Она посмотрела в по-зимнему серые глаза. Сейчас они были ледяными, непроницаемыми, и по их взгляду ничего нельзя было прочитать. Ее взгляд не мог оторваться от их ледяной поверхности, и она старалась не вспоминать, какими голубыми они были вчера вечером, какими нежными и какими любящими. Ее воспоминания невольно обратились к ночи любви, но эти воспоминания только еще сильнее разожгли ее ненависть.
— Сколько секунд прошло после того, как мы закончили заниматься любовью и ты попросил меня рассказать тебе, что произошло в тот вечер?
— Совсем мало, Джиллиан. — Холодный и насмешливый голос принадлежал другому Чейзу Карлтону — чужому и жестокому. — Столько, сколько мне понадобилось, чтобы перевести дыхание.
— Я ненавижу тебя!
— Я знаю, — произнес Чейз все так же насмешливо, все так же равнодушно, и она возненавидела себя еще больше.
«Она должна ненавидеть меня, — объяснил он своему разбитому сердцу. — Ей нужно возненавидеть меня, чтобы поскорее забыть. Не позволяй ей видеть, что я люблю ее всем сердцем, — приказал он шепоту надежды, которая не хотела умирать. — Не смей!»
Чейз слушал ее, а сердце отчаянно молило его сделать все возможное, чтобы убедить ее снова поверить в его любовь. Но Чейз старался не слушать эту мольбу, он яростно сражался со своей любовью, твердо решив ради ее же пользы убежать от нее как можно дальше, и чем скорее, тем лучше. Он не мог, не имел права просить ее побыть с ним хотя бы еще одну минуту, хотя бы еще одно мгновение, вынуждая ее смотреть на зеркальное отражение человека, который был носителем зла.
Чейз ездил в Лос-Анджелес, чтобы отомстить за убийство и узнать о себе всю правду. Вздох дремотного моря уже отомстил за смерть пятерых молодых женщин, а Чейз преуспел в поисках правды о своей семье. Он был аристократом от рождения, а не нищим ублюдком, и от него отказались лишь потому, что его родителям нужен был единственный наследник, единственный кронпринц на их троне. Его брат-близнец был человеком одаренным, но его, так же как и Чейза, терзали душевные муки. Вместе бы они составили единое целое, но по отдельности каждый из них обладал массой недостатков, и оба они были недостойны Джиллиан.
— Я ухожу.
— Почему бы не уйти мне? — возразила Джиллиан. — Клермонт принадлежал твоим родителям. Он твой по праву.
— Здесь нет ничего моего. — «Особенно того единственного сокровища, в котором я нуждаюсь, — тебя».
— Расскажи мне что-нибудь о себе, Чейз. Ты женат? Ты возвращаешься к жене и детям?
— Нет. — «Я женат — и всегда буду — только на тебе. Я возвращаюсь в одиночество. — Чейз постарался убрать любовь из своих глаз, встретившись с ее глазами, в которых смешались безумная боль и ужасная неуверенность. — Возненавидь меня, Джиллиан. Пожалуйста, возненавидь меня и тогда ты сможешь найти новую любовь, достойную тебя». Когда Чейз снова заговорил, в его голосе была такая же пустота, какая лежала у него на сердце: — Прощай, Джиллиан. На Чейзе была голубая рубашка, которую Джиллиан подарила ему, потертые джинсы, в которых его нашли туристы недалеко от Пуэрто-Валларты, ботинки его брата и золотое обручальное кольцо, купленное Джиллиан. Перед тем как навсегда покинуть Клермонт и свою мечту, Чейз снял обручальное кольцо, которое на самом деле никогда ему не принадлежало, и осторожно, бесшумно положил его на мраморный столик в холле.
Джиллиан не проводила Чейза до двери. Она осталась в гостиной, продолжая смотреть на море, и преданная Энни свернулась калачиком у ее ног. Она не видела и не слышала, как Чейз снял обручальное кольцо, но именно в этот момент ее дрожащие пальцы вынули из ушей жемчужные серьги, подаренные ей Чейзом. Как только они оказались на ее ладони, она оторвала взгляд от моря, стала внимательно их рассматривать.
Сквозь набежавшие на глаза слезы она не смогла разглядеть блеск этих чудесных жемчужин. Сейчас они казались серыми, тусклыми, без крошечных радуг, и обещания, которые они сулили, были навеки потеряны.
Джек припарковался на дороге, ведущей в Клермонт. Позвонив Стефани по мобильному телефону, он сидел в машине, пытаясь собраться с мыслями и молча горюя по жертвам, по всем жертвам Виктора Чейза Кинкейда.
Услышав шаги по гравийной дороге, Джек повернулся на их звук и увидел приближавшийся к машине силуэт еще одной жертвы Кинкейда. Он вылез из машины и, когда Чейз поравнялся с ним, проговорил:
— Я понимаю, что тебе надо было сказать Джиллиан об эгоизме серийных убийц, но ты должен знать, что сделанное твоим братом, не вызывает у меня никакой симпатии.
— Но?
— Но у него был редкостный дар, он был чувствительным и испытывал сострадание, которое казалось искренним.
— Подобно тому чувствительному и полному сострадания письму, которое он написал тебе, когда твои родители погибли? — резко спросил Чейз. — Это чувствительное письмо было написано спустя несколько недель после того, как он убил своих родителей, своих тетю и дядю и своего дедушку. — «Моих родителей, моих дядю и тетю, моего дедушку». — Ты знаешь, Джек, что я прав. Ты знаешь, что серийных убийц влечет к огню и они любят убивать при помощи огня.
Джек не смог не признать правоты горьких слов Чейза. Вполне возможно, а скорее всего так оно и было, что Виктор Чейз Кинкейд устроил пожар на озере Тахо по единственной причине: он испытывал в этом потребность. Может, он устал от опеки и ему хотелось снимать собственные фильмы?
— Мне жаль, Чейз.
— Мне тоже, Джек. Мне чертовски жаль.
— И что теперь? — спросил Джек, хотя уже знал ответ.
— А теперь я уезжаю. — Чейз поднял руку, останавливая возражения Джека. — Ей не нужны воспоминания о нем, и она не желает видеть рядом с собой копию моего брата.
— Куда ты поедешь?
— В Сан-Франциско, а затем в Пуэрто-Валларту. Моя яхта затоплена недалеко от этого города. Как только я подниму ее и починю, я уеду. Я пока не знаю куда, но я оставлю Фрэнку координаты на случай, если во мне возникнет необходимость.
— Ты хочешь сказать: на случай, если Джиллиан будет в тебе нуждаться?
— Я не нужен ей, Джек. — «Это она нужна мне. У меня даже нет уверенности, что мое сердце без нее не остановится».
И тут перед его мысленным взором возникла сцена: он стоит на палубе «Морской ведьмы», захваченный в плен воспоминаниями о Джиллиан. Кливер падает, море расступается, а дальше — тишина и покой.
— Тебя подвезти? — спросил Джек.
Помолчав, Чейз ответил:
— Да, если не трудно. Думаю, мне надо попрощаться с родителями Джиллиан.
Глава 29
Ей каким-то образом удалось сдержать свое нетерпение. Эдвард ушел в кабинет, чтобы начать день с многочисленных деловых звонков, а она сидела в светлой кухне, уставившись на телефон, необъяснимо взволнованная. Ей хотелось знать, что у Чейза и Джиллиан все хорошо, но звонить было рано, да и навязчивой ей не хотелось быть. Поэтому она смотрела на телефон в надежде, что они позвонят ей сами.
Она дождалась звонка, но ей потребовалось время, чтобы узнать безжизненный голос Джиллиан, и, узнав от нее ужасную правду, она сразу поняла, что им с Эдвардом надо как можно скорее ехать в Клермонт, чтобы быть рядом с их дочерью.
Но сначала Клаудии надо было осознать ту новость, которую она услышала. Взволнованная, она направилась в гостиную и долго смотрела в окно на величественную картину занимающегося дня.
День обещал быть чудесным, почти таким же, как тот далекий день в ноябре, когда родились ее сыновья: одаренный светлый сын, ставший убийцей, и второй, который провел свое детство в сиротском приюте на юге Франции.
И хотя страдающее сердце Клаудии надеялось, что его детство было счастливым, она отлично понимала, что этого просто не может быть. Она видела отчаяние в его серых глазах — отчаяние, которое ей было хорошо знакомо: мучительное наследие одиночества и жизни без любви, недоумение по поводу того, почему его бросили.
Клаудиа никому не желала такого детства, какое было у нее, но именно такое детство досталось Чейзу Карлтону, и вот сейчас он уезжает, возможно, навсегда, так и не узнав правды, которая, как ей хотелось надеяться, могла бы ему помочь.
Она поклялась своему сердцу, что найдет его. Она найдет его и все расскажет.
Но Клаудии не надо было искать своего брошенного сына… потому что, пока она смотрела на солнце, поднимающееся над морем, он неожиданно появился на дороге, ведущей к дому.
Слишком рано: ее сердце еще не было готово к признанию, в котором он так нуждался.
Но внутренний голос скомандовал: «Ты должна! Он твой сын. Ты обязана сказать ему правду».
Входная дверь открылась прежде, чем Чейз позвонил. В светло-голубых глазах, которые встретили его взгляд, не было удивления, а только страх, словно они знали, что перед ними призрак.
Чейз уже однажды видел такой взгляд на лице Джиллиан — взгляд убийцы, которая встретилась с призраком своей жертвы, — а сейчас на него так смотрела Клаудиа, и ее слова, сказанные с явным ужасом, только подтвердили его подозрение:
— Он сказал мне, что ты умер.
Чейз решил, что он только что услышал признание убийцы. Он решил, что любящая мачеха Джиллиан сказала сейчас ему, что была так рассержена на своего зятя за его жестокое отношение к Джиллиан, что наняла убийцу, от руки которого он погиб в ту туманную ночь.
Чейзу Карлтону не хотелось слышать этого признания. Ни сейчас. Никогда. Виктору Чейзу Кинкейду следовало умереть.
— Пожалуйста, больше ничего не говорите, Клаудиа. Если вы кого-то наняли, чтобы убить Чейза Кинкейда, я не хочу об этом знать. Он мертв. Ему надо было умереть. Он убийца. Я его близнец…
— Я знаю, кто ты, — прервала его Клаудиа. — Джиллиан сказала мне. Я никого не нанимала, чтобы убить твоего брата, Чейз.
— Тогда я не понимаю. Ведь вы думали, что я мертв. — Чейз увидел в ее глазах такую боль, что сразу замолчал, надеясь, что когда-нибудь сам отгадает эту загадку, чтобы пощадить ее, поскольку объяснение давалось ей с большим трудом. Остановившись на этом решении, он осторожно спросил: — Вы знали, что у Чейза Кинкейда был брат-близнец? Он говорил вам об этом?