— Да, хочу. — Джиллиан могла бы отказать ему, но она пообещала себе говорить ему только правду. К тому же в его серых глазах была такая нежность. — Если хочешь, мы можем поехать к ним прямо сейчас. У меня есть ключ от их дома, но сначала я должна позвонить Клаудии.
— У них тоже есть ключ от нашего дома? — спросил Чейз двадцать минут спустя, когда они подъехали к особняку в колониальном стиле в Брентвуде.
— Да, и у Брэда тоже.
Чейз догадался, что в нормальных семьях так заведено — иметь ключи от домов родственников. Никогда в своей жизни он никому не доверял ключи от тех мест, где жил. Правда, ключи от его машины сейчас находились в охране Морского яхт-клуба, но это было вызвано необходимостью. Когда он исчезнет, они откроют его машину и найдут письмо к лейтенанту Джеку Шеннону, если окажется, что эта чувствительная и любящая маленькая девочка, о которой он только что узнал, выросла в красивую хладнокровную убийцу.
Фотоальбом находился в отделанной деревянными панелями библиотеке, расположенной на первом этаже. Чтобы рассматривать фотографии вместе, им пришлось сесть рядом на тахту, и когда Джиллиан слишком быстро переворачивала страницы, Чейзу приходилось дотрагиваться до ее руки, чтобы остановить ее.
Медленно, очень медленно они продвигались от младенческих фотографий к фотографиям, когда она училась ходить, а затем к фотографиям маленькой девочки. До сегодняшнего дня, начиная с кабинета его брата в Клермонте, Чейз никогда не просматривал семейные альбомы. Его удивило большое количество фотографий в альбоме его брата, но оно не шло ни в какое сравнение с тем количеством фотографий, на которых была изображена Джиллиан. Не в пример его брату, ищущие серые глаза которого все время смотрели поверх камеры, сверкающие изумрудные глаза Джиллиан смотрели прямо в объектив. Это не было кокетством или тщеславием, а просто честным и непосредственным восприятием жизни и честной и очевидной любви к тому родителю, который ее снимал.
— О, посмотри на Стефани! — воскликнула Джиллиан, когда они дошли до страницы, где начинались фотографии, запечатлевшие девичью дружбу. — Нам было только девять, но посмотри, какой красавицей она была уже тогда.
— Мне кажется, что вы обе были красавицами, — сказал Чейз. — Мне нравится, как ты выглядела тогда.
— О, спасибо. Меня вполне устраивало, как я выгляжу. Главное, кем я была на самом деле и какой собиралась стать. Я не мечтала стать эффектной и искушенной в житейских делах женой киномагната.
— Это было так трудно?
— Нет, — ответила она, и ее красивые глаза стали еще выразительнее. «Это не было трудно… потому что рядом был ты».
Это было откровенное и явное признание в любви, и, глядя на нее, Чейз понял, что очарован ею. Но какой-то толчок в сердце подсказал ему, что она с ним делает. Она его соблазняет. Это осмысление пришло бы к нему раньше, но сейчас Чейз играл на чужой территории. Джиллиан Кинкейд соблазняла его тем, чего он никогда не знал, — любовью.
Чейз не знал любви, но в искусстве соблазна ему не было равных. Когда она обратила к нему сияющий взгляд, в его глазах отразилось желание. Они соблазняли, очаровывали, как, впрочем, он и планировал, и он будет соблазнять ее, пока она с трепетом не признается в совершенном ею зле.
Джиллиан была сейчас ранимой, трепещущей и полной надежды. И хотя это был холодный расчет, Чейзу очень хотелось поцеловать ее. Ему хотелось затеряться в исходящем от нее тепле, позволить ей своей нежностью забальзамировать раны его сердца.
«Совсем как мой брат. Когда я смотрю на нее, все мои бесплодные поиски, моя отчаянная погоня за иллюзиями теряют всякий смысл. Я нашел то, что искал. Она моя мечта».
И кошмар.
Чейз не поцеловал ее. Обещание страсти погасло в его глазах, а сознание наполнилось воспоминаниями о брате, который погиб, и посланиями смерти, которые он ощутил сегодня утром.
И когда она, подвергаясь соблазну, ожидала поцелуя, полная надежды и такая ранимая, Чейз Карлтон жестко произнес:
— Я бы хотел посмотреть яхту.
— Ох! — Ее щеки порозовели, сияние глаз исчезло, в них появились удивление, боль и смущение, но, быстро взяв себя в руки, она снова стала той ответственной маленькой девочкой, которая всегда была готова прийти на помощь. — Конечно. Сегодня?
— Прямо сейчас. Похоже, дождь кончается, и если хочешь, я сам сяду за руль.
— Нет. Все в порядке. — Джиллиан закрыла альбом и поднялась. — Нам лучше не задерживаться, иначе мы попадем в пробку.
— Мне подождать тебя здесь? — спросила Джиллиан, остановив машину.
— Нет. Я бы хотел, чтобы ты пошла со мной.
Когда они подходили к «Морской богине», белой копии затонувшей «Морской ведьмы», Чейз постарался ожесточить свое сердце, готовясь увидеть следы крови брата на палубе, на которые так трудно было смотреть даже на полицейских фотографиях.
Но кровь была смыта, повреждения устранены, палуба отдраена. По чьему приказу были уничтожены все следы зла и смерти? Джиллиан? Брэда? Джека Шеннона?
Следы были уничтожены, но Чейз точно знал, где они остались. Он знал, где стоял его брат, когда получил удар по голове. Он подошел к этому месту и пригласил Джиллиан присоединиться к нему.
И здесь это случилось. И было гораздо мощнее, чем утром, чем когда-либо ранее; на него нахлынуло невидимое послание жестокости, опасности и смерти. Послание это было дьявольским, оно заполнило его сердце и душу, уничтожив недавно приобретенный покой.
Чейз почувствовал, как зло, более мощное, чем обычно, заполнило его сознание. Он пытался понять, будет ли злобное вторжение на этот раз фатальным, перекроют ли холодные пальцы смерти его дыхание, остановят ли навсегда его сердце.
— Чейз!
Он услышал тот же ласковый голос, который проник в его затуманенный мозг в Пуэрто-Валларте. И сейчас, как и тогда, он хотел бы отозваться на него — но не мог.
— Чейз, пожалуйста!
Она дотронулась до него: сначала ее тонкие пальчики погладили его щеки, затем ее хрупкие руки обвились вокруг его талии, ее мягкая теплая грудь прижалась к его одеревеневшему телу, словно она пыталась передать ему свое тепло, забрать из него то, что угрожало его убить.
«Ты не защитишь меня, — безнадежно подумал Чейз. — Это сидит внутри меня, и на сей раз оно меня убьет. Ничто не защитит меня от этого, и никто не сможет это изгнать».
Никто, кроме Джиллиан Кинкейд.
Но произошло чудо, и чудовищный ледник зла начал постепенно таять. Это таяние было медленным, скупым, кусочек за кусочком, оно вызывало страшную боль, когда ослабляло свою смертельную хватку.
Оно покидало его.
«Почему?» — удивлялся Чейз. Потому что злобная сила, которая вторглась в него, принадлежала Джиллиан, была под ее командой и контролем? Или из-за ее доброты, присущей ей душевности и нежности, которые смогли победить даже такое могущественное зло?
— Слава Богу, — прошептала Джиллиан, почувствовав, что он опять начал дышать. Ослабив крепкие объятия, она подняла к нему свое лицо: — Чейз, пожалуйста, поговори со мной!
Он не мог говорить, не сейчас, но он смог посмотреть в ее вопрошающие, обеспокоенные глаза и на ее дрожащие красивые губы.
— Что произошло, Чейз? — продолжала умолять она. — Ты что-то вспомнил? Ты выглядел таким…
— Каким? — с трудом выдавил он из себя.
— Таким ужасно испуганным. Словно ты увидел что-то невыразимо ужасное. — В красивых глазах Джиллиан тоже появился ужас, когда она проговорила в панике: — Чейз, я не слышу биения твоего сердца!
Джиллиан спрашивала его, что он видел, что заморозило его сердце, но Чейз и сам не знал этого. То, что пришло к нему на этот раз, очень отличалось от всех предыдущих ощущений и было гораздо сильнее, могущественнее и злее. Возможно, то, что он почувствовал, стоя на этом месте, было предсмертным криком человека, который был его братом? Или, может, это была сама смерть, требовавшая другие сердце и душу, чтобы тоже поглотить их в безбрежных темных водах океана?
Чейз этого не знал и, однако, внезапно почувствовал и поверил, что за смертью его брата скрывалось нечто большее, чем дремотный вздох поглотившего его моря. И что бы это ни было, оно все еще жило… и было таким злым — и таким опасным.
Опасным для кого? Для него? Для Джиллиан? Для них обоих? Или эта милая женщина, которая так искренне испугалась за него, в действительности была «наичернейшей из вдов»?
Чейз этого тоже не знал.
— Давай поедем на Бора-Бора.
— Что?
— Ты сказала, что мы поженились через семнадцать дней после встречи, а это значит, что годовщина нашей свадьбы будет двадцать восьмого числа, ровно через неделю, начиная с сегодняшнего дня. Давай отправимся на Бора-Бора, как шесть лет назад. — Поскольку Джиллиан встретила его предложение с удивлением и беспокойством, Чейз мягко спросил: — Или ты предпочитаешь туда не ехать?
— Почему? Мне бы хотелось. Но чувствуешь ли ты себя достаточно окрепшим, чтобы отправиться в столь длительное путешествие?
— Конечно. — Его обольстительная улыбка не стерла выражения беспокойства в ее глазах. — В чем дело, Джиллиан?
— Скажи мне, пожалуйста, что так сильно тебя напугало?
Всего несколько часов назад Джиллиан смело рассказала ему всю правду о себе, и самым смелым было ее признание, что она и его брат не делились друг с другом глубокими и мучительными тайнами, которые терзали их сердца. Сейчас она просила его поделиться с ней, и Чейз видел нерешительность в ее просьбе — и мужество.
— Я ничего не помню, Джиллиан. Я просто что-то почувствовал. Случалось ли нечто подобное со мной прежде?
— Нет, насколько я помню. Что ты почувствовал, Чейз?
— Опасность… и зло.
— Опасность? Зло? Что это значит?
— Я не знаю, Джиллиан. Я честно не знаю.
«Вот почему я хочу поехать на Бора-Бора вместе с тобой: чтобы увидеть, останется ли это позади, или оно будет путешествовать вместе с нами, с тобой».
Глава 17
«Веди машину осторожно, Чейз». Эти слова эхом отдавались в его голове, пока он одолевал короткое расстояние от Клермонта до Охотничьего клуба в Белэр. Была среда, и они с Брэдом встретились за ленчем. Никто никогда не говорил Чейзу Карлтону, чтобы он осторожно вел машину, или осторожно правил парусником, или вообще заботился о себе. О да, такие попытки в провокационной форме делали женщины, которые пытались позаботиться о его теле, доставлявшем им столько удово