Как и в «Видении монаха», о. Илиодор не претендовал в будущей депутации на руководящую роль и готов был предоставить ее кому угодно, лишь бы «вся правда» была оглашена перед Государем.
Но, приехав в Москву, о. Илиодор нашел там совершенно иное настроение. Устроители съезда выдержали тяжелую борьбу с властями, всячески противившимися этому начинанию. Кн. А. Г. Щербатов был вынужден дать градоначальнику слово, что вопросы о роспуске Думы и введении диктатуры не будут подняты. Даже единого помещения на все время работы съезда не удалось найти, поэтому решили делить его заседания между Московским епархиальным домом, гостиницей «Континенталь», Историческим музеем и Благородным собранием. Словом, устроители были уже по горло сыты подвигами.
Однако о. Илиодор ждал от своих друзей самопожертвования. Характерен его комментарий относительно опасности, которая грозила им при предстоящем крестном ходе по Москве. Если революционеры убьют вас, идущих с хоругвями, — заявил он о. Восторгову и Грингмуту, — то все неверующие обратятся в верующих и за вами пойдет вся Первопрестольная.
Накануне открытия съезда (25.IV) в Князе-Владимирском храме московского епархиального дома о. Илиодор в числе других священников сослужил епископу Можайскому Серафиму за вечерней. Затем после молебна совершилось торжество освящения более сотни союзнических хоругвей, несших на себе изображения святых и событий священной истории.
«…никогда не забуду того величественного зрелища, которое представляли собой поднятые высоко-высоко знамена, — писал о. Илиодор. — Я смотрел на них и радовался. Я видел, что воскрес русский народ, поднялся русский богатырь сказать свое грозное слово зазнавшимся жидам, полякам и прочим злобным инородцам, которые в последнее время особенно подняли голову и стремятся командовать русским народом. … Когда я смотрел на лики подвижников-патриотов, то душа моя ощущала, что все древние защитники Отечества духовно витали над собравшимся в Москву Русским народом …».
На следующий день (26.IV) торжественным крестным ходом хоругви проследовали в кремль и расположились на площади между Архангельским и Успенским собором вместе со своими владельцами. В Успенском соборе митрополит Московский и Коломенский Владимир совершил Литургию. Проповедь, как и накануне, произнес прот. Восторгов. Обращаясь к пока не прославленному патриарху Гермогену, мощи которого почивали тут же, проповедник спрашивал:
«Слышишь ли ты нас, адамант веры и патриотизма, несокрушимый столп русской веры и русского национального чувства? Соболезнуешь ли горю русскому? Готов ли в помощь страдающей земной твоей отчизне? Молишь ли Бога о прощении грехов народа нашего, навлекшего на себя праведный гнев Его?
Благослови и воодушеви нас с высот небесных селений, вымоли прощение и милость Господа твоему страдающему отечеству, явись нам духовным вождем на пути к его спасению!».
После Литургии высокопреосвященным Владимиром была освящена икона Покрова, сооруженная в память прошлого съезда, начавшегося именно на этот праздник.
Из кремля шествие отправилось к памятнику Минина и Пожарского на Красной площади. Окружив монумент, хоругвеносцы стали ждать духовенство. О. Илиодору показалось, что в эту минуту происходит молчаливый диалог. Народ спрашивает совета у «древних патриотов», а Минин в ответ указывает на кремль. «А этот безмолвный жест говорит: „Спасайте прежде всего Кремль; спасайте святыни, которые там; спасайте Веру, спасайте Церковь! Падет Кремль — падет и Москва; падет Москва — падет и Святая Русь, а место их займет беззаконная Русь языческая“».
После панихиды у памятника и молебна у Иверской часовни крестный ход по Тверской ул. направился к дому генерал-губернатора. Вопреки ожиданиям, ген. Гершельман воздержался от речей, ограничившись обыкновенным провозглашением «да здравствует Государь Император!». Народ, по словам о. Илиодора, «утешился речью мертвеца, но сейчас же огорчился молчанием живого человека».
Затем крестный ход проследовал к епархиальному дому, где состоялось торжественное открытие съезда, избрание председателя (Грингмут) и почетного председателя (кн. Щербатов). Здесь в числе ораторов оказался и о. Илиодор. Он построил свою речь на противопоставлении мятежной толпы рабочих, виденной им в Ярославле, и нынешнего собрания. Там революционные знамена, тут хоругви. Там политические лозунги, тут благочестивые и патриотические надписи. Там над толпой незримо витал диавол, тут на знаменах изображены Спаситель, Божия Матерь и святые угодники.
«Господи, во сне ли это я вижу или наяву? Наяву, наяву, братья мои возлюбленные и сестры. Я наяву вижу светлое, празднественное торжество могучего Русского народа. Душа моя возрадовалась до самых глубин души. Сердце мое переполняется радостью [нрзб] и от избытка этой святой радости уста мои говорят. Я всматриваюсь в эти священные знамена и что же вижу? Дорогие мои! Я вижу Крест Христов! Возлюбленные мои, я вижу Спасителя; дети мои, я вижу Пресвятую Богородицу — нашу Небесную Заступницу Усердную; драгоценные мои, я вижу покровителя своего — св. Георгия Победоносца; единомышленники мои, я вижу великих святых князей, устроителей Русской Церкви и Земли: Владимира Святого, Олега Брянского, ярославских князей-чудотворцев».
Да о. Илиодор ли это? Какой избыток любви к людям!
Сравнивая нынешнее патриотическое торжество с празднуемой ныне же Пасхой, о. Илиодор процитировал пасхальное слово Иоанна Златоуста и продолжил так: «воскрес Русский Народ, и крамола должна сгинуть; воскрес Русский Богатырь, и враги да падут и расточатся; воскрес Православный Многострадалец, и да радуются люди Русские; воскресла Святая Русь, да не умирает никогда!».
Все это о. Илиодор говорил «с неописуемым восторгом» и «со слезами». Плакали и многие слушатели. После гимна и обычного «ура» монарху священник прочел свое любимое стихотворение:
Русь идет!
…Смотрите, вороги!
С нею все ее сыны,
Для которых святы, дороги
Честь и жизнь родной страны!
Русь идет!
…Идет страдалица,
Вновь воскресшая душой,
Перед ней во прах провалится
Все, что дышит ложью злой!
Русь идет!
…Идет великая!
В рабском страхе перед ней
Расступись ты, сила дикая,
Шире дай дорогу ей!
Русь идет!
…Идет могучая,
Жаждой подвигов горя,
И полна душа кипучая
Верой в Бога и Царя!
Русь идет!
…Идет свободная
В единении с Царем,
И растет волна народная
Все грознее с каждым днем!
Русь идет!
…Идет победная
На великий мирный труд
Встрепенись, деревня бедная,
Встрепенись, рабочий люд!
Русь идет!
…Идет и нас в объятия
Как сынов своих зовет!
Все мы — други, все мы — братия,
Все мы — Русь и все — народ!
Все страдали мы и мучились
От невзгодушки лихой,
Стосковались все, соскучились
По Руси своей родной,
По святым ее преданиям,
По заветам старины,
Что сквозь тьму веков сиянием
Золотым озарены,
Что спасали в пору грозную
Русь-страдалицу от бед!
Бог мольбу услышал слезную
И зажег надежды свет!
Русь идет!
…Идет широкая!
Стариной своей сильна,
И дороженька далекая
Впереди пред ней видна!
Но дорога многотрудная
Не страшит святую Русь,
Цель великая и чудная
Дух ее животворит!
Русь идет!
…Идет на путь спасения
От былых своих невзгод,
Веря в то, что единение
Лишь с Царем ее спасет!
А не те мыслишки узкие,
Не безумный буйный бред,
Что враги желают русские
Навязать Руси во вред!
Русь идет!
…Идет с горячей верою
В святость всех родных основ,
А не с дикою химерою
Лживых, злобных болтунов!
Русь идет!
…Идет полна сознания
Богатырских сил своих!
Прочь безумные мечтания
Прочь полки видений злых!
Русь идет!
…Идет и ей, светлой, кстати ли
Слушать то, что враг поет.
Прочь, иуды все предатели,
Прочь с дороги!..
Русь идет!!!.
После каждого куплета слушатели вторили троекратным «Русь идет!».
«Бывшие на всероссийском съезде „Союза русского народа“ в Москве помнят, что сделалось с аудиторией в 2000 человек после речи Илиодора… а ведь эти 2000 не были простая толпа, это были все выборные представители отделов Союза и на одну треть состоящие из интеллигенции, здесь были и профессора, и ученые, и учителя, и (нрзб) земцы и литераторы…» — вспоминал Тиханович-Савицкий.
То был прекрасный день. Но к вечеру о. Илиодора вновь укусила революционная муха, и религиозно-патриотическое умиление его покинуло.
Съезд переместился из Епархиального дома в помещение ресторана «Континенталь», где после концертного отделения началась новая серия речей. О. Илиодор говорил после признанных лидеров монархического движения — кн. Щербатова, Грингмута, Дубровина, прот. Восторгова. Начал «слабым, но внятным голосом, прерывающимся иногда от волнения». Говорил долго, «с болезненной страстностью и пафосом».
«Христос Воскресе! — начал о. Илиодор. — Христос победил врага, но Русь все еще страдает. Кровь струится из ея ран. Она продолжает висеть на кресте, к которому пригвоздили ее изменники, крамольники и предатели».
Возвращаясь от пасхальных мотивов к темам Страстной седмицы, о. Илиодор указывал на современных Пилатов и Каиаф, распинающих «несчастную Россию», как Христа.
Каиафы — это священноначалие, сочувствующее революции, например, митрополит Санкт-Петербургский Антоний, который запретил духовенству политическую деятельность и молился при открытии крамольной Думы. «Около него была кучка людей, моих единомышленников, молившихся в это время, а остальные члены Государственной Думы ходили по коридорам, говорили между собой и даже произносили черные слова. И я тогда подумал: „около тебя, Антоний, стоит и молится моя паства, а остальные — это твоя паства“».