востью выставлялось всем напоказ. Подобно тому как непристойное обнажение служило центральным пунктом всех развлечений и игр, так и изображение его стояло на первом плане во всех этих гротесках. Чрезвычайно характерными образцами такого рода служат украшения базиса одной из колонн в бургосском соборе, скульптурные украшения на стенах башни «Деш» в Меце, фигура человека над южным порталом нюрнбергской церкви Лоренца и в особенности сохранившиеся еще до сих пор две каменные фигуры в замке Блуа. Эротический характер последних ярко проявляется в похотливом выражении лица человечка. В высшей степени циничное изображение человека, удовлетворяющего свою естественную потребность, имеется на хорах церкви в Сен-Жерве. Но еще дальше в этом отношении заходит украшение на хорах в монастырской церкви Шампо. Любовные сцены монахинь и монахов до сих пор еще украшают стены многих церквей и других зданий. Очень часто встречается на них дьявол в какой-нибудь эротической комбинации. Помимо этих эротических изображений с легким налетом сатирического характера имеется еще целый ряд наивных: таковы, например, изображения Адама и Евы. Примером здесь могут служить две каменные фигуры на одной из колонн церкви в Эгере в Богемии. В богемских и итальянских церквах было найдено множество таких эротических гротесков. В церкви в Шенграбене в Австрии имеется целый ряд эротических и непристойных скульптур. Нередко в эротическом виде изображались боги античной древности, и, конечно, главным образом Венера.
Наблюдательный пост. Голландская карикатура на галантных дам. XVIII в.
Число таких архитектурных эротических гротесков, судя по дошедшим до нас жалким остаткам, — целый ряд аналогичных произведений перечисляется нами в главе «Средние века» первого тома «Истории карикатуры европейских народов», — было, по всей вероятности, весьма внушительным, но боязливое потомство пустило и здесь в ход свое вандальство и самым невежественным образом разрушило то, глубокого смысла чего оно не понимало и в чем видело одно только проявление эротизма. Такому разрушению подверглось не только множество ценнейших культурных документов, но, несомненно, и целый ряд выдающихся произведений искусства этого грубо эротического времени. О той цели, которую преследовали художники, помещая эротические изображения в церквах, мы говорили уже в «Истории карикатуры». Напомним, что делалось это не только ради простой, невинной «архитектурной шутки», а в целях серьезного увещевания.
Чрезвычайно ценный и интересный материал для иллюстрации грубой эротики средневековья содержится также в миниатюрах, украшающих собою старинные рукописи и библии; в маленькой иллюстрации или попросту в украшении заглавной буквы можно там нередко подметить грубо сатирическое остроумие. Здесь имеется, по всей вероятности, еще много неразработанного материала. Миниатюра из одной рукописи изображает сцену флагеллаций (самобичеваний. — Ред.) между епископом и монахиней. В одной бреславльской рукописи имеется сатирическое изображение жизни в банях. Мантенья оставил наброски жизни в банях, которые наглядно изображают всю разнузданность эротических наслаждений. Столь же откровенен и Мейстер в своих знаменитых «Источниках юности». Здесь справляет наиболее пышный триумф вся эротическая грубость средневековья. Источником юности пользуются, только чтобы иметь возможность снова «любить», — только для этого человек хочет начать снова жить.
Если церковь читала народу свои сатирические проповеди с высоты колонн и крыш, то и народ отвечал ей по-своему. Недостойные служители церкви были всегда преобладающим мотивом эротической сатиры уже и в те времена, когда было лишь весьма примитивное искусство. Когда описания и сообщения об излишествах при папском дворе стали общим достоянием, тогда возникла, как известно, пресловутая басня о папе-женщине Иоанне. Это окончательно подорвало престиж папства. Весьма характерное отражение такого отношения мы находим в старинной церковной комедии «Фрау Ютта».
Когда Ренессанс расшевелил искусство и оно стало смело и дерзко изображать все стороны жизни, тогда все это, и в особенности сластолюбие монахов, стало излюбленной художественной темой, нашедшей самое разнообразное сатирическое толкование. В эпоху Ренессанса действительность достигла наконец нужной степени развития и исторический конфликт требовал властно своего разрешения.
В заключение упомянем еще о различного рода мелких эротических произведениях: украшениях, медалях, монетах и пр. Большинство их изображает какой-нибудь фаллический мотив. Смысл всех этих произведений довольно очевиден, но из них можно вывести весьма любопытное заключение: эти произведения суть не что иное, как доказательства того факта, что культ фаллоса не был уничтожен средневековьем, а существовал еще весьма долгое время и что его символы носили такой же фетишистский характер, что и в античной древности. Они служили и теперь тем же целям: это по большей части амулеты, которым приписывается то же магическое действие, что и прежде; они приносят плодовитость женщине, повышают потенцию возлюбленного, восстанавливают потенцию у мужа, предохраняют от разных болезней и т. п.
Но интересен не только факт существования этого культа, — он процветал не только в «мрачную» эпоху средневековья, следы его простираются вплоть до новейшего времени, — а то, что он был распространен в самых различных странах. Это доказывают места находок таких произведений: Франция, Италия, Германия и Англия. Интересно и еще одно обстоятельство: если христианство было не в состоянии уничтожить этот культ, то последний оказал несомненное влияние на него. Это доказывают различного рода культы и обряды во всех названных странах. Это одно из доказательств приспособления христианской церкви к древним религиям природы и в то же время ключ к пониманию исключительно победоносной силы христианской церкви.
Ренессанс
Величественнейшим зрелищем в истории человечества служит всегда тот момент, когда человеческий дух разбивает ставшие ему невыносимыми оковы и вновь произносит свое могучее: «Будь!» Во всем, что происходит и что возникает в такие эпохи, звучит тысячеголосый призыв: «Вперед! Выше!» Подобно неутомимому гимну жаворонков, возносятся эти восторженные клики ввысь, в безбрежную лазурь. Так было, когда в XV и XVI веках новый могучий экономический строй разрушил средневековый феодализм и когда эта борьба в науке вылилась в форму гуманизма, а в искусстве в форму ренессанса. Все то, о чем мы говорили в первой части настоящей книги, служит само по себе уже полноценным доказательством грандиозного величия этого художественного зрелища, которое за исключением античной древности не может быть сравниваемо ни с какой другой эпохой.
То, что дают нам все эти документы, вовсе не сводится к одному лишь тому, что свежее дыхание, пронесшееся в это время по цивилизованной Европе, очистило загрязненную землю, смело все пороки, сделало добродетельным облик всего цивилизованного человечества хотя бы на этот период и подняло людей до уровня полубогов. Документы эти доказывают с полной неопровержимостью только одно: что коренной экономический переворот вызвал к жизни действительно исполинскую и действительно неисчерпаемую творческую силу. Если, однако, мы спустимся в низины этого времени, — особенно глубоко спускаться не придется, так как все смело и беззастенчиво стремилось выйти на поверхность, — то придем к непоколебимому убеждению: картина эпохи как небо от земли далека от безупречной красоты, от благоухающего аромата на ничем не омраченном золотом фоне. Наоборот, все в это время дышит преступлением, вся грязь со дна взбаламучена этим могучим водоворотом, — так что в результате картина, предстающая перед нашим взглядом, может преисполнить нас только содроганием и ужасом. Однако и это точно так же обусловливается ходом исторического развития, как и художественное величие эпохи. Там, где экономическая почва колеблется, там, где все бродит, там, где зарождается новое, — там не может быть твердых моральных понятий. Само собой разумеется, что в первую голову это относится к тем классам, которые участвуют или должны участвовать в перевороте. В то время в него были вовлечены все классы, все слои общества.
Для нашего исследования наиболее важное значение имеет общий характер эпохи. Характер этот состоит в том, что вся эпоха была проникнута одной великой мыслью, одной великой идеей, одной поистине грандиозной творческой тенденцией. А это накладывало свой неизгладимый отпечаток на все, даже на самое низменное и пошлое, и потому-то последнее в перспективе вечности представляется тоже величественным и облагороженным.
Победителю свойственно всегда сознание избытка сил. Это чувство тем более интенсивно, чем больше и чем решительнее одержанная победа. Оно проявляется всегда в безмерной смелости и отваге, которая не считается ни с какими преградами, ни с каким сопротивлением и не признает никаких других законов, кроме как собственную, самодержавную, суверенную волю. Смелость и была поэтому отличительным признаком мышления и чувствования эпохи гуманизма и Ренессанса. Все хотел разрушить человек. Не из страсти к разрушению, а для того, чтобы воздвигнуть все в новой форме, в другой, чем прежде. Смелость в мышлении, смелость в чувствовании характерна для всех великих и бессмертных творений этой эпохи. Если научная смелость устремлялась непосредственно к атеизму, то смелость в области чувствования направлялась к перевороту всей морали. О последнем наиболее ярко свидетельствует свобода, которая царила в вопросах половой морали. Но то, что в средние века было циничной грубостью и отсутствием культуры, чисто животным достижением и только, то под лучами нового солнца превратилось в нечто более сложное.
Любовь в эпоху Ренессанса стала снова бушующей бурей. Казалось, словно в ней объединяются все стихии под непрерывный грохот грома и при ослепительном сверкании молнии. Достижение любви стало могущественным откровением, которое люди переживали каждый день сызнова. Мускулы напрягались, как сталь. Тела мужчин и женщин стали вулканами, любовные желания которых пламенными языками вздымались к небу. И ничто не могло погасить этого пожара.