ом входе о. Илиодор резко сказал: «Сколько раз я говорил вам, чтобы вы относились к богослужению со вниманием и как должно истинному православному христианину, но вижу, что вы остаетесь косными к моим словами. Вот и сегодня я заметил, что во время сего выхода, когда невидимо проходит со Св. дарами Царь Славы, ни один из вас не приклонил главы своей и тем не воздал почтение Ему. Не заставляйте меня напоминать вам об этом, прошу вас. Так помните же это».
Позже о. Илиодор, исполняя свою давнишнюю мечту, составил свод правил, которые «все православные люди, желающие молиться в храме Свято-Духовского Царицынского монастыря, должны исполнять беспрекословно», и поместил его на стене храма, с подписью и печатью:
«…по сторонам не озираться, не разговаривать, с места на место не переходить, на хорах на перила не ложиться, для курения табаку из храма не выходить, но терпеть ради спасения своей души; когда начнется проповедь, с места не двигаться, чтобы не производить шума; крестное знамение полагать на себе по уставу, ибо нехорошо беспорядочным маханием руки бесчестить святую веру; во время пения акафиста и полиелея стоять с зажженной свечой; мужчины во время богослужения должны стоять на правой стороне храма, а женщины — на левой; из храма, после богослужения, безусловно нужно выходить с благоговением (обыкновенно выходят в страшном беспорядке, толкаются, шумят, давят детей), не толпиться, не толкаться, не шуметь, друг на друга не напирать; каждый должен стремиться выходить из храма последним».
Под этим списком о. Илиодор поместил смиренное обращение к пастве: «Братие и сестры! Помолитесь о мне, чтобы Господь помог мне первому исполнять написанные правила, ибо я страшусь, как бы, проповедуя другим, не оказаться мне „неключимым“, т. е. для Царствия Божия негодным».
В конце концов иеромонаху удалось воспитать свою паству, и он с удовлетворением отметил: «Слава Богу, — у меня в храме такой порядок, какого нет и в других церквах города». Гость отмечал «удивительную благопристойность и чинность» среди молящихся.
Желая добиться сознательного участия богомольцев в храмовой молитве, о. Илиодор ввел общее пение за всеми богослужениями. Особенно удачный порядок был придуман для воскресных акафистов, которые народ пел антифонно, под руководством двух регентов, управлявших пением с боковых кафедр.
Впервые оказавшись на подобной службе, гость монастыря поначалу даже не понял, что происходит и где скрывается столь многочисленный хор. Присмотревшись же, заметил, что службу поют самые обыкновенные люди, стоящие вокруг него.
«В храме на этот раз было не менее 6000 человек, и, не погрешая перед правдой, могу положительно утверждать, что пело не менее трети всех молившихся, т. е. 2000 голосов! …
Это соборное всенародное пение произвело на меня неизгладимое впечатление.
Потрясенный, с какими-то мне самому дотоле неведомыми, теперь затрепетавшими струнками в сердце, я невольно и незаметно для себя весь отдался невыразимо-сладостному и вместе щемящему очарованию этих звуков и почувствовал, без оговорок, почувствовал всей полнотой своего существа, что здесь в этом православном храме, среди этих простых православных людей, я — свой, связанный с ними всей кровью своей и всеми нитями души и сердца».
Другой очевидец, отмечая хорошее пение как мужчин, так и женщин, писал: «песнопения в исполнении всенародного хора производят мощное и вместе с тем трогательное впечатление. Чувствуется, что от всего сердца молится и просит заступничества у Господа Бога православная царелюбивая, Боголюбивая Русь».
Лица, незнакомые с древними церковными традициями, недоумевали: «Русский православный храм превращается в место какой-то древней мистерии…».
По единодушным отзывам друзей и недругов, общее пение привлекало в монастырь много богомольцев.
Удовлетворенный успехом, о. Илиодор рекомендовал и другим храмам последовать его примеру. Осенью 1911 г. он по благословению преосвященного даже учредил при монастыре певческий кружок. Объявив о месте («можно собираться где-нибудь и в городе, лишь бы не в Общественном собрании») и расписании предстоящих спевок, он призвал пастырей повлиять на пасомых, а певчих приглашать в кружок своих знакомых: «Каждого из вас прошу обратиться в миссионера: идите и рассказывайте и в храмах, и домах о том, что я говорил вам, убеждайте всех начинать великое, святое дело образования народного хора».
За богослужением в монастыре пели не только богомольцы, но, конечно, и особый хор. Набрали его из числа тех же прихожан.
«Да я знать не хочу, — говорил о. Илиодор, — чтобы при желании нельзя было сорганизовать хора певчих. Ну-ка, поднимите руки, монастырские певчие? Что, я звал вас в монастырь? (Молчание). Вот, смотрите, сколько певчих и желающих слушать слово Божие».
Хор состоял из 800 чел., из которых было 200 мужчин, а остальные — девушки и дети. Последние составляли подразделение, именовавшееся на подворье «Ангельским хором».
Прихожане с гордостью отмечали, что девушки-певчие идут в церковь «вместо того, чтобы по вечерам шататься по скверам и заниматься распутством, как другая молодежь». Однако о. Илиодор сокрушался по поводу поведения этой части хора, называя девушек «развратными» и «развинченными».
Не только пение, но и все богослужение было поставлено в монастыре превосходно, отличаясь особым благолепием и молитвенным настроем. О. Илиодор завел уставное служение. Литургия и всенощное бдение длились по 4 часа, воскресная вечерня обыкновенно соединялась с акафистом. При всех этих службах храм был переполнен. «…я люблю молиться, когда много народу», — говорил о. Илиодор.
Манера его служения (в отличие от проповеди) производила хорошее впечатление.
«О. Илиодор служит истово. Привычные с детства слова в его устах звучат по-новому, как-то особенно вдохновенно и значительно. Раньше вы многого не понимали, во многом не улавливали смысла, а теперь они ясны и глубоко понятны вам». «Как священник, иеромонах Илиодор — образцовый пастырь. Служит не только поразительно истово, но и вдохновенно. Голос, которым он делает возгласы, проникает в душу и удивительно располагает к молитве». «…служит он, о. Илиодор, образцово и примерно», — говорил И. Н. Рысин. Даже недружелюбно настроенный корреспондент мимоходом признает, что на службе видел перед собой «спокойного, даже величавого монаха»: «Сам Илиодор в церкви несколько иной. Обычно, церковно звучит его слащавый фальцет. Дикция ясная».
Слово «истово» современники, не сговариваясь, применяли к манере не только служения о. Илиодора, но и иерейского благословения.
Продолжением богослужения были многочисленные крестные ходы. Свою особую любовь к этому обычаю о. Илиодор, несомненно, привез из Почаева.
«Когда я приехал в Царицын и ознакомился с городом, — говорил иеромонах, — то был до глубины души возмущен убогой картиной крестных ходов».
Особенно ему не понравилось поведение богомольцев во время шествия. «У нас, в Царицыне, во время крестных ходов нет никакого порядка: ходят по улицам не славить Бога, а бесчестить. … если смотреть на крестные ходы со стороны, получается впечатление, будто идут не люди, а просто какое-то бессмысленное стадо: толкаются, шумят; а пошлешь кого-нибудь водворить порядок — его обругают. … Ведь от такого порядка во время крестных ходов придется святыни разносить обратно по храмам. … Если бы вы видели, как совершаются крестные ходы в других городах, то оплакивали бы крестные ходы, совершаемые в Царицыне».
Поэтому о. Илиодор отказался участвовать в общегородских крестных ходах и устроил собственные. «Надо мной по этому поводу смеялись, издевались. Но я продолжал ходить один со своими прихожанами».
Крестные ходы совершались на Пасху, на Рождество, когда ходили с фонарями, так называемыми звездами, при встречах святынь и по разным другим поводам. Ходили и за город — на поселок металлургического завода «Урал-Волга», в обиходе именовавшегося просто «Французским», в субботу 5-й недели после Троицы, в Городище к «Девятой пятнице».
Следует особо отметить последний маршрут. Когда-то в балке близ этого села была обретена икона мученицы Параскевы и забил родник. Это произошло в девятую пятницу после Пасхи. Икону трижды относили в храм, но она каждый раз чудесным образом оказывалась на прежнем месте, где в конце концов для нее выстроили часовню. Ежегодно этот день привлекал в Городище множество паломников.
С первого же года своего служения в Царицыне о. Илиодор стал водить свою паству к «Девятой пятнице». Со временем установился следующий порядок духовного торжества. С 1 час. ночи о. Илиодор начинал служить Литургию, за которой приобщались Св. Тайн богомольцы из Царицына и многочисленные паломники. Всех их приобщал он сам. В 5 час. утра служба заканчивалась, и из монастыря выступал крестный ход с пением молитв и в преднесении хоругвей, икон и знамени «Союза русского народа». 12-верстный путь проходили за 3½ часа с несколькими остановками, во время которых паломники отдыхали, а неутомимый о. Илиодор произносил проповеди «с специально устроенного табурета» (по наивному выражению Ф. П. Лапшина). В Городище крестный ход соединялся с другими паломниками. Здесь совершались всенощное бдение у часовни, обедня в местном храме и несколько молебнов. О. Илиодор служил вместе с прочим духовенством, неустанно проповедовал, «мировал», т. е. помазывал молящихся — в последний год до 4 час., а под утро выходил на исповедь. Богомольцы ночевали прямо в лесу. За обедней многие исповедовались и приобщались Св. Тайн. Днем, после краткого отдыха, о. Илиодор с паломниками возвращался в Царицын тем же порядком.
Всегда многолюдная, при о. Илиодоре «Девятая пятница» стала собирать поистине огромное количество богомольцев. Если ранее приходили 4–5 тыс. чел., то в 1909 г. — до 15 тыс., а в 1911 г. — до 30 тыс. с Дону, Астраханской, Оренбургской, Самарской, Тамбовской, Саратовской и других губерний. Многие из паломников останавливались в странноприимном доме царицынского монастырского подворья и трапезничали в монастыре.