ал Вам всю правду. Ничего не скрыл. Моей вины нет никакой. Все силы полагаю, чтобы восторжествовало Правое наше Дело. Уберите с дороги негодных людей».
Затем о. Илиодор написал губернатору, снова изложив свою версию событий, но на сей раз упирая на то, что полицмейстер неверно истолковал царский закон: «Вы, Ваше Сиятельство, изволили высказаться в телеграмме к г. Бочарову, что жаловаться на неправильное толкование полицией закона 4 марта 1906 года нужно начальнику полиции. Но как жаловаться начальнику, когда он сам безобразничает. Посему я приношу жалобу Вам, Ваше Сиятельство, и всеусерднейше прошу Вас или обуздать г. Бочарова, ставшего на путь широкого толкования закона в угоду своему самолюбию, или же убрать его из г. Царицына. Этого требует свято-Русская Правда». Для убедительности автор закончил письмо пословицей «законы святы, да исполнители их — лихие супостаты».
Однако ответов не было ни от одного, ни от другого адресата. Помедлив, о. Илиодор вновь обратился к обоим, уже помягче.
«Не могу не осмелиться сказать Вам, что Ваше молчание меня тревожит, — писал он преосвященному 24.III со своим обычным прямодушием. — Хоть что-либо напишите. Что бы Вы там ни думали, а я все силы отдаю Святому делу и ни малейшего беззакония не творю».
Тремя днями позже о. Илиодор телеграфировал губернатору: «Умоляю вас обуздать Бочарова. Его глупость, бестактность породит беду». Как в воду глядел!
Преосвященный Гермоген, конечно, не собирался уступать неразумным требованиям о. Илиодора об отлучении от церкви его врагов. С самого начала конфликта владыка собирался послать в Царицын комиссию во главе с епископом Вольским Палладием для расследования дела. Но благочинный попросил повременить до его доклада. Этот документ, полученный лишь 26.III, рисовал положение в более благоприятном для о. Илиодора свете, чем ранее упоминавшаяся телеграмма того же о. Каверзнева. В частности, отмечалось, что проповедник перестал говорить резкости.
На следующий день еп. Гермоген написал о. Илиодору увещательное письмо, в котором «с большой сердечностью и силой предостерегал его от увлечений и ошибок».
«Ради Бога, прошу Вас, — писал, между прочим, преосвященный, — не старайтесь пользоваться чисто внешней поддержкой народной толпы, как массы, хотя и благочестивой; не старайтесь употреблять эту мзду поднятого нервного воодушевления народной толпы как орудие борьбы с кем-либо или угрозы: это средство весьма опасное, подобное взрывчатому снаряду. Этим средством с величайшей опасностью и часто с совершенным вредом для себя и для своего дела пользуются политические митингисты. А между тем я глубоко верю, что Ваш дух, Ваша ревность ищут, собирают, привлекают к Богу народ как Божие достояние и не ищут своих си. Но весьма многие Вас не понимают и не поймут Вас долго, но не сердитесь на них за это».
В то же время преосв. Гермоген телеграфировал губернатору в Саратов, прося назначить расследование и обещая прислать свою следственную комиссию. А губернатор, как оказалось, по служебным делам находился здесь же в Петербурге и вскоре прибыл на Ярославское подворье для переговоров (27.III).
Перед отъездом из Саратова гр. Татищев получил две жалобы на о. Илиодора — одну от царицынского уездного предводителя дворянства М. Мишнина (17.III), другую от городского головы В. В. Кленова и членов управы, включая того же или другого Мишнина (20.III). Первый просил губернатора избавить землевладельцев уезда от «натравливаний» «крестьян со стороны этого монаха», вторые — прямо удалить проповедника из города. Поэтому теперь гр. Татищев с чистой совестью выступал от лица всего культурного населения Царицына, настаивая на отозвании иеромонаха.
Признавая нетактичность о. Илиодора, преосвященный обещал вызвать его в Петербург для вразумления. Если же и это не поможет, то удалить священника из города по первому требованию губернатора. Гр. Татищев согласился.
Затем обоим противникам было сделано внушение. Боярский, сообщая Бочарову об исходе петербургских переговоров, прибавил: «Вместе с тем подтверждаю вам необходимость сдержанности в этом деле и хладнокровия, дабы не давать оснований к обвинению вас в неправильных действиях, на которые указывают в своих телеграммах Епископ и о. Илиодор». Таким образом, даже в Саратове чувствовали, что Бочаров хватил лишку.
Одновременно в Царицыне по поручению владыки священник Скорбященской церкви о. Лев Благовидов посетил о. Илиодора для беседы. Близкий Бочарову и доставлявший ему сведения, о. Лев отчасти разделял его взгляд на положение и не смог найти общий язык со своим собеседником. Однако они сошлись на необходимости присылки духовной следственной комиссии и в этом смысле телеграфировали еп. Гермогену. Через несколько часов, под утро, о. Илиодор послал еще одну телеграмму, вновь надеясь убедить преосвященного, что скандал раздут искусственно: «Владыка, будьте покойны. Бочаров глупит, бесчинствует. Личную обиду он прикрывает общественными интересами».
По-видимому, встреча преосв. Гермогена с о. Илиодором состоялась не в Петербурге, а в Саратове и лишь на Светлой седмице.
Ссора с гр. Татищевым
Получив вразумление, о. Илиодор вернулся чрезвычайно обиженным на гр. Татищева, который, как ему, вероятно, казалось, настроил против него еп. Гермогена. Раздражение иеромонаха вылилось в скандальном письме, датированном 1.V, но написанном, вероятно, раньше, сразу после возвращения из Саратова:
«+
Ваше Сиятельство!
Из личных объяснений с Преосвященным Гермогеном и из письменных Его донесений мне я узнал, что Вы, Ваше Сиятельство, Ваш вице-губернатор, Царицынский предводитель Дворянства представили меня Его Преосвященству каким-то революционером, проповедующим отнятие имуществ у богатых и передачу его бедным, противление представителям царской власти и многое другое ужасное. Смею Вас уверить, что все это — ложь и клевета».
Поэтому о. Илиодор просил принять меры для восстановления его «чести патриота и достоинства пастыря Церкви Христовой», угрожая в противном случае обратиться в суд или к еще более высокой инстанции — «искать защиты правды … в кабинете Государя Императора, дорога в который, — сообщаю Вам это как тайну, — мне хорошо по собственному опыту известна». Для пущей дерзости иеромонах назначил адресату срок для ответа — не позднее 15.V.
Поток оскорбительных заявлений, словно в насмешку, завершался любезным речевым оборотом, общепринятым в духовной среде: «Пока простите. Остаюсь Ваш покорный слуга убогий богомолец — иеромонах Илиодор».
Таким образом, священник побил собственный рекорд дерзости, установленный при недавнем обращении к Бочарову.
Однако в постскриптуме о. Илиодор попытался смягчить свое письмо, переложив ответственность на полицмейстера: «г. Бочаров бесчинствует и Вас, Ваше Сиятельство, подводит под беду. Вы уже раз поверили его лживому донесению, передали Владыке клевету, как истину».
Затем иеромонах перенес вопрос в духовно-нравственную плоскость, в которой считал себя вправе обличать чужие грехи: «Эту ошибку нужно исправить и не повторять ее больше. Пишу это Вам по долгу пастыря. Вы — губернатор, а я священник, служитель Божий».
Постскриптум пропал втуне. Разъяренный гр. Татищев переслал письмо преосвященному (5.V), предлагая, согласно недавнему уговору, отозвать строптивого монаха из Царицына. Еп. Гермоген вызвал о. Илиодора к себе.
Примчавшегося в столицу о. Илиодора преосвященный заставил написать объяснение на свое имя. Судя по слогу, даже отчасти продиктовал. Вот что получилось: «Когда я писал его сиятельству свое письмо, то я руководился не желанием оскорбить г. губернатора, а только старался выяснить истинное положение вещей. Резкость же тона моего письма отчасти объясняется свойственной мне привычкой так выражаться, а отчасти теми неприятностями, которыми, в силу обострившегося без уважительных причин отношения ко мне г. царицынского полицмейстера, сопровождается ведение мною порученного мне вами святого дела». О. Илиодор отметил, что не разжигал никакой вражды, а оказался оболган полицмейстером. Доверяя донесениям Бочарова, воспроизводит ложь и губернатор. 25.V преосвященный переслал этот полуизвинительный документ гр. Татищеву.
Здесь же в Петербурге иеромонах вынужден был дать светским властям «соответственные объяснения», причем имел удовольствие выслушать окрики неких «министров»: «Вы татар оскорбили! Вы бунтовщик», которым он ответил, что не боится их.
Проезжая на обратном пути через Саратов, он, наконец, 28.V предстал перед своим гонителем. Губернатор предъявил ему все претензии. Упомянув об оскорблении мусульман, гр. Татищев повысил голос. «Виноват», — ответил о. Илиодор, а сам подумал, что губернатор, видно, такой же сумасшедший, как и Магомет.
По поводу оскорбительного письма о. Илиодора гр. Татищев заметил, что не обратился в суд только ввиду упоминания в этом документе имени Монарха. Собеседник «спокойно возразил, что в таком случае имел бы всегда возможность отказаться от этого письма и своей подписи под ним».
Вообще выяснилось, что о. Илиодор «чувствует за собой твердую поддержку, не считает себя в чем-то виновным и не намерен изменять своего образа действий». Он настаивал на своем праве обличать власти и «рекомендовал обуздать полицмейстера Бочарова».
Бессмысленный спор двух не понимавших друг друга людей завершился анекдотически. Пользуясь случаем, о. Илиодор попросил губернатора сделать пожертвование на монастырь. Гр. Татищев машинально полез в кошелек, но сразу опомнился: «Зачем же я буду поддерживать противников?».
С преосв. Гермогеном губернатор встретился вновь лишь в июле, когда тот вернулся в Саратов. Владыка защищал своего подопечного, указывая, что он «с 30 марта ведет себя спокойно и что он один среди местного инертного духовенства способен вызвать подъем религиозных чувств в народе». Губернатор согласился, «имея в виду, что о. Илиодор последнее время действительно агитационной деятельности не проявлял».