— У нас будет консилиум или вы тот, кто подарил девушке это произведение искусства?
— Ну, «подарил» — это громко сказано, — улыбнулся Войтех. — Скажем так, я привлек к ней внимание, а вот подарил ее другой. Меня зовут Войтех, кстати.
Он протянул гостю ладонь для приветственного рукопожатия.
— Марк, — тот пожал ее, чуть задержав взгляд на тонкой перчатке, но спрашивать ничего не стал. Вместо этого снова посмотрел на Сашу, теперь уже не скрывая ухмылки. — Весело тут у вас. Ну, рассказывайте, что вы хотите о ней услышать? Про вкус я уже сказал, — он бросил быстрый взгляд на Войтеха, — менять мнение не стану.
Войтех поднял руки, давая понять, что не имеет претензий. Они втроем вернулись в комнату, где на двух стульях их дожидалась большая черно-белая картина. Скользнув взглядом по столу, где остался стоять Ванин ноутбук, транслирующий видеосъемку мастерской Кати, Саша быстро шагнула к нему и захлопнула крышку. Впрочем, Марк уже наверняка увидел трансляцию, когда находился здесь один, но либо принял за непонятный фильм, либо просто оказался слишком хорошо воспитан, чтобы задавать вопросы.
— Что вы чувствуете, глядя на эту картину? — спросила Саша, стараясь лишний раз не смотреть на переплетение темных линий. Хоть сегодня в них уже никто ничего не видел, воспоминания все равно оставались яркими.
Марк остановился в метре от картины и уставился на нее, чуть наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.
— Я чувствую, что кого-то сильно обманули, сказав, что это произведение искусства.
— А как же «в искусстве нет запретов»? — не удержалась Саша.
Марк искоса посмотрел на нее и улыбнулся.
— Запретов нет у тех, у кого уже есть имя. Либо кому повезло попасть в волну и подняться на этом. Все остальные должны следовать правилам, как минимум на первых порах. Впрочем, — он вздохнул и снова повернулся к картине, — на взгляд некоторых современных художников, я махровый консерватор, который пишет никому не нужные пейзажи и ничего не понимает в настоящем искусстве. Но я, если честно, даже затрудняюсь определить жанр этой картины. Не то абстракция, не то экспрессионизм. Не то просто кто-то краску на холст разлил.
Саша прыснула, но тут же снова изобразила серьезность.
— Дело в том, что меня эта картина… кхм… скажем так, пугает.
— Пугает? — Марк удивленно обернулся к ней, на этот раз полностью, переставив трость, хотя было видно, что ему это тяжело. Саша сделала себе мысленную пометку выяснить у Риты, что случилось с его ногой, и по возможности предложить какую-то помощь.
— И не только меня, — призналась она.
— Кроме Саши, что-то странное в этой картине увидели еще я и один наш друг, — добавил Войтех. — Причем мы видели это, когда картина… скажем так, стояла в другом месте. Все мы испытывали странное, я бы сказал, гипнотическое воздействие картины. А когда она… переехала сюда, это ощущение пропало. Мы не знаем, то ли дело в том, как падает свет, то ли еще в чем-то… Как вы думаете?
Марк долго и внимательно разглядывал Войтеха, как будто пытался что-то прочитать по его лицу, потом так же долго смотрел на Сашу, а затем скользнул взглядом и по квартире. Саша неловко переступила с ноги на ногу, понимая, как все это выглядит для постороннего человека. Наверняка он понял, что они не живут здесь, видел трансляцию из мастерской другого художника и сопоставил все это с их странными вопросами. Однако, к ее удивлению, ничего спрашивать он не стал. Снова повернулся к картине, почти целую минуту, не отрываясь, смотрел на нее, затем обошел вокруг, как будто хотел увидеть что-то сзади. Наконец Марк снова остановился перед ней.
— Нет, ну говорят, что если очень долго смотреть на Джоконду, то можно в обморок упасть, — наконец медленно, задумчиво произнес он. — Я уже молчу про «Крик» Мунка, но здесь я даже не знаю… Едва ли дело в падающем свете. Бывают такие картины, глядя на которые под разными углами и при разном освещении, видишь различные вещи, но там все дело в технике написания и игре цветных линий. Здесь же ничего такого нет. — Он вдруг обернулся к стоящим чуть позади Саше и Войтеху и спросил: — Вы когда-нибудь слышали про картину «Женщина дождя» Светланы Телец?
Оба отрицательно покачали головами.
— А «Руки сопротивляются ему» Билла Стоунхема?
И про эту они тоже не слышали. Так себе из них знатоки живописи.
— Знаете, если бы мы разбирались в таких вещах, мы бы вас не позвали, — хмыкнул Войтех, скрещивая руки на груди. Потом он вспомнил то, что говорил утром Нев, и предположил: — Или эти картины тоже были написаны с помощью дьявола?
Марк удивленно вздернул брови.
— Почему тоже?
Войтех махнул рукой.
— Да это друг наш рассказывал про библию, написанную якобы с помощью дьявола. И вроде как в ней есть его автопортрет. Вот я и вспомнил.
Саша явственно увидела, как в голове Марка рождаются вопросы, один интереснее другого, но он снова промолчал. Золото, а не человек. Хотя она уже могла себе представить, что он скажет Рите по поводу ее чокнутых подружек.
— В общем, первая картина написана украинской художницей в девяностые годы, — сказал он. — Мрачноватенький такой портрет, я видел, ничего особенного. Говорят только, что все покупатели возвращают картину обратно Светлане, утверждая, будто бы им начинают сниться кошмары. Зато вторая интереснее, — Марк загадочно ухмыльнулся, а затем кивнул на ноутбук, лежащий на столе. — Можно?
Саша открыла его, торопливо свернув окно с видеосъемкой, и отошла в сторону, сделав приглашающий жест. Марк подошел к столу, но садиться не стал, защелкал клавишами свободной рукой.
— Вот, любуйтесь.
Саша наклонилась над ноутбуком, но тут же отпрянула обратно.
— Ох, жесть!
На выведенной на экран картинке был изображен мальчик лет шести с девочкой чуть помладше. Лица у обоих походили на гипсовые маски, вылепленные рукой душевнобольного скульптора. Но не это пугало больше всего: дети стояли у стеклянной двери, к которой с другой стороны прижимались десятки раскрытых ладоней. Картина ничего, кроме отвращения и животного ужаса, не вызывала.
— Те, кто вешал эту картину у себя, говорили, что рано или поздно начинают видеть, как руки за стеклом шевелятся, — пояснил Марк, явно довольный произведенным эффектом.
Войтех, тоже подошедший взглянуть, нахмурился и торопливо отвернулся. Конечно, картина не произвела на него такого впечатления, как черно-белая мазня в мастерской Кати, но крошечные ладони на стекле действительно выглядели пугающе.
— Но все это не совсем то же самое, — заметил он вслух. — Здесь есть сюжет, довольно тревожный. Я имею в виду, картина визуально обращается к некоторым внутренним страхам. А тут, — он кивнул на картину на стульях, — нет никакого сюжета.
— Я просто хочу сказать, что иногда картины оказывают странное действие на людей, — пожал плечами Марк. — Говорят, некоторые способны даже устраивать пожары в тех домах, где висят, не сгорая при этом сами. Например, «Плачущий мальчик»… — Он оборвал себя и снова посмотрел на стоящую на стульях картину. — Вы правы, здесь нет никакого сюжета, но мы не знаем, какие чувства и эмоции вложил в нее тот, кто ее рисовал. Что если она способна транслировать эти чувства тем, кто на нее смотрит? Если вы, конечно, верите в подобное. Могу я узнать, кто художник?
Войтеху не хотелось называть имя Катерины, ведь этот питерский художник наверняка знает всех местных коллег. Что если он расскажет ей? Вдруг они довольно тесно общаются? Они и так несколько раз были слишком близки к раскрытию и провалу. Незримый дух ЗАО «Прогрессивные технологии» все еще висел над ними и угрожал их жизням. И все же имя назвать стоило, вдруг это скажет Гронскому что-то важное?
— Ее написала Катерина Ляшина, — после недолгого молчания признался Войтех.
— Ляшина? — Марк удивленно приподнял брови и снова повернулся к картине.
— Вы ее знаете? — уточнила Саша.
— Не так чтобы близко… Встречались пару раз, по-моему, даже не разговаривали, но я знаю ее картины. Поверьте, это — не Ляшина.
— В каком смысле?
— Это совершенно не ее стиль. Она пишет акварелью, такой романтический реализм, картины у нее в основном… — он замялся, подбирая слова. — Как бы вам так попроще объяснить…
— Как для тупых.
Марк посмотрел на Сашу и усмехнулся.
— Заметьте, это вы сказали.
Она улыбнулась в ответ.
— Заметьте, без сарказма. Мы реально не очень в живописи.
— Понимаете, она очень хорошо умеет передать движение. Ее картины легкие, как будто воздушные. Она не всегда четко прорисовывает детали, но при этом вы, глядя на ее работу, видите движение: движение изображенных фигур, кисти по холсту, света, тени, воздуха. Если бы Ляшина хотела передать через картину какие-то чувства, она бы это сделала. И если это, — он кивнул на картину, — написала действительно она, то ее стоит отвести к психиатру на предмет клинической депрессии.
— Сурово.
— Я знаю, о чем говорю.
Саша и Войтех переглянулись, и последний понимающе кивнул. Это было уже что-то, пусть оно и не очень проясняло ситуацию. Но в каком-то смысле слова Гронского соотносились со словами Нева. Хотя его видение пока их напрямую не подтвердило.
— Что ж, спасибо вам за… консультацию, — он улыбнулся Марку. — Понятнее не стало, но было интересно и познавательно.
— Да не за что, — тот пожал плечами и посмотрел на Сашу. — Если вам действительно подарили эту картину, и она вас пугает, мой вам совет: избавьтесь от нее до того, как она начнет вам сниться.
Саша улыбнулась.
— Приму к сведению. Рите привет передавайте, надо как-то встретиться.
— Вытащить ее из дома определенно будет нелишним.
Они попрощались, и когда за Марком закрылась дверь, Саша вернулась в комнату к оставшемуся возле картины Войтеху. Он так и стоял перед полотном, глядя на него внимательно, как будто надеялся снова вызвать у себя чувства, которые испытал в первый раз.
— Кажется, он нам не поверил, — весело заявила Саша.