера, или Дух мщения и варварства Гишпанцев», еще более слабый, чем повесть «Мориц». Перевод трагедии Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе» напротив имел заметный успех.
В последующие годы Гнедич пишет оригинальные стихотворения, переводит отрывки из «Потерянного рая» Мильтона и макферсоновского «Оссиана», причем «Оссиана» он переводит русским народным стихом. В 1808 г. выходит в свет сделанный Гнедичем для бенефиса актера Шумерина перевод «Короля Лира» Шекспира, выполненный в стиле, скорее подходящем для трагедий Шиллера, но Гнедич в это время уже был на подступах к главному труду своей жизни — переводу «Илиады».
В «Драматическом вестнике» (1808. Вып. 5. Прибавление) были напечатаны без имени автора под заголовком «Единоборство Гектора и Аякса» переводы отрывков из VII песни «Илиады», сделанные александрийским стихом, а в 1809 г. вышла в свет вся VII песнь «Илиады», переведенная Гнедичем. Как сообщает друг и покровитель Гнедича В. В. Капнист, это он побудил Гнедича взяться за перевод «Илиады», а когда вышла VII песнь с посвящением великой княгине Екатерине Павловне, помог выхлопотать для Гнедича, служившего за ничтожное жалованье писцом в Министерстве народного просвещения, ежегодное вспомоществование для спокойной работы над переводом «Илиады». Он же ввел Гнедича в круг престарелого Г. Р. Державина. Наконец, полученная Гнедичем в 1811 г. должность помощника библиотекаря в императорской Публичной библиотеке создала благоприятные для его работы внешние условия.
Гнедич начал перевод «Илиады», как он сам объяснял позднее, потому что он полагал, что Костров перевел только шесть песней, которые были напечатаны при его жизни, и рассматривал свой перевод как продолжение костровского. В 1812 г., уже после посмертной публикации перевода Кострова, выходит VII песнь в переводе Гнедича, сделанном уже под несомненным влиянием перевода Кострова. Гнедич характеризует в примечании сложившуюся ситуацию, говоря, что он «невольно введен в опасное... состязание». Но надо сказать, что своим переводом первых 15 стихов VIII песни Гнедич вступил в соревнование не только с Костровым, но и с Ломоносовым, который перевел эти стихи в своей «Риторике». Перевод Гнедича не был шагом вперед по сравнению с ломоносовским, сделанным 60 лет назад, и заметно уступал костровскому.
Гнедич хуже Кострова владел александрийским стихом. Рифмы Гнедича не всегда точны. Гнедичу, как и Кострову, не удавалось достигнуть эквилинеарности перевода. Гнедич заимствует у Кострова некоторые его неудачные образования, как, например, «началовождь».
Примерно одновременно с первыми попытками перевода «Илиады» (предположительно в 1807 г.) Гнедич переводит три небольших «гомеровских гимна» — к Минерве (Афине), Диане (Артемиде), Венере (Афродите). Влияние Кострова заметно и здесь, перевод выполнен по-прежнему ямбами, но с попытками разнообразить метрический рисунок.
Решение отказаться при переводе «Илиады» от александрийского стиха, начать работу сначала, усовершенствовав созданный Тредиаковским русский гексаметр, далось Гнедичу нелегко. Правда, по свидетельству С. П. Жихарева, Гнедич еще в студенческие годы внимательно читал «Тилемахиду» Тредиаковского, чем вызывал насмешки товарищей, но воспринять механически слог и стиль Тредиаковского, спаянные воедино со стихотворным размером «Тилемахиды», Гнедич, естественно, не мог.
В 1813 г. в «Чтениях в Беседе любителей русского слова» появляется письмо графа С. С. Уварова Гнедичу с призывом переводить Гомера гексаметром и положительный ответ Гнедича, к которому были присоединены два отрывка из перевода гексаметром VI песни «Илиады» — ст. 1—118 и 386—516 (прощание Гектора с Андромахой).
Уже этот первый опыт Гнедича оказался несомненной удачей, и попытка В. В. Капниста противопоставить переводу Гнедича идею перевода Гомера русским былинным стихом была настолько неудачной, что, скорее всего, только подкрепила позицию Гнедича. Капнист напечатал в «Чтениях в Беседе любителей русского слова» за 1815 год в виде образца такой перевод стихов 1—11 VI песни:
Удалились светлы боги с поля страшных битв.
Но то там, то там шумела буря бранная.
Часто ратники стремили копья медные,
Меж потоков Симоиса и у Ксанфских струй.
Первый, отрасль Теламона, греков щит Аякс,
Ободрил их, разорвав ряды фригийские,
И низвергнувши фракийских сильных войск вождя,
Акаманта, сына мощного Эвсорова,
В шлем, у конского он гребня, поразил врага.
Копье, шлем с челом пробивши, углубилось в кость,
И тьма вечная покрыла очи витязя.
Несмотря на то что определенное внутреннее родство между героическим эпосом Гомера и русским былинным эпосом несомненно и Капнист, пожалуй, правильно ощутил его, неизбежно возникающие при чтении такого перевода ассоциации с русской фольклорной традицией делают перевод совершенно неадекватным.
Уваров в том же выпуске «Чтений в Беседе...» убедительно показал несостоятельность попытки Капниста, охарактеризовал опыт Гнедича как «блистательный», а Гнедич тем временем продолжал свою работу, публикуя год за годом все новые переведенные им отрывки.
В ходе многолетней работы Гнедич совершенствовал свое знание древнегреческого языка. Используя научные комментированные издания Гомера, в особенности многотомный труд Хр. Г. Гейне, сопоставляя переводы Анны Дасье, Битобе, Фосса, Гнедич всякий раз пытался составить собственное мнение в многочисленных спорных вопросах понимания гомеровского текста; и подходя к переводу Гнедича, вооруженные более чем 150-летним опытом дальнейшего развития гомеровской филологии, мы находим лишь единичные случаи, когда понимание Гнедичем гомеровского текста представляется несомненно ошибочным.
От перевода IX песни до нас дошел черновик Гнедича — прозаический перевод с примечаниями, с выписками греческого текста, переводы некоторых слов на латинский язык, ссылки на древних авторов и на памятники древнего искусства.
Директор Публичной библиотеки А. Н. Оленин, под начальством которого служил Гнедич, оказал ему огромную помощь в переводе «Илиады». Оленин был по тем временам большим знатоком искусства древности, сам превосходно рисовал и безотказно наводил для Гнедича многочисленные справки относительно упоминавшихся у Гомера предметов вооружения, утвари, деталей устройства корабля. При посредничестве Оленина Гнедич получал многочисленные консультации филолога-классика греческого происхождения С. Н. Дестуниса и работавшего в Петербурге в Академии наук и в Университете выдающегося эллиниста Ф. Б. Грефе. Гнедич советовался с Олениным и по вопросам, касавшимся стилистически адекватной передачи гомеровского текста.
По совету А. Н. Оленина Гнедич принял слова «поножи», «котва» (якорь), «запон» (кожаный передник), но при передаче бранного эпитета, который Ахилл бросает в лицо Агамемнону, вместо предложенного Олениным «песоокий» использует в своем переводе «псообразный», эпитет менее конкретный и менее точный.
Иногда Оленин предлагает Гнедичу подстрочный перевод нескольких стихов, как например: XVI, 314—316:
Прострясь, досягнул зад лыста, где тучнейшая
Мышца человеческая бывает: от копейного острия
Жилы раздрались, его же очи мрак покрыл.
Гнедич перевел их так:
...поразил в бедро, где нога человека
Мышцей тучнейшей одета: копейное бурное жало