Иллюзии — страница 35 из 56

Брэд скептически изогнул черную бровь.

— Но это не значит, что они не скрывают шрамов, Джилл.

— Нет, — ответила Джиллиан. — У него нет никаких шрамов от пластической операции.

Услышав столь уверенное заявление, Чейз с трудом подавил в себе удивление… и озадаченность. Неужели Джиллиан вглядывалась в его лицо в поисках тонких шрамов? Неужели изящные пальчики, которые нежно гладили его волосы в больнице Пуэрто-Валларты, на самом деле были пальцами убийцы, ощупывающими его в поисках свидетельств пластической хирургии, чтобы убедиться, что он не призрак?

Сейчас Джиллиан Кинкейд совсем не походила на убийцу. Она выглядела любящей женой, защищающей своего мужа от обвинений с такой же храбростью, с какой она защищала его несколько дней назад от смертельного вторжения зла. На борту «Морской богини» Джиллиан как-то удалось растопить лед, который грозил его уничтожить, и сейчас она стойко выдерживала холодный пристальный взгляд темных глаз Брэда, но она тоже нуждалась в помощи.

Потому что, по мнению Чейза, она мужественно пыталась выиграть безнадежную битву против правды, и потому, что Брэд был прав: он действительно самозванец.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Брэд? — наконец спросил Чейз. — Как бы мне этого ни хотелось, я не могу заставить себя вернуть мою память.

— А как насчет физических доказательств?

— Анализ крови? Отпечатки пальцев?

— Я думаю, у полиции есть и то и другое.

«Да, у них есть. Но и то и другое абсолютно идентично тому, что было у моего брата-близнеца».

Чейз спокойно встретил вызывающий взгляд кузена и, немного выждав, протянул ему свои сильные руки ладонями вверх, предлагая этим жестом взять как отпечатки с его пальцев, так и кровь из его вен.

— Будь моим судьей, Брэд. — Чейз помолчал, давая своим словам возможность проникнуть в сознание кузена и ожидая его реакции. Но темные глаза Брэда были такими же непроницаемыми, как и его собственные. — У меня нет ни малейшего представления, кто я на самом деле. Я этого не знаю. До сих пор я верил в то, что вы все мне говорили: я Чейз Кинкейд, но если это не так, то мне как никому хотелось бы узнать правду.

— Нет, — возразила Джиллиан, подвинувшись к Чейзу и положив руки ему на плечо. — Он Чейз, Брэд. Он наш Чейз.

— Чейз был более упитанным.

— Согласна, — кивнула Джиллиан. — Но не забывай, что он прошел через тяжелые испытания и черты его лица стали более жесткими и, как мне кажется, более суровыми. Но глаза, Брэд, и руки остались у него прежними. Глаза и руки у него единственные в своем роде. Глаза, руки… и сердце. Я знаю это, потому что это единственное, что у него осталось после несчастного случая.

Взгляд Брэда смягчился.

— Ты говоришь, что у него сердце Чейза, Джиллиан? Как ты можешь быть в этом уверена? Ты всегда говорила, что не знаешь…

— Хватит, — вмешался Эдвард. — Этот разговор слишком затянулся.

Джиллиан бросила на отца благодарный взгляд, затем повернулась к Чейзу:

— Ты — Чейз. Я это знаю. Тебе не надо доказывать свое сходство с кем бы то ни было. — Щеки Джиллиан порозовели, когда она встретила внимательный взгляд серых глаз, и, внезапно осознав, что все еще судорожно сжимает его плечо, она быстро убрала руки, но ее решительности не поубавилось, когда она посмотрела на человека, который выдвинул такие поразительные обвинения. — Я не позволю тебе устанавливать его идентичность, так и знай.

— Я так же сильно, как и ты, хочу, чтобы Чейз вернулся, Джиллиан.

— Он вернулся, и через три дня мы уезжаем на Бора-Бора.

— Отлично. — Брэд с улыбкой поднял руки, сдаваясь. — Отлично. — Продолжая улыбаться, он посмотрел на Чейза и спросил как ни в чем не бывало: — Ты примешь участие в нашей встрече с Питером Далтоном?

— Да, если ты не против. Только как наблюдатель, если, конечно, к тому времени память ко мне не вернется.

— Я не возражаю. Ты читал «Путешествия сердца»?

— Вполне допускаю, — пожал плечами Чейз. — Но так как я ничего не помню, то надеюсь прочесть этот сценарий, когда мы прибудем на остров.

— Хорошо. Может быть, этот сценарий хоть немного восстановит твою память. — Брэд весело посмотрел на все еще сердитую Джиллиан, автора этого замечательного сценария. — Я сказал то, что должен был сказать, Джиллиан. А сейчас давай забудем об этом. Договорились?

— Может, нам помогут в этом коктейли и слоеные пирожки с яблоками? — обратилась ко всем Клаудиа, стараясь разрядить обстановку. — Эдвард приготовит коктейли, а я — пирожки, если, конечно, мы хотим продолжить приятный семейный обед.

— Что касается меня, то я не возражаю, — заявил Чейз и посмотрел на Джиллиан с ободряющей улыбкой: — Я не обижаюсь на Брэда. Он просто пытается защитить меня… тебя… всех нас.

Успокоенная его поддержкой, Джиллиан понемногу смягчилась. Но Чейз, почувствовав, что она с Брэдом быстрее достигнет взаимопонимания, если его не будет рядом, повернулся к женщине, которая так очевидно надеялась на гармонию этого вечера:

— Могу я помочь вам, Клаудиа?

Клаудии нужно было побыть одной. Ей нужно было время и уединение, чтобы успокоить свое трепещущее сердце и сфокусировать мысли на той далекой ноябрьской ночи. «Здесь второй ребенок» — сказал врач, перед тем как анестезия погрузила ее в темноту. «Он умер», — сказал ей Виктор Кинкейд несколько часов спустя. Эти воспоминания ожили в ее памяти при намеке Брэда на близнецов, но ей хотелось покопаться в глубинах своей памяти, чтобы вызвать из них образы и найти что-то ранее ею не замеченное в темных глазах Виктора, какое-то доказательство, что его слова были ложью.

Но она не осталась одна, так как Чейз выразил желание сопровождать ее на кухню. И сейчас, вместо того чтобы вспоминать о той далекой ночи, она была вынуждена ждать, что преподнесет ей настоящее. Выдержит ли он общение с ней столь же мужественно, как и несколько минут назад, когда Брэд неожиданно для всех обвинил его в самозванстве? Или он тихо произнесет леденящие душу слова: «Привет, мама. Это я, твой сын, которого ты оставила умирать».

Женщина-хирург, которая так героически вела себя во Вьетнаме, женщина, про которую слагали легенды, не могла сейчас держать себя в руках хотя бы настолько, чтобы стойко встретить сталь серых глаз ее второго сына. Вместо этого она отвернулась от него, подошла к плите, чтобы вынуть из духовки горячие пирожки, но, открыв дверцу, обнаружила, что не надела рукавиц.

— Где они? — спросил Чейз.

— В верхнем ящике над раковиной, — откликнулась она на глубокий голос, который показался ей сочувствующим, а не обвиняющим.

Чейз нашел рукавицы, вынул из духовки пирожки и, повинуясь ее молчаливой просьбе, поставил их на подставку. Затем, наблюдая, как она перекладывает их на блюдо, спросил:

— Полагаю, вы не считаете, что наступит конец света, если мы с Джиллиан поедем на Бора-Бора?

— Нет. — Клаудиа оперлась рукой о стол, как будто в поисках опоры, и наконец осмелилась посмотреть ему в лицо. — Я совсем не думаю, что это будет конец света. Я думаю, что это будет хорошо для вас обоих.

«Надеюсь, так оно и будет. Я от всего сердца надеюсь, что ты Чейз Кинкейд… и что ты помнишь о своей любви к Джиллиан… и что теперь ты будешь дорожить этой любовью».

— Я также надеюсь, что вы не думаете, будто я самозванец, — продолжал давить на нее Чейз. Его голос был мягким, но он явно давил на нее. Почему? — удивлялся он. Почему он испытывает терпение этой женщины, которая с первой их встречи в Пуэрто-Валларте сразу встала на его сторону. Потому что, судя по ее реакции на обвинения Брэда, именно у нее возникли большие сомнения насчет того, кем он в действительности был.

— Я так не думаю, — улыбнулась Клаудиа, стойко выдерживая взгляд своего сына. Она продолжала улыбаться даже после того, как увидела в его глазах нечто такое, что привело ее в смертельный ужас.

То же самое она видела и в Пуэрто-Валларте. Тогда он бредил в полубессознательном состоянии, но его глаза на какое-то мгновение приоткрылись, и она ясно увидела в них отчаяние.

Клаудиа никогда не видела такой безнадежности в глазах Чейза Кинкейда, но в глазах этого человека было что-то хорошо ей понятное. Это было то самое отчаяние, которое досталось ей в наследство от ее лишенного любви детства, которое постоянно жило в ее сердце и отражалось в глазах, пока Эдвард своей любовью ее не излечил. Клаудиа видела эти тени отчаяния в глазах Чейза в Пуэрто-Валларте, и теперь она снова увидела их здесь.

«Нет, — уговаривала она себя. — Он — Чейз Кинкейд. Мой второй сын умер при рождении. Отчаяние, которое я вижу сейчас, — результат перенесенных им тяжких испытаний и последствия амнезии. Они не имеют отношения к его безрадостному сиротскому детству».

Как бы ей хотелось знать со всей определенностью, что это ее второй сын, которого его родной отец оставил где-то умирать. Как бы она хотела послать в Сен-Жан-Кап-Ферра человека, который нашел бы крошечную могилку ее второго сына, где он покоится с миром вот уже тридцать четыре года. Но там нет этой маленькой могилки. «Где он?» — спросила она Виктора Кинкейда, когда узнала, что один из ее новорожденных сыновей умер. «С нами, — ни минуты не раздумывая ответил Виктор и заверил ее: — Мы с Рейчел найдем для него красивое и спокойное кладбище».

Клаудиа знала, что ее сын лежит в мраморном склепе вместе с Рейчел и Виктором Кинкейдом в Лос-Анджелесе. Она как-то ездила туда, пытаясь найти своего ребенка, чтобы навеки попрощаться с ним, а заодно и попрощаться с мужчиной и женщиной, которые стали родителями для оставшегося в живых близнеца. Но безымянного младенца, который, со слов Виктора Кинкейда, умер во Франции, там не оказалось. И Клаудиа ничуть не удивилась этому. Виктор и Рейчел хотели, судя по всему, уберечь их сына от печали по брату, который не прожил и часа. Ее второй сын похоронен где-то в другом месте, возможно, где-то в долине Луары, и именно там находится его могила.

Глава 21

Мысли о семейном обеде водоворотом кружились в голове Чейза, поднимая мучительные вопросы, вызывая сильную тревогу и не давая ему заснуть вот уже три часа с того момента, когда они с Джиллиан, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим комнатам.