Настал день и час трех дуэтов, но Респетилья отправился к Росите один. Она очень удивилась этому и опечалилась. Респетилья старался утешить ее, взяв на себя смелость сказать, что дон Фаустино болен и лежит в постели. Недоумение Роситы сменилось сочувствием и озабоченностью.
В течение четырех вечеров Реcпетилье удавалось поддерживать версию о болезни дона Фаустино. Респетилья передавал господину нежные приветы от Роситы и по собственной инициативе приносил ей не менее нежные приветы от доктора.
Росита хотела было написать письмо, но она писала так дурно и с такой массой орфографических ошибок, что, боясь показаться невеждой, оставила эту мысль.
Она спросила у местного врача о здоровье дона Фаустино, но тот сказал, что он не был у него и ничего не знает о болезни. Но и тут Респетилья развеял сомнения, уверив, что его господин лечится сам.
Поскольку дон Фаустино не выходил из дому и никто его не видел, версия о болезни казалась правдоподобной.
А доктор ломал себе голову над тем, как порвать с Роситой, не оскорбляя ее. Он собирался послать ей письмо, в котором выразит самые дружеские и нежные чувства и в завуалированной форме, нагромоздив всякие любезности, простится с нею. Однако придумать всю эту изысканную казуистику в голове оказалось легче, чем изложить на бумаге.
В общем, письмо оказалось делом трудным: время шло, а дон Фаустино не писал.
Когда Респетилья в очередной раз стал приставать к нему с расспросами, то, не зная, что ответить, дон Фаустино просто прогнал слугу.
Даже донье Ане такой способ рвать отношения казался резким и грубым. Хотя она многого не знала, ей все же казалось странным, что сын не хочет идти к Жандарм-девицам, и настаивала, чтобы он туда пошел, а потом постепенно и деликатно прекратил общение с ними.
Доктор понимал справедливость этих наставлений, но был так поглощен своим чувством, так опьянен любовью к Вечной Подруге, что даже думать не мог о возобновлении визитов.
Выдумка слуги показалась ему удачной: он использовал ее, объяснив матери причину столь резкого разрыва c Жандарм-девицами своим недомоганием, и пообещал навестить их, как только почувствует себя лучше.
Никто из домашних не был посвящен в любовные дела дона Фаустино, и болезнь казалась правдоподобной: все прогулки верхом и пешком, сражения на шпагах и другие упражнения были отменены. Большую часть времени доктор проводил в одиночестве и только изредка разговаривал с матерью.
Между тем Росита пребывала в сильном беспокойстве. Порой она сомневалась: действительно ли дон Фаустино болен? Однако природная гордость и уверенность в силе своих чар гнали ужасное подозрение. Она не могла поверить, чтобы так, вдруг, ни с того ни с сего у доктора возникло охлаждение, чувство пресыщенности или отвращения к ней и заставило его забыть о любовном порыве, который она благосклонно приняла в ту памятную ночь в Ла-Наве. Неукротимая гордость, тщеславие богатой помещицы и местной повелительницы не позволяли ей поставить какие-то условия доктору, вынудить его к обещаниям и клятвам. У Роситы и в мыслях не было, что дон Фаустино женится на ней. Вернее, она не задумывалась над этим. Но она не думала и не допускала ни на минуту, что чувство удовлетворенного самолюбия могло отдалить от нее этого человека. Напротив, она полагала, что ей удастся приручить его и сделать своим рабом. Она верила в свои силы.
Но теперь она подозревала, теперь она испытывала опасения, теперь она ревновала. Когда эти чувства, пока еще смутные и нечеткие, начали завладевать ею, она строила планы мести, проклинала доктора, называла его доном Нищим, графом Спаржей, холодным адвокатом и мучилась от унижения, что полюбила его; она хотела убить его и металась, как раненая львица.
Респетилья стоял на своем, упорно и бесстрашно утверждая, что его господин болен, подогревая тем самым гнев Роситы, который, впрочем, девушка быстро меняла на сострадательную милость.
В конце концов Росита не выдержала, решив избавиться от терзавших ее сомнений. Однажды вечером, когда Респетилья был у нее в доме, она с помощью Хасинтики умолила, чтобы тот провел ее тайком в комнату дона Фаустино, когда он будет ужинать или беседовать с матерью на верхнем этаже. Она так хотела видеть своего друга и убедиться в его несчастье или коварстве, что готова была пренебречь всеми правилами приличия. Респетилья тщетно пытался уклониться от этого: Хасинтика просила, Росита властно требовала. Обе знали, что у него имеются ключи от дома, и он сдался. Кроме того, он рассуждал так:
«Что тут плохого? Может быть, доктор поблагодарит меня за это. Он перестал ходить из-за какой-то блажи. Что-то он мудрит. И как только он увидит, что прехорошенькая Росита как с неба свалилась прямо к нему в комнату, да еще почти что ночью, он, конечно, обрадуется».
Поразмыслив таким образом, Респетилья уступил, а уступив, горячо принялся за дело, тем более что с ним заодно действовала Хасинтика.
Из всей компании дома оставались только Рамонсита с доном Херонимо. Вместо Хасинтики к ним была послана другая служанка, которая должна была подать ужин и присутствовать – так требовали приличия – во время их беседы. Дон Херонимо, простая душа, поверил, что у Роситы разболелась голова и она отправилась спать. Хасинтика, разумеется, пошла ей прислуживать. Респетилья вскоре тоже ретировался. Внизу, в тени портала, его уже ждали две женщины, закутанные в шали. Все трое, никем не замеченные, покинули дом.
XX. Чудеса продолжаются
Было одиннадцать часов вечера, когда доктор простился с матерью и спустился к себе. Респетилью он отпустил к Жандарм-девицам и не ожидал его раньше полуночи. Вечная Подруга должна была прийти в половине двенадцатого. Обычно он не запирал свою комнату на ключ и не разрешал Респетилье появляться без зова. Словом, все меры предосторожности были приняты. По крайней мере, так думал доктор. Несчастный и не подозревал, что его ожидало. Росита уже стояла за пологом, отделявшим кабинет доктора от спальни.
И тут она увидела дона Фаустино, веселого, целого и невредимого, радостно возбужденного, к тому же он декламировал стихи Соррильи:
Если память ты моя, то обрадуешь меня.
Если твоя совесть, – му́ка – не прожить тебе и дня.
Ее охватила ярость. Как? Она думала найти его больным и печальным, а тут на тебе! Уж не превратилась ли она в воспоминанье, и не собирается ли он задушить ее, свою больную совесть?
Росита продолжала прятаться за портьерой, ожидая, точнее – ожидая и страшась появления соперницы. То она воображала, что это какая-нибудь служанка или судомойка, то не без страха думала, что доктор немного колдун, и ожидала увидеть здесь призрак, неприкаянную душу, привидение. Но гнев ее был столь велик и решимость так бесстрашна, что она готова была отомстить самому дьяволу, если бы он в женском обличье пришел сюда на тайное свидание с доктором.
Она сожалела, что не захватила на этот случай пистолета или, на худой конец, кинжала. Однако она возлагала большие надежды на свой язык и на свои руки.
Доктор поставил свечу на круглый столик, вытянулся в кресле и продолжал декламировать тихим, но внятным голосом:
И тогда я не знал тайной сути твоей,
Имя мне не знакомо, сокрыта судьба.
Сколько буду идти за тобою я дней,
И куда нас ведет вокруг света ходьба?
Если голос твой жив, позови, не таи,
А коль тело имеешь, восстань предо мной!
О мой призрак, свое провиденье яви,
Покажи хоть мираж красоты неземной!
Стихи возымели эффект заклинания.
Дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла женщина в черном. Мелодичный голос отвечал на стихи доктора такими стихами:
Я везде за тобой, словно блеклая тень.
Я рабыня твоя за твоею спиною,
За тобою я в ночь, за тобою я в день.
Я лежу, посмотри! Я нага пред тобою!
Мария опустилась на колени перед доктором. Тот поднял ее, обнял и покрыл ее прекрасный лоб и щеки поцелуями.
Росита потеряла всякое самообладание. Поначалу она готова была подумать, что существо, которое дон Фаустино покрыл поцелуями, было существом сверхъестественным, демоническим, но как только увидела, что оно имеет облик женщины, волна ревности захлестнула ее, заставив позабыть суеверный страх.
Она выскочила из своей засады, как тигрица, бросилась к любовникам, разъединила их и разразилась упреками против дона Фаустино, который оторопело смотрел на нее.
– Негодяй! Так-то ты платишь за мою любовь! Как ты подло меня обманул! Почему не приберег всех лживых слов, коварных заверений, которыми ты меня дурачил, для этой дьяволицы? А ты, треклятая, с какого шабаша прилетела? Где твое помело? Из какого вертепа тебя вытащили?
Раньше, чем дон Фаустино успел прийти в себя и вымолвить слово, Росита схватила со стола подсвечник и, поднеся его к самому лицу Марии, мгновение рассматривала его, буквально пожирая и прожигая его взглядом. Глаза ревнивицы метали молнии. И тут она разразилась громким смехом. Ненависть вспышкой осветила ее память. Сомнений не было: она узнала Марию, которую не видела с самого детства.
– Я знаю тебя, подлая тварь. Хорошую любовницу подцепил себе этот нехристь, шелудивый пес, убийца! Ты – Мария, по кличке Сухая. Где же ты пропадала с тех пор, как твоя мать отбыла в преисподнюю? А где твой ворюга отец? По нем гаррота плачет.
Выпалив все это и не дав никому опомниться, она поставила подсвечник и ринулась к Марии, готовая разорвать ее на мелкие кусочки.
Мария молчала, стояла спокойная и печальная, словно статуя, изображающая скорбное смирение, полная величавого достоинства.
Росита уже готова была вцепиться ей в волосы и расцарапать лицо и сделала бы это, если бы не подоспел доктор. Он схватил ее за руку и силой оттащил от Марии.
– Кто тебя впустил? Как ты сюда пробралась? Я сейчас же выставлю тебя на улицу. Не кричи, не буйствуй, не то я заткну тебе рот.