По-видимому, Рогович стремился уравновесить вину обоих лиц, чтобы подвести читателей к необходимости равного наказания для иеромонаха и полицмейстера. К той самой позиции, которую еще до сенаторской поездки отстаивал Извольский в письме Столыпину.
Вывод
Так закончилась борьба светской и духовной власти Саратовской губернии, борьба, дошедшая до взаимных подозрений в провокации. Рогович справедливо отмечал, что «полиция наблюдает за преосвященным, как за какой-то враждебной стороной», а еп. Гермоген и о. Илиодор «склонны видеть в полиции как бы корень всякого зла».
Если опасения священнослужителей по отношению к такой «полицейской свинье», как Бочаров, понятны, то его параноический бред, исправно докладывавшийся губернатором наверх, выглядит анекдотично и даже кощунственно. Крестный ход и прибытие чудотворной иконы рассматриваются властями как бунт. Причем властями не светского государства, а государства, официально декларирующего себя православным и признающего православную церковь господствующей. Как же это могло случиться?
Если кто в ходе событий и доказал свою неспособность для «занятия самостоятельной должности», то это «молодой человек, исправляющий обязанности губернатора». Первой его ошибкой было чрезмерное доверие Бочарову. Гр. Татищев смотрел на дело только глазами полицмейстера, хотя должен был насторожиться, когда Нейман и даже отчасти Боярский прислали об о. Илиодоре куда менее скандальные донесения.
Еп. Гермоген с горечью говорил, что «губернатор считает действия полиции непогрешимыми», а следовало бы ему перевести Бочарова из Царицына, чтобы восстановить отношения с духовной властью.
Понятно, что после личного столкновения с о. Илиодором весной 1908 г. гр. Татищев видел в нем сумасшедшего скандалиста. Но что его антагонистом выступает от лица властей куда более безумный человек — об этом губернатор не задумывался.
Кроме того, конфликт показал неумение гр. Татищева справиться с проблемами на месте. Большой ошибкой губернатора была его привычка по малейшему поводу первым делом жаловаться Столыпину. Может быть, и в других губерниях случались подобные недоразумения, но там люди умели найти общий язык, не беспокоя петербургское начальство?
В 1911 г., когда о. Илиодора перевели в Тульскую епархию, местный губернатор Д. Б. Кобеко первым делом подошел к нему под благословение, демонстрируя не столько личное благочестие, сколько свою готовность к диалогу. Характерно, что гр. Татищев всегда избегал даже этого простого жеста.
Конфликт губернатора и архиерея был усугублен вмешательством Столыпина. Он, к сожалению, был не слишком благочестив. Как в капле воды, его отношение к православной вере выразилось в речи, произнесенной им с кафедры Государственной думы 22.V.1909: «Вы все, гг., и верующие, и неверующие, бывали в нашей захолустной деревне, бывали в деревенской церкви. Вы видели, как истово молится наш русский народ, вы не могли не осязать атмосферы накопившегося молитвенного чувства, вы не могли не сознавать, что раздающиеся в церкви слова для этого молящегося люда — слова божественные». Характер этого описания выдает оратора с головой.
Остается сожалеть, что такие люди, как Столыпин и гр. Татищев, которых нельзя не уважать за их ум, энергию и благородство, в силу ложного представления о порядке оказались гонителями такого святителя, как преосв. Гермоген.
Острота саратовско-царицынских событий заключалась еще и в претензии местной духовной власти на независимость, если не на первенство. Яркий еп. Гермоген слишком доминировал над неопытным гр. Татищевым, что резко контрастировало с положением дел по всей Российской империи.
С петровских времен светская власть безусловно доминировала над духовной. Именно поэтому Извольский и Рогович, зная о невиновности еп. Гермогена и о. Илиодора, не осмеливались их защищать. Именно поэтому конфликт был разрешен исключительно светскими лицами ранее своего официального разрешения Св. Синодом, который потом заслушивал доклад Роговича и выносил решение лишь для виду. Только Высочайшая воля чуть-чуть скомпенсировала перевес светской власти над духовной.
Привыкшие рассматривать духовенство как декорацию официальных мероприятий, власти были обескуражены, когда саратовский архиерей дерзнул обличать их, не смущаясь ни законом, ни этикетом. Со светской точки зрения поведение еп. Гермогена казалось бунтарством. Сам же он полагал, что обличение правителей вплоть до монарха — это пастырский долг, в старину неукоснительно выполнявшийся.
Потому и свой конфликт с гр. Татищевым владыка объяснял чисто принципиальными причинами — противоречием между «старым порядком» и «новым режимом» и «общей невыясненностью некоторых сторон во взаимоотношениях властей церковной и гражданской в нынешнее лукавое и смутное еще время».
Отъезд еп. Гермогена 5.XI
Лишь после отъезда Макарова из Саратова преосвященный отправился в губернский центр (в ночь с 4 на 5.XI), по-видимому, не желая встречаться с сенаторами вновь. О. Илиодора с собой не забрал. Тот был так болен, что даже не смог явиться на вокзал провожать владыку вместе с прочим духовенством.
Вернулся еп. Гермоген утром 6.XI, а днем прилетела отчаянная мольба от о. Илиодора: «Стервятники возмутительно подличают, защитите».
С отъездом властей в Царицыне наступило затишье. Даже полиция как будто оставила монастырь в покое. Пристав больше не смущал народ, записывая за о. Илиодором каждое слово. Богомольцев больше не забирали после богослужения в участок подписывать протокол. Но напрасно священник радовался отмене слежки. Просто гр. Татищев, посетив Царицын вместе с сенаторами, поручил Бочарову заменить открытое наблюдение негласным, агентурным.
Распространение «Почаевских известий» и «Видения монаха»
Тем временем подоспела помощь из Почаевской лавры, где неутомимый архимандрит Виталий по-прежнему печатал «Почаевские известия». Весь номер от 16.X он отвел под материалы о своем старом друге — доклад о. Илиодора еп. Гермогену и телеграмму 8 тыс. царицынцев на имя Императрицы Александры Федоровны. И прислал в Царицын часть тиража. В воскресенье 16.XI после Литургии о. Илиодор объявил пастве, что в дверях храма продаются книжечки и листочки о «кощунстве» 10 августа, и призвал покупать их. Если верить Бочарову, иеромонах прибавил: «Читайте, а кто не может читать — слушайте о том, как кощунники, стервятники, безбожники, богохульники, лжецы насмехаются над православной верой, ездят и лгут начальству». Этот якобы сделанный намек на губернатора, находившегося в Петербурге, остается на совести полицмейстера.
Кроме «Почаевских известий», илиодоровцы распространяли также брошюру «Видение монаха», представлявшую собой известную программную статью о. Илиодора зимы 1906–1907 гг. и отпечатанную, по-видимому, еще в те времена. Арсенал братчиков довершали текст всеподданнейшего адреса «Астраханской народной монархической партии» 29.X и фотографические снимки с иеромонаха. Все это по возможности распространялось в народе: снимки — только в храме подворья, остальное — и по городу, а важнейшие материалы, то есть «Известия» и брошюра, достигли уезда.
По уезду илиодоровцы шли проторенной дорожкой — на Французский завод и в Отрадинскую волость. За вечерней 16.XI на паперти заводской церкви рабочий Павел Мурыгин продавал брошюру и газеты по 10 коп., а 23.XI в Верхней Елшанке некая монахиня, привезенная сюда о. Илиодором, торговала у храма теми же материалами по 5 коп., очевидно, со скидкой для сельских жителей.
Распространение илиодоровцами брошюр и газет вызвало тревогу среди властей. После первого же доклада Бочарова канцелярия губернатора экстренно запросила у полицмейстера наделавший столько шуму номер «Почаевских известий». Одновременно уездный исправник доложил губернатору, что агитация илиодоровцев «может вызвать сурьезное столкновение полиции с почитателями Иеромонаха Илиодора, настроенными фанатически, при самом простом вмешательстве». Мысль о столкновении, очевидно, имеет корни в паранойе Бочарова.
Именины (19.XI)
За этими хлопотами приблизился первый день тезоименитства о. Илиодора, встреченный им в Царицыне (19.XI). Готовясь к празднику, прихожане подворья допустили распространенную ошибку — решили подарить своему батюшке золотой наперсный крест, на который собрали 300 руб. От недоразумения спасло сочувствующее духовенство, а именно, кажется, священник Сергиевской церкви о. Иоанн Тихонравов. Он вместе с группой богомольцев (Д. Шаров, А. Казанцев, Г. Чернов и др.) обратился к преосв. Гермогену с ходатайством о разрешении поднести о. Илиодору этот подарок. Владыка изъявил согласие, наложив (17.XI) следующую резолюцию:
«Благословляю и разрешаю почтить усерднейшего и глубоко самоотверженного священнослужителя и миссионера-проповедника иеромонаха о. Илиодора поднесением ему золотого креста, каковой благословляю иеромонаху о. Илиодору возлагать на себя в храме за богослужением, по получении же Синодального креста иеромонах Илиодор может возлагать дарованный ему богомольцами крест и во всякое другое время».
Действительно, 25.II.1909 преосвященный внес о. Илиодора в наградной список к 6.V.1909.
В канун своих именин 18.XI о. Илиодор совершил всенощное богослужение в сослужении двух иеромонахов и священника из Елшанки. После кафизм последний произнес речь, отметив, что именинник, как и его небесный покровитель, терпит притеснения, но благодаря заступничеству еп. Гермогена и Государя козни врагов не достигают целей. В заключение проповедник призвал молиться, чтобы неприятель не восторжествовал. Что до самого о. Илиодора, то он ограничился проповедью религиозно-нравственного содержания.
День именин обернулся большим торжеством. Перед Литургией собралась всего сотня прихожан, но во время службы их число увеличилось до пятисот и многим пришлось стоять во дворе. О. Илиодор прошествовал из своих покоев в храм «со славой»: впереди шли два иеродиакона и два мальчика со свечами. Пение тропаря мученику Илиодору было подхвачено богомольцами.