Но лейтенанту Джеку Шеннону недостаточно было физической близости: он хотел большего… гораздо большего.
— Стефани? — Джек увидел внезапную боль в ее глазах, и ему захотелось обнять ее, чтобы унять эту боль. Он обнаружил в себе несвойственное ему терпение — если это, конечно, не касалось раскрытия убийств, — и он продолжал ждать, когда она заговорит, подбадривая ее улыбкой и ласковым голосом: — Поговори со мной, Стефани.
«Я не м-о-г-у». Даже мысленно она заикалась! Холодная волна страха накатила на нее, захлестнув с головой. Страха и стыда.
Стефани не могла говорить. Она могла отвечать только мысленно или взглядом. Страх, сидевший внутри ее, отразился в ее сапфировых глазах.
«Откуда взялся этот страх?» — недоумевал Джек. Может, она боится отдать ему свое сердце? Но ведь и он рискует, отдавая ей свое. Решив пока не рисковать, Джек, нежно погладив ее по щеке, произнес:
— Завтра я вам позвоню, чтобы уточнить время обеда.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
Морской яхт-клуб, Сан-Франциско
21 мая 1994 года
Глаза Чейза Карлтона были прикованы к экрану телевизора, стоявшего в роскошной каюте на «Морской ведьме». Всего несколько минут назад Умница завоевала приз «Прикнесс», и сейчас Брэд Ланкастер стоял в кругу своих болельщиков и произносил речь перед телевизионными камерами.
Эмоции переполняли Брэда, и он не мог говорить спокойно.
— Этот приз я посвящаю памяти моего любимого кузена Виктора Чейза Кинкейда. Я надеюсь, я знаю, что сегодня он наблюдает за нами. Я также посвящаю этот приз Джиллиан Кинкейд, замечательной учительнице, профессия которой помогла мне выбрать имя для моей лошади.
Чейз не отрывал глаз от экрана до тех пор, пока не началась трансляция игры в гольф в Южной Каролине. Только после этого он выключил видеозапись.
Он был разочарован, что видеокассета не зафиксировала ничего нового о Джиллиан Кинкейд. Конечно, ее имя упоминалось в часовом репортаже, предваряющем скачки. Много было сказано о трагедии, постигшей владельца выигравшей приз лошади, и о его мужественной жене. Несмотря на потерю любимого мужа, преданная своему делу учительница уже вернулась к работе в одной из школ престижного района Лос-Анджелеса. Она отказывалась от всех интервью, и потому пресса была вынуждена сидеть в засаде, подстерегая, когда она войдет или выйдет из школы.
Таким образом, Чейз не узнал о Джиллиан Кинкейд ничего такого, чего бы он уже не знал из материалов, полученных от Джека Шеннона и заученных им наизусть. Кассета, записанная две недели назад на «Кентукки-дерби», давала изображение Джиллиан, стоявшей рядом с мужем. Ее темно-рыжие волосы были собраны в конский хвост, завязанный шарфом тех же цветов, что и костюм жокея Умницы. Спокойная, элегантная и аристократичная, она выглядела королевой, решившей доставить себе маленькое удовольствие. На ее лице играла нежная улыбка, а изумрудные глаза светились счастьем.
Чейз понял, что настало время приводить в действие свой тщательно разработанный план. Если все пойдет, как запланировано, то через три недели, начиная с сегодняшнего дня, свершится чудо: мертвый муж поднимется из своей водяной могилы.
Теперь уже ничто не мешало Чейзу воплотить в жизнь свой план. Хотя не так давно его сердце бешено колотилось в груди, когда, открыв пакет, полученный от Джека Шеннона, он торопливо перебирал его содержимое в поисках медицинской карты брата. Чейз Карлтон и Чейз Кинкейд должны быть схожи абсолютно во всем. Так оно и оказалось.
Ни один из близнецов никогда не подвергался операции.
У киномагната никогда не было перелома костей. Единственным шрамом мог быть тот, что он получил от удара кливера. Серьезная черепная травма была Чейзу на руку: он мог теперь объяснять всем, что от сильного удара по голове потерял память. На теле Чейза, как и на его сердце, было гораздо больше шрамов, чем у его брата-близнеца, но для этих шрамов можно было найти объяснение.
Оба мальчика, рожденные тридцать четыре года назад в Сен-Жан-Кап-Ферра, были не просто зеркальным отражением друг друга, как это часто бывает у близнецов. Они были одинаковы во всем. Отпечатки пальцев, взятые с залитой кровью палубы «Морской богини», в точности повторяли его собственные. Кроме того, они были правшами и их речь тоже ничем не отличалась. Чейз говорил на английском языке так же правильно, как и его брат, хотя в отличие от Виктора язык он выучил сам, в то время как его брат научился грамотно выражать свои мысли в привилегированной английской школе.
Чейз решил, что ему самой судьбой предначертано перевоплотиться в своего брата-близнеца. Самой судьбой ему было предназначено отомстить за своего брата, которого он никогда не знал, но по которому, не сознавая этого, всегда тосковал. Все разрозненные события его жизни встали на место, включая и несчастный случай в Денвере. Если бы его брат не получил серьезный удар по голове, то Чейзу Карлтону было бы трудно изобразить амнезию. Сейчас это было легко: выйдя из комы, он потерял память на все события его жизни, предшествующие удару. От них остались только смутные воспоминания. Но хотя эти события ушли в тень, у него сохранились знания об окружающем его мире, он способен говорить, читать, водить машину и управлять яхтой.
Такая выборочная амнезия казалась неправдоподобной, и, конечно, все нейрохирурги сочтут это уникальным явлением, но почему бы такому и не случиться? Разумеется, со временем все жуткие воспоминания его жизни неизбежно вернутся, и Чейз понимал, что ему придется жить, постоянно испытывая ужас прежних лет. Как было бы хорошо, если бы этот ужас исчез навсегда!
Судьба наконец определила место Чейза Карлтона в жизни, и невидимая сила, которая неустанно и непреклонно подсказывала ему путь, теперь успокоилась, удовлетворенная. Он больше не нуждался в этом невидимом руководителе, теперь он знал, что от него требуется.
Чейз уже предупредил охрану яхт-клуба, что уплывает в Южные моря, куда-нибудь на Бора-Бора, и вернется не раньше чем через четыре — шесть месяцев. А если он не вернется? Чейз не обсуждал такую возможность с охраной, но знал, что через восемь месяцев, когда наступит срок оплаты членских взносов, кто-нибудь попытается его отыскать. Не понадобится большого труда, чтобы узнать, что «Морская ведьма» так и не достигла тропических вод Французской Полинезии, и тогда кому-нибудь обязательно придет в голову открыть багажник его машины — задача легкая, так как он, как всегда, оставит ключи у охраны.
В багажник Чейз положил коробку с документами, среди которых, в частности, был перечень его финансовых акций и письмо, адресованное лейтенанту Джеку Шеннону, в котором он детально описывал свой план и которое кончалось зловещими строками: если Чейз Кинкейд не объявится, считать причиной его смерти убийство.
В этом же письме говорилось, что Джек Шеннон должен его получить только в случае смерти Чейза. А пока он решил направить лейтенанта по заведомо ложному пути. Чейз позвонил Джеку и договорился встретиться с ним в полицейском участке.
— Я тщательно изучил все, что вы мне прислали, — так начал Чейз.
— И?
Далее пошла откровенная ложь:
— Я полагаю, что Чейз Кинкейд все еще жив.
— Что?..
— Именно по этой причине, я и решил сначала поговорить с вами. Я вдруг понял, что ошибался: с ним не произошло ни несчастного случая, ни убийства — он жив.
— Тогда, черт возьми, где же он?
— Я вижу что-то темное… похожее на океан, — медленно проговорил Чейз, словно он действительно видел место, которое описывал. — Полагаю, что он в какой-то лодке.
— Захваченный кем-то, кто не торопится везти его в ближайший порт? — предположил Джек, зная, что Чейзу не требуются подробности. Человеку, который помогал полиции ловить серийных убийц, не надо было объяснять, что мир наполнен не только добрыми самаритянами. Торговцы наркотиками не станут везти спасенного ими человека в ближайший порт, не сделают это и те, кто подобрал в море настоящее сокровище — миллионера, семья которого заплатит любые деньги, лишь бы снова его увидеть.
— Полагаю, что так, — мрачно кивнул Чейз. — Я чувствую, что мысли его в беспорядке. Возможно, он даже не помнит, кто он и откуда.
— Он выживет?
— Я не знаю. Я не умею предсказывать будущее. Поэтому мне кажется, что еще рано давать его жене хоть каплю надежды.
— Я не буду этого делать, если вы подтвердите, что она не пыталась его убить.
— Нет. Я совсем этого не чувствую.
Это была «правда», в которую Чейз хотел заставить поверить лейтенанта. По его замыслу, Джек должен оставить Джиллиан Кинкейд в покое, тем самым позволив ей верить, что она совершила идеальное преступление — если она действительно его совершила. Настоящая правда заключалась в том, что Чейз не чувствовал ничего подобного в отношении красавицы жены своего брата. Он без конца всматривался в фотографии парусника, забрызганного кровью Виктора, надеясь почувствовать, было ли это убийство или все же просто несчастный случай.
Но его сердце и ум переполняли собственные эмоции, и потому он не мог с уверенностью утверждать, что знает причину смерти брата, но зато не сомневался в одном: его брат мертв. Чейз проводил мучительные часы, отчаянно надеясь выудить хоть какие-то доказательства из собственного зловещего дара. Наконец в его мозгу что-то промелькнуло: какое-то смутное проявление жестокости. Был ли это зловещий замысел, частички которого остались на месте преступления? Или это была жестокость, связанная с его собственным гневом на беспечный вздох сонного океана, с таким равнодушием поглотившего его брата?
— Итак… Чейз Кинкейд жив и Джиллиан Кинкейд невиновна, — нарушил молчание Джек. — Вы в этом абсолютно уверены?
— Настолько определенно, насколько могу. Никто с точностью не может этого сказать, а тем более я. Но раньше чутье никогда меня не подводило.
— И сейчас вы так же уверены в этом чутье, как и раньше?
— Даже больше, чем раньше.