Сиур был вежлив, прекрасно воспитан, красив, силен, отважен, щедр, неназойлив, ничего от нее не требовал и, что самое удивительное, не ревновал. Вот это поразило Веру больше всего. Зато она сама, привыкшая к поклонению и безусловным победам, начала испытывать это странное, незнакомое ей до сих пор чувство – ревность. Разумеется, она никогда не обнаруживала этого. Да он и не давал ей повода. Женщины от него становились какими-то ошалевшими, без ума и приличий. Сиур же оставался с ними ровен, вежлив и неизменно корректен. Если с кем и встречался, то ни Вера, ни кто-либо еще, об этом не знали. А догадки и предположения – не повод для выяснения отношений.
Вера вообще не любила разборки, а с мужчинами особенно. Чем так бездарно тратить время, лучше посетить косметолога, или в сауну сходить. Опять же для внешности польза, для неземной красоты. А от разборок что? Одни стрессы и морщины. Вера такого расточительства не могла себе позволить. Все ее время было расписано, и она его очень ценила.
Все было прекрасно до недавних пор. Сиур ей звонил, они договаривались о встрече, прекрасно проводили время к обоюдному удовольствию, расставались с легким сожалением, но без надрыва. Отношения из стадии ухаживания перешли в прочную постоянную связь. Им было хорошо вместе. И вдруг что-то изменилось. Сиур отказался от очередной встречи – дело неслыханное. Ну, мало ли? Может, приболел, или неприятности какие? Неприятности Вера терпеть не могла, ни свои, ни, тем более, чужие. Поэтому особо интересоваться не стала. Когда на следующий день он не позвонил, она слегка удивилась. Совсем чуть-чуть. На следующий день он снова не позвонил, и она забеспокоилась. Еще день она ждала звонка. И, наконец, позвонила сама.
Случилось непонятное – Сиур не захотел с ней разговаривать. Вернее, ей просто сказали, что он к телефону подойти не может. Что за глупости, у него телефон в машине, и вообще… Она попросила, чтобы он перезвонил.
Сиур позвонил ей только через два дня, извинился, сказал, что больше встречаться они не будут, что он ей благодарен за прекрасное время, что она может на него рассчитывать во всем, кроме интима. С этим покончено. Что? Почему? Вера была в полной растерянности, она почувствовала себя ребенком, которого позвали на праздник и оставили без подарка. Именно так она себя и чувствовала. Что-то произошло непонятное, и некого спросить, в чем дело.
В таких случаях приходится думать самой. Для Веры думать о чем-нибудь, кроме макияжа и нарядов, более десяти минут, оказалось занятием непосильным. Пришлось советоваться с подругами. Вывод напрашивался сам собой: другая женщина.
Сначала Вера отказывалась признать подобное. Такое в ее жизни случилось впервые, чтобы мужчина ее бросил. Впрочем, это крайность. Что значит «бросил»? Временно увлекся. Бывает. Но кем? Этот вопрос преследовал ее неотступно. А на каждый вопрос существует ответ. Нужно только получить его. И Вера принялась за дело.
В результате «оперативно-розыскных» мероприятий выяснилось, что это, вопреки сомнениям, действительно женщина. Причем, совершенно не какая-нибудь звезда экрана, или юная стриптизерша, или модель, а… это даже не выговоришь – библиотекарша! Обыкновенная, незамужняя, невзрачная, никакая… Что за происшествие! Вера не спала три ночи, под глазами залегли синяки, сердце слегка заныло. Впервые в жизни ей пришлось воспользоваться валидолом и валерьянкой. Она решила посмотреть на соперницу.
И вот – многократно прокрученная в воображении сцена начала разворачиваться в реальности. Вера сидела, заложив ногу на ногу, и боролась с желанием закурить.
– Эта «мымра» не курит, конечно, – подумала она. – Наверное, бегает по утрам для здоровья, а в свободное от работы время ведет конспекты прочитанных книг.
Библиотекарша оказалась точно такой, как ее описали. Вера не могла взять в толк, что происходит. Она заготовила несколько реплик, но сейчас они показались ей глупыми и неуместными. Пауза затягивалась.
Тина любовалась сидевшей напротив красавицей. Это было настоящее наслаждение для взгляда. Но не для души. Что-то в этой блистательной женщине было фальшивое: она сверкала, но светом чисто внешним. Внутреннего огня в ней не было, поэтому прекрасная оболочка казалась холодной и пустой.
– Мы с Сиуром… – Вера запнулась, взмахнула своими изогнутыми вверх, как бы кукольными ресницами.
– Да?.. – Тине захотелось, чтобы она, наконец сказала это. То самое, за чем она пришла. Ей даже стало интересно. Она выпрямилась и посмотрела в красиво подведенные, выпуклые глаза собеседницы.
– А она совсем не такая уж простушка, – подумала красавица, недовольно повела темными бровями.
В глазах библиотекарши мелькнул и погас странный блеск. Она вовсе не казалась ни растерянной, ни расстроенной, ни испуганной. Напротив, девица, кажется, изучала ее, Веру. Она нисколько ей не завидовала, ничуть не была подавлена ее красотой.
Вера привыкла, что все без исключения женщины в ее присутствии чувствовали себя если не третьим сортом, то уж вторым непременно. А эта спокойно себе сидит, смотрит, слушает. Рук с плохим маникюром не прячет, прическу нервно не поправляет, одежду не одергивает… Вера невольно посмотрела на свои длинные холеные пальцы с модным, безукоризненным маникюром, розовато-матовым, неброским, изысканным, как любая деталь ее внешности.
Тина перехватила ее взгляд, усмехнулась. Красавица покраснела от злости.
– Он вас все равно бросит, – сказала она совсем не то, что собиралась, и снова посмотрела на свои ногти. – И вернется ко мне. Он всегда возвращается. – Вера убеждала сама себя, а не Тину.
– Так в чем, собственно, дело?
– Вы ему не подходите. Вы… Такому мужчине нужна царица, а вы, извините, тянете разве что на горничную. – Вера машинально постучала кончиками ногтей по столу, ей очень хотелось курить.
– А вы царица!
– Она, похоже, издевается надо мной? – подумала красавица и… растерялась. Все ее доводы не подействовали. И даже ее потрясающая внешность не произвела должного впечатления. Больше средств воздействия на ненавистную соперницу в наличии не было.
Вера смотрела своими огромными, как у Клеопатры,[29] глазами, и не могла преодолеть замешательства. Девица не смутилась, не удивилась… Она словно обволакивала собеседницу каким-то душным потоком. Вера почувствовала, что ей стало тяжело дышать, сердце забилось быстрыми толчками, на лбу выступила испарина. Да что это с ней? Ей захотелось закрыться чем-нибудь от пристального взгляда библиотекарши, спрятаться куда-нибудь подальше.
– Еще что-нибудь?
Тина оперлась локтями на стол и положила подбородок на переплетенные пальцы. В глубине ее зрачков вспыхивал странный огонь.
Вера не могла больше выносить этого. Она рывком встала и, неловко подвернув ногу с высоким подъемом профессиональной модели, не прощаясь, пошла к выходу. Ее каблуки гулко стучали в тишине зала. На пороге она споткнулась и, не оборачиваясь, поспешила прочь от этой жуткой девицы. Боже, она околдовала Сиура! В ней определенно что-то такое есть. Если бы не было, разве он посмотрел бы в ее сторону? Ни рожи, ни кожи. При этой мысли Вера явственно ощутила как бы толчок в спину и испуганно вскрикнула. Она пришла в такое смятение, что даже не стала оглядываться, не было ли свидетелей ее небезупречного поведения. Пожалуй, впервые за последние годы, ей было все равно, видит ли кто-то, что у нее отломался каблук, или нет.
Валерия провела ночь на удивление спокойно. Ей не снились кошмары, и приступов кашля не было. Она с благодарностью подумала о Борисе Ивановиче. Почему он иногда так раздражает ее? Может быть, причина именно в ее собственном скверном характере? Ну кто бы еще стал ее слушать? Любой врач отнесся бы к ее жалобам как к выдумкам и вздору избалованной бабенки. Она вспомнила загорелое лицо сладчайшего доктора, опущенные веки с длинными ресницами, красивый изгиб губ под аккуратными усиками и непонятная волна раздражения стала подниматься в груди…
– Боже мой, ну почему у меня такой несносный характер?! – Валерия сказала эту фразу вслух точно так же, как произносила ее мама, любившая повторять, что склонность к необузданности и изощренным капризам – это у них наследственное. От бабушки.
Бабушка Мария была наполовину немка, наполовину полька, красавица, – рафинированная утонченность в сочетании с бурными страстями и непредсказуемыми поступками. Она любила играть в карты, вышивать, превосходно играла на гитаре и пела низким хрипловатым голосом, который сводил мужчин с ума. Первый муж ее умер молодым, а с дедушкой Валерии у них была какая-то романтическая история. Он оказался намного моложе ее, долго добивался бабушкиного расположения, и женившись на ней, обожал ее самозабвенно до последнего своего вздоха.
Валерия помнила, как бабушка ходила на кладбище жаркими летними днями, высокая, худая, в длинном темном платье, приносила на могилу большие букеты ярких флоксов и георгин, поливала из банки привядшую от зноя зелень, подолгу сидела, подперев рукой щеку и о чем-то думала. Взгляд ее уносился за неведомые пределы; в воздухе приторно пахло цветами, дикой травой и пылью. Ветерок шевелил буйно разросшиеся деревья, кусты жасмина и сирени, над которыми высоко стояло бездонное, неподвижно-синее небо.
В мамином доме от бабушки остались вышитые подушки, занавески, покрывала, кружева «ришелье», несколько золотых украшений старинной работы и драгоценный молитвенник, небольшого формата, с изукрашенной позолоченной вязью обложкой, которая застегивалась изящным крошечным замочком.
Валерия любила в детстве доставать этот молитвенник из тяжелого темного старого шкафа, пропахшего лавровым листом и можжевельником, в котором мама хранила белье и прятала особо ценные реликвии. Она забиралась с ногами на кожаный диван с высокой спинкой и подлокотниками в виде валиков, и рассматривала чудную вещь, предаваясь томительным мечтам, представляя юную бабушку, тонку