все меры к прекращению этих захватов, принявших громадные размеры».
Пришлось о. Илиодору подать второе ходатайство — о дополнительном отводе случайно занятого участка, «чтобы неразумный скот не тер свои бока о стены алтаря». В итоге монастырь претендовал теперь уже на 3136,93 кв. сажен.
Городская дума рассмотрела оба ходатайства 29.IX.1908. В ходе прений Ю. Ю. Филимонов призвал отклонить просьбы о. Илиодора, чтобы тем самым ограничить его «вредную деятельность» хотя бы «территориально». Кроме того, оратор отметил, что в прошении говорится о «монастыре», но «земля была отведена не под монастырь, а под подворье». Этот аргумент перекочевал в текст постановления: место было отведено «не под монастырь, а под архиерейское миссионерское подворье». Что такое «миссионерское подворье», гласные, пожалуй, не смогли бы объяснить, потому что в думском постановлении 1904 г. говорилось о «монастырском подворье». Но, во всяком случае, дума никак не рассчитывала, что в Царицыне появится огромный духовный центр.
Поэтому оставалось лишь, пользуясь случаем, насолить этому центру по мере сил. Площадь в 3120 кв. саж. о. Илиодору, конечно, не подарили. Судьбу остальных 17 саж. решила закрытая баллотировка: большинством одного голоса было определено «изъять из владения подворья излишне занятую землю».
Хорошо понимая, что гласные отказали «как бы назло» ему и еп. Гермогену, о. Илиодор негодовал: «Они думают, что земля нужна мне. Правда, мне земля нужна, но только, когда потребуется, всего только 3 аршина, которой мне и так дадут. Нет. Не мне они отказали, а Самой Богородице».
Откуда появились средства на строительство монастыря? В Волгограде до сих пор жива легенда, будто бы о. Илиодор приказал вырыть яму для пожертвований, и она за ночь наполнилась деньгами. На самом деле поиск денег стал для новоиспеченного настоятеля большой проблемой.
Добиться помощи от состоятельных людей не удалось. Лапшин, обещавший было денег на крышу, затем отказал. «…потом еще раз пять я чуть не со слезами умолял его оказать мне денежную помощь в постройке, но он ничего не сделал».
Со своей стороны, о. Илиодор, когда царицынские союзники попросили его освятить свое новое здание, выстроенное Лапшиным, согласился выполнить просьбу лишь в обмен на пожертвования, причем назначил даже конкретные суммы: 100 тыс. руб. с Лапшина и 25 тыс. с еще одного купца на постройку при монастыре школы и богадельни. Посланник Союза рассмеялся и заметил: «Да вы шутите, батюшка!», но о. Илиодор ответил, что говорит совершенно серьезно. Свои мотивы он объяснял просто: «раз ты согрешил рублем — рублем и кайся!». Впрочем, он выставил счет за свои услуги больше с горя, сокрушаясь, что купцы, которым ничего не стоит одним махом решить все его финансовые затруднения, отказывают ему в помощи.
Потерпев поражение с Лапшиным и его коллегами, о. Илиодор решил, что обойдется и без них: «На богатых рассчитывать много не приходится. Да и жертва их впрок не пойдет, ибо вряд ли кто из них нажил свое богатство чистыми путями». Позже, когда строительство было закончено, он предсказал (10.X.1910): «Придет время, когда сами богатые люди, которые теперь относятся к этому святому месту с ненавистью, придут сюда, принесут все свои богатства и скажут: „Возьмите все, Христа ради“». А покамест благодетелем о. Илиодора стала местная беднота.
Строительство монастыря велось благодаря людям скромного достатка: самое крупное отдельное пожертвование не превышало 1,5 тыс. руб. Главным принципом финансирования была складчина. Благодаря тому, что вдохновенного проповедника всегда окружала толпа, с миру по нитке составлялись внушительные суммы.
Средствами на строительство о. Илиодора снабжали прихожане, для каждого этапа отдельно: «собираются тут же на дворе и в подворье, соображают на глаз и на словах обязуются, кто какую часть берет на себя, и тут же деньги приносят». Так и говорили, что собрались, например, «делить крышу». Свою лепту вносили и бедняки. Даже школьники и гимназисты несли в монастырь «пятачки», сэкономленные за счет отказа от завтраков.
Тем не менее, о. Илиодору приходилось просить, убеждать, порой прямо требовать от богомольцев помощи, влезать в долги…
Кризис строительных работ пришелся на начало 1910 г. В марте о. Илиодор не нашел даже 700 руб. для уплаты рабочим. Он был этим настолько удручен, что во время Мариина стояния 31.III покинул службу до ее окончания: «я ушел в келью и бросился с плачем на койку…». «Но Бог услышал мою молитву и слезы мои и послал мне нужные деньги». Однако через несколько дней потребовалась еще большая сумма, и о. Илиодор обложил всех прихожан десятинным налогом с их недельного заработка, угрожая, что, если не соберет денег, доведет себя ежедневным служением до болезни. «Нужны деньги для расплаты с рабочими. И я прошу вас, я умоляю вас помочь мне расплатиться с ними». «…прошу вас, кланяюсь ради Христа», — говорил он.
Летом он был вынужден возобновить просьбы, облекая их на сей раз в сжатую форму: «Вы слышали две моих проповеди, а теперь я вам скажу третью, очень краткую, чтобы не утомлять вашего внимания. Слушайте! У меня нет денег для продолжения постройки монастыря. Поняли?».
Недаром он говорил, что на подворье каждый кирпич облит его «потом, кровью и слезами». «Вы не знаете, каких трудов стоило мне построить эти стены. Вы только любуетесь украшениями и удивляетесь: „ах, как великолепно, хорошо“… А помощи мне в то время ждать было неоткуда».
Но в общем люди помогали своему пастырю и деньгами, и материалами, и рабочей силой.
«Крышу купола надо было возводить, батюшка и скажи за вечерней, что касса у него пуста. И, Боже мой, что только было утром! Все железо раскупили в Царицыне. Кто тащит лист под мышкой, кто два, детишки вскладчину покупали по листку». В те дни случалось, что богомольцы снимали листы железа со своей крыши и несли в монастырь. О. Илиодор просил даже нести вершковые доски для пола и обломки золота, серебра и драгоценные камни для украшения храма.
Многие мастера работали на строительстве безвозмездно. «Скажет, бывало, батюшка после службы, что завтра надо, чтобы столько-то сот лопат на работу вышло, ну, на другое утро добровольцы и станут, а кто сам не может, — несет пищу рабочим…». На разных этапах строительства о. Илиодор мобилизовал прихожан, инструктируя их, какие орудия приносить с собой. Царицынские острословы иронизировали над илиодоровской «барщиной», а Рогович с нескрываемым восхищением писал: «по бедности, единодушию и религиозному одушевлению жертвователей, окружающих Преосвященного Гермогена, на его царицынском подворье, эта картина церковного строительства возвращает воображение к временам апостольским».
Однако медаль имела обратную сторону. Как указывали недоброжелатели, просьбы о. Илиодора о пожертвованиях вносили раздор в семьи: «Жена тащит в его монастырь то, что заработано мужем потом и кровью». «…бабы понесли по листу железа, отрывая на это подчас последние крохи из скудного заработка мужа-рабочего». Говорили, будто одна семья разорилась из-за иеромонаха. Много толков вызвал случай, когда одна женщина отнесла о. Илиодору 200 руб., тайком взяв их у мужа, а тот потом пришел за ними в монастырь. «И я деньги отдал, а бабу велел связать и отвести к нему», — рассказывал иеромонах. Удивительно, что дело не дошло до более серьезных столкновений.
Общая стоимость строительных работ исчислялась сначала в 30 тыс., затем в 40, 80, 150, 250, 300 или даже 500, а позже Сергей Труфанов говорил о 750. Из этих денег 70 тыс. было потрачено на строительство нового храма, 80 — на корпуса, 30 — на аудиторию.
Осуществление крупных строительных работ без собственных средств и крупных пожертвований всеми современниками воспринималось как невероятный случай, «чудо». Это мнение разделял и сам о. Илиодор, говоря, что построил монастырь «чудом Божиим», и объясняя быстроту строительства «особым покровительством Божиим» этим работам.
Мало-помалу илиодоровский монастырь приобрел славу поволжского феномена и стал царицынской достопримечательностью, привлекавшей к себе как паломников, так и любопытных.
«В Царицыне теперь не так интересуются холерой, как иеромонахом Илиодором, — писал о. П. Беляев. — Все путешественники и туристы с пароходов и железной дороги считают своей обязанностью остановиться в Царицыне и посмотреть знаменитого иеромонаха, монастырь и его братию. Здесь сложилась поговорка: „побывать в Царицыне и не посмотреть Илиодора — это все равно, что побывать в Страсбурге и не покушать знаменитого страсбургского пирога…“».
В отличие от других обителей, имевших, как правило, крупные земельные и другие владения, царицынский монастырь ничем не был обеспечен и существовал исключительно за счет пожертвований, опять-таки от людей скромного достатка и бедняков. Вокруг о. Илиодора их было так много, что их лепты вместе достигали огромных размеров: весь годовой доход монастыря приближался к 100 тыс. руб., а один свечной доход составлял 20 тыс.
При монастыре состояли особые сборщицы пожертвований, собиравшие деньги и провизию, например, рыбу.
Впрочем, были и крупные пожертвования. Казачка Денисова завещала монастырю земельный участок в Донской области, царицынская купчиха Тараканова — свои дома, земли и имение, купец Смирнов перед смертью выдал о. Илиодору векселей на 40 тыс. руб..
Многие пожертвования влекли за собой искушения. Родственники и наследники бывали недовольны, что деньги ушли от них к монахам. Семья Денисовой долго судилась с монастырем и выиграла дело, родственники Смирнова добились признания его векселей недействительными.
Ходили слухи о буксирном пароходе, подаренном купчихой Кашиной, но в Царицыне его так и не увидели.
Как уже говорилось, первые царицынские месяцы о. Илиодор жил в пономарке. Она располагалась непосредственно в здании храма, поэтому газеты определяли ее как «нечто вроде сени». Отделяясь от церковного пространства глухой стеной, пономарка имела в ширину 1 саж., а в длину — 2. «Комната эта носит характер кельи: вся обстановка заключается в простой плотничной работы кровати с таким же столом, небольшой шкаф и этажерка с книгами, в переднем углу — большая икона». Здесь иеромонах прожил четыре с половиной месяца.