«Беру одну из этих тяжелых книг в руки… Мелькают знакомые деревни, мелькают знакомые имена… „Бизюки, Сопрунцы, Ткачуки, Климуси, Романчуки“… Вместо неграмотных стоят кресты…».
Кроме того, депутация должна была заявить Государю о своих нуждах, главным образом о малоземелье.
Заготовленный заранее адрес приблизительно совпадал с программой «Почаевских известий»: укрепление самодержавия, неприятие конституции, памятной по временам польского владычества, решение аграрного вопроса исключительно по усмотрению Государя, сохранение земель западной пограничной полосы в руках коренного населения, удаление евреев из сел в местечки и города и т. д.
Душой этого дела стал о. Виталий, он и возглавил депутацию, в которую вошло 18 крестьян. У него, конечно, было что заявить Государю.
«За то мы стоим и за то боремся, чтобы оставаться нам с своей верой православной, Царем Самодержавным и с нашей русской народностью, — обратился о. Виталий к провожавшему народу. — Об этом мы и скажем Царю Батюшке. Так ли я говорю, православные? Так ли сказать Царю?». Народ, конечно, поддакивал.
В Петербурге вновь прибывшие волынцы встретились со своими земляками членами Думы, жившими тут с февраля. По сравнению с новичками было особенно заметно, что старички отошли от доктрины «Почаевских известий». Сказывалось влияние вольнодумной столицы и отсутствие о. Илиодора. Вышел даже спор о самодержавном Царе между новичком и старичком, к счастью, прекращенный приходом о. Виталия.
Здесь, в столице, оказалось, что конъюнктура не позволяет волынцам обратиться к Государю с полной откровенностью. Даже волынский депутат Калишук заявил своим землякам: «храни вас Бог просить Царя-Батюшку разогнать Думу». Когда же к депутации присоединились прочие волынские депутаты, включая помещиков, и архиепископ Антоний, то о. Виталий и его крестьяне вовсе отошли на второй план. Речь предоставили преосвященному. «Было решено, что никто не будет говорить ни из „панов“, ни из „хрестьян“». Адрес прочел председатель Волынского союза ген. Красильников.
Однако на приеме (12.V) крестьяне спутали господам все карты. Некий «невзрачный мужичок» Бугай внезапно отважился на длинную «неприличную речь». «Он кричал о том, что наш народ волынский не хочет, чтобы Дума была „старшей“, а чтобы царь был старший… И как царь с землей решит, пусть так и будет… А Дума „пусть себе не думает“; потому мы только царю верим, а на Думу сдаваться не желаем… И еще и еще…». В сущности, это снова программа «Почаевских известий».
Когда же императорская чета стала обходить представлявшихся, причем Государь христосовался с каждым, то высказаться стало еще легче. Долгополюк, между прочим, откровенно заявил Государыне: «Трудно нам жить, ваше императорское величество, стеснили нас сильно. Обижают нас жиды и паны. Помогите, ваше императорское величество», получив ответ: «Сколько сил — поможем».
Шульгин, ошибочно относящий эту аудиенцию ко временам III Думы, утверждает, что Государь спрашивал о его вчерашней думской речи, которую-де они с Императрицей прочли только что за завтраком. На самом деле накануне этого дня Шульгин ничего с кафедры не говорил и вообще было тусклое скучное заседание. Налицо, таким образом, очередная грубая ошибка этих интереснейших мемуаров.
Словом, аудиенция вышла сумбурной. Имея на руках такой козырь, как 12 томов верноподданнических свидетельств и 12 крестьян при них, руководители Почаевского союза могли бы смело изложить программу и уж, во всяком случае, сделали бы это лучше, чем Бугай. Но о. Виталий, по своему обыкновению, держался в тени, а о. Илиодор отсутствовал, пробираясь к этому же дворцу сложными обходными путями.
Газета в отсутствие о. Илиодора
Устранение о. Илиодора от редакторства было большим ударом для «Почаевских известий». По Волыни сразу поползли слухи, что газета закрывается. Но она стойко выдержала удар.
«Жиды и революционеры вновь принялись врать напропалую, что типография почаевская закрыта, союз запрещен, а нас в кандалах отправили в тюрьму.
Как сами видите, русские люди, „Известия“ печатаются, за Союз Царь шлет союзникам благодарности, а мы, хотя и с препятствиями и скорбями, работаем каждый на своем месте. Пусть врут враги. Им оттого легче. Да только русским слушать их брехни не нужно.
Архимандрит Виталий.
Иеромонах Илиодор».
Да, вопреки всем испытаниям газета была жива, трудами о. Виталия, который с 5.III.1907 официально стал единоличным ее редактором. Программа осталась та же, но исчезли жестокости и ругательства, даже отдел «Последняя почта» стал совершенно приличен. Внимание газеты было приковано к Государственной думе, где у «Известий» имелся свой корреспондент — о. Илиодор. Его отчеты о думских событиях занимали львиную долю каждого номера. Перепечатывались и материалы из других газет на ту же тему. При этом редакция старалась, по возможности, переводить тексты на доступный крестьянам язык:
«Думские бунтовщики, чтобы окончательно одурачить попавших в их сети крестьян, решили приглашать в комиссии Думы своих краснобаев, которым не удалось пролезть в депутаты и которые теперь ныкают в думских сенях».
«На голодающих приказано Государем отпустить еще 11 млн. руб. из казны, потому что пока дождется народ помощи от думской болтовни, то с голода попухнет».
Чем больше руководители Союза разочаровывались в Думе, тем более ироническим становился тон газеты. Высмеивались поступки отдельных депутатов. Сама Дума изображалась как учреждение, которое не приносит никакой пользы честным людям, зато покровительствует разбойникам. «Эх, господа думцы, и сами, видно, вы бомбовщики. Чего же от вас ожидать мирному народу?».
Поступок «армяшки» Зурабова, перед Пасхой оскорбившего с думской кафедры всю русскую армию, о. Виталий комментировал в своем обычном провокационном тоне: «Слушай, народ, похвалу себе и своему Царю от твоих избранников. Левая Дума говорит, что ты трус, а Царя твоего Самодержавного нужно сбросить. Это тебе думская писанка к празднику».
Будучи всегдашней сторонницей военно-полевых судов, газета болезненно восприняла их отмену Думой: «Теперь стреляй, революция, направо и направо [так в тексте], пока не выведешь из терпения мужика и он не задавит тебя, панский выродок, своими мозолистыми руками. Ой, хуже будет тебе от этих рук, чем от полевых судов».
С отказом Думы высказать порицание революционерам «Почаевские известия» призвали читалелей к самообороне: «Продавай теперь, россиянин, последнюю одежду и покупай браунинг: настало время самим защищать и себя, и родину, и царя».
6. V о. Виталий уехал в Петербург вместе с волынской депутацией. За редактора остался некто, очень близкий к крестьянству и потому печатавший советы, как доить коров и где рыть колодец. Газета заполнялась неадаптированными перепечатками из других источников.
Зато о. Виталий в столице воочию убедился, как далеко зашла преступная деятельность Г. Думы. По его приезду «Почаевские известия» напечатали обращение депутации к волынскому народу, написанное, конечно, редактором:
«Мы заявляем, что Дума идет против Царя. …
По своему искреннему и глубокому убеждению мы полагаем, что здесь дело неспроста, что здесь большой заговор против России, где продавшиеся левые, как заведенные куклы, пляшут по воле какой-то невидимо управляющей ими руки».
Именно в те дни стали известны подробности раскрытого заговора эсеров, задумавших цареубийство. Предполагалось, что к этому зверскому замыслу причастна одноименная думская фракция.
«Можно предполагать, — писала газета, — что заговор состоялся не без помощи, а может и участия революционеров, заседающих в Таврическом дворце и, конечно, на деньги жидов.
Итак, дорогие читатели, неужели же русский народ должен остаться равнодушным к тому, что происходит вокруг нас?
Злодеи революционеры, предводительствуемые жидами, решились на великое злодеяние, а мы… мы ничего не предпринимаем в борьбе с крамолой!».
На этих словах статья таинственно обрывалась. Продолжение, по-видимому, последовало двумя днями позже на собрании союзников в Почаеве.
Но не успел Союз ничего предпринять, как Дума, к восторгу «Почаевских известий», оказалась распущена.
Внушение от архиепископа Антония
Не успев оправиться от позорного поражения на московском съезде, о. Илиодор получил новый удар, на сей раз от своего архиерея. Преосв. Антоний предложил подопечному немедленно вернуться на Волынь для личной беседы. Очевидно, о «Каиафе».
Это был уже второй вызов. Первый, как уже говорилось, был сделан в начале апреля, но неуловимый инок мелькнул в Почаеве на такой короткий срок, что владыка, прибывший в лавру 5.V, уже не застал там о. Илиодора. Его, таким образом, ждали в Почаеве сразу два выговора — новый и старый.
13. V, наконец увидев перед собой о. Илиодора, преосв. Антоний одним махом запретил ему священнослужение, отлучки и проповеди впредь до раскаяния. Перед лицом такой опасности несчастный покорно дал подписку, обязуясь не поносить более святителей и ничего не писать о Государе, после чего все запреты были отменены. На следующий день владыка покинул Почаев. О. Илиодору оставалось только между делом жаловаться читателям «Веча» на «беззаконное начальство», которое через архиепископа Антония бросает в него «одну стрелу за другой».
Попытки мирной деятельности в Почаеве
Как и после январского внушения, о. Илиодор честно попытался направить свою работу в мирное русло. Его захватили новые проекты — сооружение на Почаевской горе иконы в память о воинах, павших на Японской войне и заказ знамен для сельских отделов.
Увидев на IV съезде величественные союзные знамена, о. Илиодор задумал перенести этот обычай к себе на Волынь. На съезде уже были три почаевских знамени. 8.V «Почаевские известия» призвали каждый отдел Союза последовать этому примеру. Крестьянские заказы шли через Почаев в Москву. Первая партия знамен была торжественно освящена преосв. Антонием на Троицу (10.VI). Тогда откликнулись далеко не все сельские отделы, очевидно, устрашенные ценой знамени — от 25 до 75 рублей. Поэтому о. Илиодор напечатал вдохновенное воззвание: