Я не нашлась, что ответить на его замечание, так как и сама считала, что рисую весьма посредственно, поэтому грубовато спросила:
- А вы увлекаетесь рисованием?
- Когда-то, в юности я подавал надежды, но карьера художника вряд ли подходила мне, - ответил Ремо так непринужденно, точно не он несколько раз обещал меня убить. - Я был единственным сыном в семье и всегда знал, что мне предстоит приложить все усилия для того, чтобы вернуть подобающее положение моему роду. Раз уж мои предшественники смогли на протяжении доброй сотни лет не склониться перед Брана, в ту пору вступившими в полную силу, то мне, живущему во время заката этого проклятого рода нельзя упускать свой шанс.
Заметив, что я собираюсь задать следующий вопрос, он сделал жест, приказывающий мне умолкнуть, и прибавил:
- Разумеется, я никогда об этом не сожалел. Ты не только глупа, но и сентиментальна, раз решила об этом спросить. Дурное сочетание, которое принесет тебе еще много огорчений, если я оставлю тебя в живых, разумеется. Но вернусь к твоим рисункам. Что за мужчина удостоился быть изображенным тобой несколько раз?
- Это мой покойный муж, Лесс, - ответила я.
- Ты была замужем? - господин Ремо не смог скрыть своего удивления. - Нет, ну каков мошенник! Я имею в виду твоего отца - он ни словом не обмолвился о твоем вдовстве. И что за человек был твой покойный муж? Я вижу, он был молод...
- Да, мы с ним были ровесниками, - ответила я, с трудом подбирая слова. - Он отличался мягкостью и добротой характера, любил чтение...
- ...Наверняка, к тому же, был благороден, честен и храбр, да еще и проявлял к тебе редкое уважение, и ты необычайно сильно любила его. Это чувствуется в каждом рисунке, - продолжил Ремо с едкой усмешкой. - Остается только задаваться вопросом, как же ты смогла польститься после этого на Вико Брана?.. Часто ли ты задумывалась над тем, что Вико чувствует сейчас, зная, что ты в моих руках, и ничего при этом не предпринимая? О, если бы он видел, как умилительно ты сейчас лежишь на мягчайших подушках, то его поведение можно было бы понять. Но он-то думает, что ты сейчас либо мертва, либо кричишь от боли, пока я ломаю очередной твой маленький пальчик, и все равно бездействует. Насколько я знаю, в Мальтеране все так же каждую ночь устраивают пирушки, несмотря на гнев Рагирро Брана, чующего, что скоро придется клыками и когтями вцепиться в ускользающую власть. Но Вико до этого нет дела, как и до твоей судьбы. Что за дрянное отродье! Отступиться от женщины, вверившей ему и свою честь, и жизнь! Другой бы предпочел погибнуть, но бороться до конца... И ради этого существа ты предала меня, Годэ. Неужто настолько слепа твоя любовь?
Что-то в голосе Ремо заставило меня бросить взгляд на него, и, - странное дело - господин Альмасио запнулся.
- А вы бы хотели, чтобы так полюбили вас? - пришел мой черед недобро улыбнуться.
Конечно же, ответа я не дождалась. Ремо резким движением сложил все рисунки и, словно не услышав мой вопрос, произнес:
- Впрочем, как я уже говорил, рисунки твои никакой ценности не представляют, поэтому запоздало соглашусь с твоим батюшкой - сжечь, да поскорее.
Мой взгляд метнулся к камину, где еще потрескивало пламя, и Ремо, заметив это, вкрадчиво спросил:
- Или, быть может, тебе жаль свои каракули? Может, хотя бы из-за них ты поумеришь свою гордость и решишься меня о чем-то попросить?
- Подите к черту, господин Альмасио, - устало сказала я, и отвернулась. Я допускала, что взбешенный Ремо сейчас схватит меня за волосы, вытащит из постели и ткнет лицом в раскаленные угли, но этого не случилось. Он всего лишь насмешливо фыркнул и бросил рисунки в огонь, как и обещал.
- У меня в ближайшее время не будет возможности уделять тебе внимание, так что воспользуйся этим удачным стечением обстоятельств, разумно не напоминая о себе никакими выходками, - сказал он на прощание.
В самом деле, два или три дня ко мне в комнату наведывались только служанки. Окрепнув, я уже не спала целыми днями, занятий же помимо сна у меня оставалось немного. Большую часть времени я проводила у окна, откуда открывался прекрасный вид на сад перед домом, невольно вызывающий восхищение даже в столь непривлекательную пору года. У меня появилось много времени на раздумья, и это оказалось еще более сложным испытанием, чем собирание камней. Отчаяние изнуряло меня сильнее, чем жар, но деться от собственных мыслей было некуда. В комнате не нашлось ни книги, ни бумаги, ни, конечно же, принадлежностей для вышивания.
Уже несколько раз мне приходила в голову шальная мысль, что стоит выждать, когда господин Ремо уедет из дому - а мне было хорошо видно из окна аллею, ведущую к главным воротам - и прогуляться по дому, постаравшись не попадаться на глаза исполнительным и верным слугам. От скуки люди решаются на глупейшие затеи, вот и я, в конце концов, увидав, как отъезжает от дома экипаж господина Ремо, выскользнула из комнаты и отправилась бродить по коридорам.
Дом Альмасио был огромен и содержался в идеальном порядке, несмотря на отсутствие хозяйки. Служанки постоянно что-то протирали, мыли и драили, и я поежилась, вспомнив, как сама недавно скоблила пол. Тогда у меня не получалось поднять голову и осмотреться, а сейчас я, наконец, заметила, что стены галерей увешаны многочисленными портретами разных лет. Наверняка все они принадлежали кисти самых искусных художников своего времени, потому как я, временно позабыв о бедственности своего положения, испытывала неподдельное восхищение от тонкости, с которой была выписана каждая деталь картин. Разглядывая благородные лица предков Ремо Альмасио, я, увлекшись, не заметила, как вышла к гостиной. Гостиную украшали три больших портрета, на каждом из которых была изображена женщина в очень богатом одеянии. Я поняла, что вижу перед собой покойных жен Ремо. Одна из них была светловолосой, и, по-видимому, приходилась матерью его сыновьям, а две другие, хоть и не отличались столь выдающейся красотой, как первая, но все же производили приятное впечатление. В выражении их глаз читались ум и воля, и я вспомнила, как Вико говорил, что Ремо отдает предпочтение женщинам определенного рода.
- Обдумываете, поместится ли здесь четвертый портрет? - раздался голос за моей спиной. Я, испугавшись, резко обернулась, и увидела Орсо, о котором совсем позабыла. Конечно же, мне стоило подумать, что отъезд Ремо еще не означает, будто в доме остались одни лишь слуги. Недоброе предчувствие охватило меня, и дрожь пробежала по спине. Орсо не отводил от меня своих серебряных глаз, в которых читалась неприязнь, смешанная с чувством, природу которого я распознать не могла. В руках он держал книгу, но стоило мне только сделать шаг назад, как он отложил ее плавным движением, вызвавшим у меня безотчетный страх, и подался ко мне, не позволяя увеличить между нами расстояние.
- Тщеславие всегда присутствует в натуре женщины, - продолжил он, указывая на портреты. - Каждая из них первым делом желала, чтобы художник немедленно принялся за работу и запечатлел ее черты. Второй казалось, что она ничуть не хуже моей покойной матушки, а третьей - что она ничем не хуже второй. Как видите, на портрете у матушки - жемчужный убор, у Эстер - второй госпожи Альмасио - ожерелье из изумрудов, а Делия, третья жена отца, увидев эти картины, потребовала алмазы. О чем мечтаете вы, госпожа Гоэдиль? Какие драгоценности должны быть у четвертой жены Ремо Альмасио?
- Я не думаю, что господин Ремо закажет кому-то мой портрет, - честно ответила я, все еще надеясь улизнуть в свою комнату. Но Орсо словно невзначай оттеснил меня в угол, из которого невозможно было выбраться, кроме как приблизившись к юноше на опасно близкое расстояние.
- Почему же? - спросил он, деланно удивившись. - Я вначале тоже подумал было, что отец не слишком расположен к вам. Однако, не прошло и нескольких дней, как вы заняли его покои, препоручены заботам служанок, и даже лучший лекарь Иллирии к вашим услугам. Да что там говорить - он знает, что вы хотели его смерти, и при этом оставил вас в живых! Ни к одной из своих жен он не был так добр, хотя провинились они гораздо меньше, всего-то будучи жадными расчетливыми шлюхами.
Последние слова он произнес с такой страстной ненавистью, что я окончательно уверилась - совершенно зря я покинула комнату Ремо.
- Как вы околдовали его? - Орсо еще немного приблизился, мне же отступать было некуда. - Вне всякого сомнения, это гнусное ведьмовство! Вы одурманили его, человека столь холодного трезвого ума, никогда ранее не поддававшегося на женские уловки! Почему вы до сих пор живы? Вы не столь хороши собой, - тут он бросил косой взгляд на портреты. - Даже Делия, всегда казавшаяся мне вульгарной особой, красивее вас! Вряд ли вы способны вызвать вожделение столь сильное, что память о вашем предательстве и измене стерлась из памяти отца...
- Орсо, вы заблуждаетесь, - торопливо пробормотала я. - Ваш отец ненавидит меня и вряд ли изменит свое отношение когда-либо...
- О, нет, я слишком хорошо его знаю! - воскликнул Орсо, и на его бледном матовом лице проступил лихорадочный румянец. - Я наблюдаю за ним уже третий день, и знаю, о чем он думает и почему так рассеянно отвечает. Колдовство, дурная порча! Я лишь недавно вернулся в Иллирию, но уже слышал, что вы заявили, будто слышите глас божий. Одного взгляда на ваше порочное хитрое лицо достаточно, чтобы понять - это святотатственная ложь. Как смели вы ввести в заблуждение город? В вас нет веры, ваша душа черна, и вряд ли вы когда-либо раскаетесь. Я безошибочно чую, что вы относитесь к самой опасной породе женщин. Такие низкие распущенные твари, как вы, в Западных землях становятся чародейками, используя дьявольскую силу для своей магии. Какое заклятье вы употребили, чтобы затуманить разум отца?!
- Да нет же! - беспомощно вскрикнула я. - Я никогда не использовала колдовство, клянусь!
- Поклянитесь лучше, что господь разговаривал с вами в храме! - его голос срывался от ярости.
- Клянусь, - быстро солгала я, решив, что терять мне нечего, ведь Орсо все больше походил на безумца, способного даже на убийство под влиянием шальной мысли.