Вашего Преосвященства,
Милостивейшего Архипастыря и Отца,
имею честь быть нижайшим послушником –
Иеромонах Илиодор
1907. XI, 2».
По этому слезному обращению видно, что падение о. Илиодора могло бы случиться на пять лет раньше. Но преосв. Гермоген над ним сжалился. Несмотря на то, что владыка был наслышан о неблаговидном поведении своего корреспондента, он все-таки пригласил его в Саратов для личных переговоров.
Встреча прошла благополучно, и уже 17.XII еп. Гермоген представил в Петербург прошение о. Илиодора о переводе в Саратовскую епархию, на что Синод 12–16.I.1908 изъявил свое согласие.
Иеромонах ожидал решения своей участи на Волыни. Пожил и в Житомире, где воочию убедился, что не смог бы тут служить. «После живого дела в Почаеве ему туго пришлось в мертвенной атмосфере архиерейских покоев, — писал биограф. — Он жаждал подвига, служения, а тут его лишили живой работы».
Впрочем, даже здесь о. Илиодор успел нашуметь. Выйдя на проповедь в праздник Сретения (2.II.1908), священник между прочим сказал с амвона кафедрального собора следующее: «Покайтесь! Покайтесь, помещики, пока не поздно! Ибо, если вы не покаетесь, немцы вторгнутся в Россию, как хищные птицы, и выклюют светлые очи русского народа».
Здесь же в Житомире к о. Илиодору пристал некий иеродиакон Феофан. «Когда я уезжал из этого города, то он на коленах просил меня взять его с собой; обещался и клялся служить мне верой и правдой до гробовой доски». Не имевшего никакого управленческого опыта и по природе очень доверчивого, о. Илиодора ничуть не насторожило, что этот иеродиакон пришелся не ко двору в Волынской епархии. Да и сам был в таком же положении. Поэтому спокойно взял несчастного с собой, не подозревая, какая беда выйдет из этого милосердного поступка.
Прощание с Волынью (февраль 1908 г.)
Окончательное прощание с о. Виталием и волынскими крестьянами биограф о. Илиодора датирует февралем 1908 г… Начиналась новая глава его жизни, и скоро все начисто забыли, что он когда-то был насельником Почаевской лавры…
На память о Союзе иеромонаху остался двухаршинный кизиловый посох, поднесенный ему от «50 000 волынского народа». По черному фону шли красные надписи: «Союз русского народа», «Надежная опора законности и порядка» со знаком союза. Посох был увенчан набалдашником в виде сжатого кулака, держащего четырехконечный крест. О. Илиодор толковал символическое значение этой фигуры так: «С врагами надо бороться сначала крестом, потом кулаком и, наконец, дубиной».
В пределах Саратовской губернии иеромонаха всегда видели с этим посохом. О. Илиодор расставался с ним лишь при поездках в далекие города, шутя, что-де «там люди живут мирные и можно ходить без палки, с палкой я хожу только по Царицыну, Саратову, да еще по некоторым городам». В январе 1912 г. он впервые привез посох в Петербург, затем взял его во Флорищи, откуда с верными людьми передал пастве в Царицын.
Царицын (1908)
О еп. Гермогене
О яркой фигуре саратовского епископа Гермогена (Долганева), милосердно откликнувшегося на мольбу о. Илиодора, подобает скорее гимнографу, чем историку.
Путь Георгия Ефремовича Долганева к священству поражает причудливостью маршрута — Николаевское мореходное училище, Одесское духовное училище, юридический факультет Новороссийского университета в Одессе, медицинский факультет Женевского университета, историко-филологический, математический и снова юридический в Одессе и, наконец, Санкт-Петербургская духовная академия. После долгих поисков духовно одаренный молодой человек наконец обрел свое призвание, приняв монашеский постриг. С 1901 г. преосв. Гермоген подвизался в Саратовской губернии сначала викарным, а затем и правящим архиереем.
Хотя витии многовещанные, которым посчастливилось лично знать владыку, не жалели красок для описания его исключительной натуры, самые точные его словесные портреты остаются жалкими набросками сравнительно с тем обликом, который предстает перед читателем его писем, рапортов и интервью.
В. В. Розанов характеризовал еп. Гермогена так: «В противоположность бурным речам и решениям, — это кроткий пастырь и человек, по личному впечатлению, кроткий, незлобивый и прощающий, с тем несколько детским сложением духа и облика, какое я наблюдал и у преосв. Феофана, инспектора и потом ректора Петербургской духовной академии, и какое вообще встречается у иноков чистой воды, не запыленных мирской пылью».
«Прежде всего епископ Гермоген действительно и глубоко верующий человек, — писал М. Ф. Паозерский. — Достаточно поговорить с ним хоть раз, чтобы понять, что вся жизнь этого архипастыря проникнута верой — и притом верой строго православной».
Любопытную характеристику еп. Гермогена оставил М. О. Меньшиков: «Это вовсе не темный фанатик и изувер, каким его рисуют еврейские газеты, — это человек очень ясного и трезвого мышления, но действительно православный архиерей, с головы до ног, каким Лир был — королем с головы до ног. Мне он показался епископом XVII столетия, эпохи Никона и Аввакума, когда духовенство наше в самом деле веровало по-православному и готово было идти за это на костер. Нынче всем нам до такой степени надоели рясофорные либералы и митроносные оппортунисты, что просто душой отдыхаешь на цельном религиозном типе, вполне законченном и строгом». Далее Меньшиков именует преосв. Гермогена «самородком православия, полновесным и чистопробным».
Н. Н. Тиханович-Савицкий от лица Астраханской народной монархической партии писал преосвященному: «В лице вашем, владыко, встает перед нами прообраз незабвенного патриарха Всероссийского, тоже Гермогена, в тяжелые дни смуты и „шатания“ правительственной власти боровшегося за то же, за что вы боретесь и теперь, приявшего за это венец мученика.
Верим, что в лице вашем незабвенный святитель, патриот-мученик нашел себе достойного соподвижника.
Верим, что и вы, владыко, не остановитесь ни перед гонением, ни перед смертью мученика и отстоите всей силой данной вам свыше апостольской власти то, что для нас дороже жизни самой: Самодержавного Царя — Отца народа, Свободную церковь, и под ее святым покровом Великую русскую Россию».
О. Илиодор познакомился с еп. Гермогеном в тот период, когда почти ничего не писал, но в устной речи не мог упомянуть это имя, не выразив своего крайнего восхищения «таким Архипастырем, какого нет и не будет».
Современники, далекие от литературной деятельности, были менее красноречивы, но тоже не скрывали своего восхищения еп. Гермогеном.
«Высокий, худощавый, с острым, ясным умом, аскет по внешности, он производил впечатление настоящего христианского подвижника, способного умереть за свою веру. Последующая его жизнь доказала правильность этого впечатления», — писал ген. Герасимов.
Даже недруги вынуждены были признать достоинства саратовского архипастыря. «Что касается личности еп. Гермогена, то он безусловно является человеком, заслуживающим известного уважения за прямоту его деяний», — говорил много лет враждовавший с ним гр. Уваров. А некий синодальный иерарх, пытаясь упрекнуть епископа за недостаточную деловую хватку, выразился так: «Дело в том, что преосв. Гермоген — человек не от мира сего и более занимается вопросами духа и религиозно-нравственными».
Ревнуя о благе как церкви, так и отечества, владыка внес большой вклад в развитие монархического движения Саратовской губернии, которая, будучи «революционным центром Поволжья», особенно нуждалась в контрмерах.
«Епископ Гермоген — один из редких по своей энергии и патриотической деятельности святителей русской церкви, — писал Н. Н. Тиханович-Савицкий. — В короткое время сумел он поднять дух патриотизма в такой распропагандированной губернии, как Саратовская».
Еп. Гермогена и о. Илиодора объединяли не только политические убеждения, но и некоторые черты характера — обличительный дух, большая эмоциональность, «известная впечатлительность». «Саратовский епископ, несомненно, искренний человек, но слишком резкий», — отмечал некий преосвященный.
Переговоры с еп. Гермогеном и первые встречи с царицынцами (ноябрь 1907 г.)
Итак, 2.XI.1907, находясь в Бекреневском монастыре, о. Илиодор написал еп. Гермогену слезное письмо: «Спасите меня. Дайте мне какое-либо административное место в вверенных Вашему руководству духовно-учебных заведениях». Вскоре пришел телеграфный вызов «для личных переговоров». О. Илиодор помчался в Саратов.
По пути священник впервые посетил Царицын, где местный отдел «Союза русского народа» торжественно встретил всероссийскую знаменитость хлебом-солью.
Царицынский отдел «Союза русского народа», носивший негласное название «союза трех Васильев», возглавляли Иванов (председатель), В. Н. Рысин и В. А. Пирогов. Главную роль играли купцы. Товарищем председателя отдела состоял Рысин, «человек еще молодой, убежденный, смелый, с независимыми денежными средствами». Второй важной фигурой в отделе был пожилой В. Ф. Лапшин, самородок, прошедший путь от крестьянского сына до богатейшего купца, лесопромышленника и владельца пароходства. Рогович отмечал, что Лапшин «отличается светлым умом, твердой волей и непоколебимыми русскими православными убеждениями». Оба купца одинаково преуспели в деловой, политической и общественной деятельности: Рысин был председателем попечительной комиссии по устройству Александро-Невского собора, а Лапшин ранее был городским головой.
Узнав, что о. Илиодор надеется перейти в Саратовскую епархию, союзники стали приглашать его остаться в Царицыне. При этом они энергично жаловались на местное и вообще русское духовенство, которое не поддерживает «Союз русского народа». Биограф уверяет, что иеромонаха сразу же насторожило злорадство, с которым царицынские союзники осуждали и местное, и все русское духовенство за бездеятельность, но, скорее всего, эти здравые размышления приписаны священнику задним числом.
Хотя о. Илиодору, рассчитывавшему на куда лучшую должность, вовсе не улыбалось оставаться в этом маленьком городке, союзники — «особенно купечество» — все-таки отправили преосвященному телеграмму с просьбой назначить гостя к ним в качестве председателя местного отдела «Союза русского народа». В свете последующих событий любопытно, что особенно об этом хлопотали члены Союза из числа купцов.