— В моем доме я не позволяю производить разбоя, убирайтесь отсюда; я здесь хозяин!
— Вы здесь только, а я хозяин всего города, что хочу, то и делаю! — возразил полицмейстер.
Последовала перепалка. О. Илиодор сознавался, что «в резких словах упрекнул Бочарова» за произошедшее. «Скажу больше, поведение полициймейстера Бочарова тогда так меня возмутило, что не будь я священником и имей я при себе оружие, я убил бы его. Но как священник я простил его».
Наконец полицмейстер предупредил, «что немедленно обо всем телеграфирует высшему начальству». Объявление это звучало следующим образом:
— Сумасшедший монах, зачинщик бунта, я сейчас дам телеграмму арестовать вас и посадить в тюрьму!
— Рад пострадать за Веру, Царя Самодержавного и Родной народ! — ответил священник.
Подобные героические заявления были в его духе, но непривычный к ним Бочаров засмеялся. О. Илиодор уверял, что собеседник даже загоготал, в чем «ему, говорят, вторили казачьи лошади». Бочаров уехал и послал обещанную телеграмму губернатору в 9 час. 30 мин. пополудни. Таким образом, полицмейстер водворил спокойствие всего за полчаса — но какой ценой!
С рассветом царицынцы увидели наглядное доказательство самодурства Бочарова: «Вся площадь около подворья избита копытами и покрыта конским навозом. Кое-где виднелась запекшаяся мученическая кровь». «Я собрал эту кровь, которая блестела, как кристалл под лучами яркого солнца, — рассказывал о. Илиодор, — и опустил ее в углубление под престолом, дабы она вопияла к Богу о допущенной несправедливости и призывала гнев Божий на проливших неповинную кровь».
Ранним утром 11.VIII о. Илиодор сел на пароход и направился в Саратов. «Чтобы Вы, Ваше Преосвященство, не были введены в заблуждение относительно случившегося разными сведениями или непроверенными, как следует, или исходящими от злонамеренных людей, спешу сделать Вам доклад о том, как было дело; я, как очевидец, все знаю и свидетельствую собственной священнической совестью — скажу Вам только одну правду».
Доклад, две трети которого занимает речь о. Илиодора, потом был опубликован в «Саратовском духовном вестнике», «Почаевских известиях» и напечатан отдельной брошюрой в издательстве «Верность». Подвиги Бочарова этим текстом изображены, конечно, в самых ярких красках.
В тот же день 11.VIII на подворье иеродиакон Павел и другие сподвижники о. Илиодора собирали подписи под прошением о том, чтобы власти защитили священника от «диких незаконных» действий полицмейстера. Соответствующая телеграмма за подписью некоего Платонова и других богомольцев была отправлена губернатору и Столыпину.
Позже царицынцы через Дубровина передали в Синод ходатайство об ограждении своего пастыря от нападок полиции и газет, причем о. Илиодор сравнивался с Иоанном Златоустом.
Узнав об отъезде о. Илиодора в Саратов, губернатор попросил преосв. Гермогена не отпускать его протеже назад, на что владыка изъявил согласие.
Вернувшись с подворья после разгона толпы, Бочаров телеграфировал губернатору: «Вследствие газетных разоблачений деятельности Илиодора [о] проживании [в] монастыре женщин сегодня [в] восемь вечера [на] площади близ монастыря Илиодор в виде протеста собрал толпу народа. Требования полиции разойтись не исполнили. Сильно избили учителя гимназии Троицкого, приняв [за] репортера. Сильно избили водворявшего порядок помощника пристава Эрастова, потребовали меня для объяснений [по] поводу газетных сообщений. Прибыл [с] казаками. Толпа держалась вызывающе. Увещевания не подействовали. Треблование разойтись [под] влиянием [и] личным вмешательством Илиодора не исполнили. Толпу разогнал силой. Пострадавших нет. Подробности рапортом».
Умалчивая о том, что настоящей целью собрания был молебен, дублируя требование разойтись, якобы выдвинутое полицией при самом начале событий, телеграмма рисует дело в самом тенденциозном виде: о. Илиодор, дескать, устроил мятеж. Конечно, составляя этот текст, Бочаров мог еще не иметь точных сведений о произошедшем, но стремление представить врага бунтарем сквозит в каждом слове телеграммы.
Но против кого о. Илиодор поднимал свой мятеж? Против газет? Некоторое время власти всерьез были заняты вопросом, ночевали ли женщины у о. Илиодора. Из министерства внутренних дел затребовали злополучный номер «Царицынской жизни». Бочаров поспешил доложить губернатору, что «проживание [в] мужском монастыре женщин фактически установлено показаниями очевидцев», и прислал несколько свидетельств о Вассе Родионовне. Однако 17.IX на запрос Департамента полиции гр. Татищев ответил, что ему это дело неизвестно, а дознание тут производила духовная следственная комиссия.
Извещенный о случившемся, преосв. Гермоген спешно командировал (11.VIII) в Царицын протоиерея Митрофаниевской церкви о. И. Кречетовича и наместника Спасо-Преображенского монастыря иеромонаха Петра для расследования в административном порядке. Прибыв в город, следователи оказались под натиском многочисленных лиц, желавших дать показания, причем многие говорили с чужих слов. Вследствие этого 14.VIII консисторией была назначена духовная следственная комиссия в составе председателя ректора Саратовской духовной семинарии прот. Г. Максимова и членов прот. С. Каверзнева, прот. Кречетовича, иеромонаха Петра, свящ. С. Ледовского и свящ. П. Беляева. Приглашали и представителя администрации, но губернатор отказался прислать такового, указывая, что речь идет о расследовании действий духовных лиц.
Позже гр. Татищев обвинял преосвященного в давлении на комиссию. Ссылаясь на личную беседу с одним из ее членов, губернатор утверждал, что она получила от епископа «определенные директивы».
По крайней мере двое из шести членов комиссии надеялись оправдать своего собрата. 16.VIII о. Павел Беляев писал преосв. Гермогену: «На бедного О. Илиодора стараются свалить всю вину и всякую грязь, но я, О. Сергий Ледовский и О. Лев Благовидов думаем, что с помощию Божиею сделаем все возможное в защиту усердного труженика».
Вопреки телеграфной просьбе комиссии об удалении о. Илиодора из города на время следствия, преосв. Гермоген отправил иеромонаха назад через два дня после его приезда. Вернувшись в Царицын, священник вечером 15.VIII объявил богомольцам о приезде следственной комиссии и предложил свидетелям заявить благочинному.
Вскоре разгорелся скандал: иеромонаха обвинили в подговоре свидетелей. Для проверки обвинения заведующий сыскной частью Мильрот командировал на подворье подставное лицо — агента В. Никитина, который под вымышленной фамилией, выдавая себя за свидетеля, пришел к о. Илиодору. Тот якобы записал его адрес и велел ему показывать, что Бочаров был пьян, ругался матерными словами и приказал казакам бить народ нагайками и давить его лошадьми. Мильрот составил об этом протокол. О. Илиодор отрицал показания агента, ссылаясь на двух лиц, присутствовавших при разговоре. Впрочем, наставления свидетелей действительно могли иметь место: через два года, во время другого духовного следствия, все вызванные иеромонахом лица дали дословно совпадающие показания.
Кроме подговора свидетелей, гр. Татищев указывал на другой недостаток произведенного следствия — опрос комиссией только одной стороны.
В свою очередь, духовные власти и о. Илиодор обвиняли полицию в запугивании свидетелей, что будто бы повлияло на результат духовного следствия.
Духовное следствие, включая командировку о. Кречетовича, продолжалось с 11 по 20.VIII. Был допрошен под присягой 41 свидетель, в том числе 11 лиц из 66-ти указанных о. Илиодором. Половина (20) допрошенных показали, что казаки давили людей лошадьми и били нагайками.
Сочтя эти показания, данные под присягой, достоверными, комиссия составила доклад под красноречивым названием: «Следственное дело об избиении царицынской полицией православных людей на Свято-Духовском архиерейском подворье в городе Царицыне».
Комиссия также расследовала роль Вассы Родионовны, установив полную невиновность о. Илиодора.
Воздержавшись от резолюции, преосв. Гермоген передал окончательное решение своему викарию — по собственному признанию, «с целью устранить себя от неприятного для него дела».
Новая комиссия под председательством преосв. Палладия, рассмотрев производство прежней, поставила о. Илиодору в вину немногое — предложение народу идти в редакции и к полицмейстеру, а также неоказание содействия полиции: «владея толпой, он не дал ей совета разойтись и тем не предупредил печального события». Отчасти оправдывая действия иеромонаха его возбужденным состоянием, комиссия рекомендовала всего одну меру — архипастырское разъяснение о необходимости соблюдения крайней осторожности в проповедях.
Тем временем прокурорский надзор возбудил против о. Илиодора и его сторонников уголовное преследование по ст. ст. 285 и 286 Уложения о наказаниях (оскорбление словами и действием чинов полиции при исполнении ими служебных обязанностей). Судебный следователь Дроздов допросил 20 свидетелей из числа давших показания духовной следственной комиссии. Факт оскорбления Бочарова и избиения Эрастова был несомненен, поэтому священнику и его пастве грозила уголовная ответственность. Об исходе дела будет сказано в главе, посвященной судебным процессам о. Илиодора.
В августе началось еще одно расследование — по жалобе Платонова, отправленной саратовскому губернатору 11.VIII. В ней говорилось, что Бочаровым «были пущены в ход копыта и плети». Ввиду отсутствия советников губернского правления дознание было поручено губернскому тюремному инспектору Сартори. За 26–28.VIII он опросил множество свидетелей с обеих сторон, в том числе 10 допрошенных духовной комиссией и 12 других. Подозрительно, что при виде Сартори лица, подписавшиеся под телеграфной жалобой, дружно отговорились незнанием дела. Только один из жалобщиков — наборщик Сердобинцев — отважился дать показание против полицмейстера, о тех самых «нагайках со свинцовыми наконечниками». Относительно же факта избиения показания были, как уже говорилось, противоречивы.