Мемуарист впадает в ошибку и тогда, когда приписывает организацию депутации Дубровину. Задумал ее о. Илиодор, а Дубровин лишь содействовал. Наконец, последний, разместивший волынских депутатов в собственном доме, никак не мог просить Герасимова приютить их, так что и вся дальнейшая история депутации в изложении мемуариста не выдерживает критики.
Зато главе депутации Герасимов дает меткую характеристику и очень точно передает его политические взгляды. Наслышанный об о. Илиодоре от недавно погибшего градоначальника В. Ф. фон дер Лауница, он «с большим интересом» изучал своего гостя:
«Он произвел на меня впечатление фанатика, почти нервнобольного человека: худой, кожа да кости, с небольшой реденькой черной бородкой, с блестящими глазами, горячей речью. В разговоре он все время сбивался на тон оратора, пересыпая свою речь цитатами из Священного Писания. Он несомненно должен был импонировать нерным людям, но на спокойного и рассудительного человека он не мог произвести большого впечатления. … Государственную думу Илиодор ненавидел с бешеной злобой и совершенно серьезно говорил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государственной думы».
Докладывая П. А. Столыпину об этом разговоре, Герасимов заключил, «что эту депутацию ни в коем случае нельзя близко подпускать к царскому дворцу», с чем министр «вполне согласился».
Долго о. Илиодор не мог найти понимания и у других высокопоставленных лиц.
«Пошел я к одному чиновнику высокому, к другому. Оказывается, к Царю нельзя идти. Один сановник сказал, что если правых крестьян пустить к Царю, то нужно и левых пускать, а они могут бомбу бросить в Государя. Я говорю, что левые и проситься не будут; напрасно их опасаться. Сановник с этим не согласился.
Другой чиновник, правитель дел канцелярии первого министра Столыпина, сказал, что Царь — человек благородный и в Великом посту принимать крестьян не будет. Я об этом сказал депутатам своим, они очень обиделись и сказали: „что же мы какие разбойники, что ли, что нас нельзя представить Государю в Великом посту; ведь других же представляют?“».
Наконец, 28.III волынские крестьяне письменно попросили приема у самого Столыпина и через три дня были приняты. Выслушав их, министр пообещал устроить им аудиенцию. Вероятно, смягчился, увидев, что перед ним вовсе не «оборванцы».
Наконец-то о. Илиодор подошел к своей цели — оказаться лицом к лицу с Царем! Взамен старого проекта петиции священник якобы по крестьянской просьбе составил новый. Этот документ начинался со злобы дня — просил об удалении из Думы бунтовщиков:
«Заявляем Тебе, Великий Государь, попросту, по-крестьянски, что с такими людьми работать на благо дорогой родины никак не возможно. Поэтому всю надежду возлагаем на Тебя и верим, что Ты Своей Державной Властью прекратишь это неестественное положение вещей и на будущее время повелишь быть около Тебя людям, только Тебе преданным, в Бога верующим и русский народ любящим».
После краткой преамбулы следовала программа реформ, которую о. Илиодор рекомендовал Государю, так сказать, инструкция по управлению Россией. Основные положения совпадают со старым проектом. Вот они:
1) господство православной веры;
2) поддержка духовенством народа и наказание переметнувшихся налево архиереев и иереев;
3) декларация неограниченного самодержавия;
4) облегчение крестьянского малоземелья;
5) изъятие природных богатств из рук инородцев;
6) уменьшение пьянства;
7) помощь голодающим;
8) принятие мер против развращения рабочих;
9) устройство по селам банков мелкого кредита;
10) ограничение евреев в их правах;
11) расширение сети церковных школ, введение в их программу ремесел и сельскохозяйственной науки;
12) наказание неверных министров;
13) патриотическое воспитание в духовной и светской школах;
14) дешевизна и быстрота судопроизводства, давление на суд, чтобы он не оправдывал преступников;
15) ограничение свободы печати и слова;
16) смертная казнь для самых тяжких преступников;
17) увольнение чиновников, не разделяющих монархических идеалов.
В целом вся программа представляет собой квинтэссенцию чисто мужицких представлений о. Илиодора о государственном управлении и пронизана наивной уверенностью, что реформы совершаются в одночасье по первому же царскому слову. Ярче всего безграмотность автора проявилась в вопросе о судопроизводстве. Призывая адресата запретить судьям оправдывать преступников, о. Илиодор, очевидно, не имел понятия о принципе независимости суда.
Новый проект получился гораздо благоразумнее старого: исчез преступный призыв санкционировать самосуд, исключено требование принудительного отчуждения частновладельческих земель и вообще земельный вопрос смиренно отдается на усмотрение Государя, отсутствуют просьбы уволить придворных-инородцев и полностью избавить народ от евреев, а требование, чтобы чиновники обязательно вступили в «Союз русского народа», выражено обиняком: «Всем чиновникам, властям грозно повели служить Тебе верой и правдой, нас не обижать и стоять под знаменем „Вера, Самодержавный Царь и Русская Народность“».
Главное же отличие от старого проекта заключается в том, что если «Когда же конец?» призывает Государя определить отношение к «Союзу русского народа», то новый проект — определиться в отношении к самодержавной власти. Причем если в прошлый раз адресату предоставлялся выбор, то сейчас прямо декларируется, что у Царя выбора быть не может и он обязан быть монархистом уже в силу своего звания.
О. Илиодор призывал адресата провозгласить незыблемость самодержавной власти, всенародно подтвердив слова, сказанные ранее двум другим депутациям.
23. XII.1905 Государь принял депутацию «Союза русского народа» во главе с Дубровиным и П. Ф. Булацелем и фактически одобрил деятельность Союза, сказав им: «Объединяйтесь, русские люди, я рассчитываю на вас».
16. II.1906, принимая другую, менее представительную монархическую депутацию, Государь произнес знаменательные слова: «Передайте всем уполномочившим вас, что реформы, которые Мною возвещены Манифестом 17 октября, будут осуществлены неизменно, и права, которые Мною даны одинаково всему населению, неотъемлемы; Самодержавие же Мое останется таким, каким оно было встарь».
Ныне, по мнению о. Илиодора, пришло время пополнить эту коллекцию новым словом, самым определенным, сказанным не в узком кругу, а во всеуслышание. Противоречивому государственному строю, установившемуся после 17 октября 1905 г., действительно недоставало такой декларации, но она, очевидно, не входила в расчеты Николая II.
Кто же надоумил о. Илиодора так ловко переработать старый проект, чтобы исключить из него все заведомо неприемлемые положения и придать волынской депутации преемственность от депутаций зимы 1905–1906 гг.? Вероятно, те, кто слышал ранее сказанные Государем слова о самодержавии и жаждал услышать их вновь.
Прочтя адрес, волынские крестьяне попросили смягчить преамбулу и отказаться от именования левых депутатов «бунтовщиками», работать с которыми «никак не возможно». Скрепя сердце, о. Илиодор написал о «непокорниках», с которыми работать «почти не возможно». Получилось уже не «попросту, по-крестьянски», но автор смирился.
Завершив работу над текстом, о. Илиодор поместил его «в красивую, дорогую зеленую кожаную обертку» со значком «Союза русского народа» и золотой надписью: «Царю Белому, Православному, Государю Русскому, Самодержавному крестьян членов Государственной думы ЧЕЛОБИТНАЯ».
Некоторые другие правые крестьяне, «к которым раньше и на козе нельзя было подъехать», узнав о полученном разрешении, решили присоединиться к волынцам. Эти-то новички, числом 17 человек, и испортили весь план. Сами ли они инстинктивно почувствовали, что имеют дело с крупной политической авантюрой, или левые на них надавили, но повиноваться о. Илиодору эти крестьяне не желали.
Поздним вечером 12.IV, когда до аудиенции оставалось чуть более суток, они явились на волынскую квартиру и подвергли илиодоровский адрес критическому анализу. Потребовали, например, убрать слово «челобитная», почему-то показавшееся им французским. Возражения о. Илиодора были «резко и дерзко» оборваны. Он «смирился», рассудив так: «пусть меня мужики с грязью смешают, но святое дело нужно сделать».
Дискуссия продолжалась, причем, по выражению о. Илиодора, «депутаты-мудрецы» «понесли такую чушь, какую не всегда можно услышать и в комнатах домов для сумасшедших». Спор достиг апогея при обсуждении следующих слов адреса: «Твой верноподданный православный русский народ, откликнувшись на Твой зов, прислал нас к Тебе на совет, … как повернуть руль государственного корабля». К несчастью, среди гостей нашелся эксперт по поворачиванию корабельного руля, заподозривший в этом невинном образе покушение на самодержавную власть:
— Как руль! Какой руль! Я был вахтенным! Кто имел право вмешиваться в мое дело! Сам Царь это сделает!
Тщетно о. Илиодор пытался объяснить, что никакого преступления в повороте руля не заключается. Гости негодовали. По выражению о. Илиодора, «поднялся содом»:
«Я посмотрел на вахтенного и испугался: глаза его безумно блуждали, губы нервно дрожали, весь он трясся и качался из стороны в сторону… Я посмотрел на него и на прочих депутатов, которые были не в лучшем состоянии, и подумал: „бедные люди! достоинство депутата, законодателя дорого вам стоит; вы лишились рассудка!“. Между тем депутаты, кроме волынских, которые смирно сидели сзади, наступали на меня и продолжали кричать: „Как так! Руль поворачивать! А! Руль поворачивать!“… А их всех заглушал один дикий голос: „я вахтенный, я сам рулем управлял, я рулевой, я вахтенный!“».
Устав от спора, о. Илиодор апеллировал к присутствовавшему тут же ковенскому союзнику Г. К. Гнотовскому:
— Григорий Константинович! Можно ли мне еще разговаривать с этими людьми?
— Нет, отец Илиодор, здесь вам не с кем разговаривать. Здесь собрались какие-то болваны и остолопы!