Такими же чистыми оттенками розового окрашивалось на закате небо Тосканы. Как наяву Завойчинский увидел увитый плющом каменный дом с веселыми желтыми ставнями и красной черепичной крышей. Убегающие волнами холмы перебирали все оттенки зеленого. Остывающий от дневного жара воздух подрагивал над белой дорогой. Если бы план удался, этот мир принадлежал бы ему. Это его, Завойчинского, ждал каменный дом с черепичной крышей. Покой и чистота были так близки, так осязаемы, что ювелир застонал.
В коридоре тяжело затопало, громкие голоса подкатились к двери, и она распахнулась от мощного рывка.
Завойчинский скосил глаза. Ноги в грубых ботинках с высокой шнуровкой подошли очень близко к его лицу и остановились. С одного ботинка отслоился кусок бурой уличной грязи и сполз на полированный паркет. Завойчинский зажмурился. Больше он ничего видеть не хотел.
– Буквально еще одну минуту, господа, – кивнул Холмс вошедшим в Дубовую столовую полицейским.
Он аккуратно положил колье Марии-Антуанетты на стол перед Ирмой.
– Полагаю, это спасет репутацию вашего музея. – Холмс улыбнулся Ирме, взял со стола свою трубку и убрал ее в карман. – Что же касается убийства Григория Распутина… В то время еще не знали про генетически обусловленную акаталазию – врожденную способность организма к выработке своеобразного антидота к некоторым видам яда. Иначе заговорщики бы выбрали более простой и надежный способ убийства. Хороший удар битой по голове, например, еще никого не подводил. Или что у них было под рукой в том подвале? Кочерга?
– Возможно – табакерка? – охотно подсказал Ватсон. – Все же заговорщики были людьми непростыми, кочерга им как-то не к лицу.
Голубые глазаАнастасия Щетинина
#смерть_балерины
#а_было_ли_убийство?
#они_заберут_ее_последний_вдох
Коттеджный поселок «Гранат» расположился в получасе езды от МКАДа, если следовать напрямик по скоростному Симферопольскому шоссе. Гордеев выехал из участка в семнадцать тридцать, но только спустя полтора часа смог пересечь кольцо. С каждой прошедшей минутой следователь все чаще поглядывал на часы. Такими темпами опять придется оставаться сверхурочно. Он с наслаждением надавил на педаль, едва кольцевая развязка осталась в отражении боковых зеркал.
«Последние десять лет Крылаева редко появлялась на публике. Завершив карьеру балерины в тридцать четыре года, после второго разрыва крестовидных связок, она вернулась за кулисы большой сцены как педагог», – деловито сообщил диктор из автомонитора. На экране замелькала подборка выцветших черно-белых фотографий балерины, а затем несколько отрывков из старых кинолент.
Впереди мелькнул голубой указатель, и Гордеев повернул направо, в сторону Подольска. Дорога уходила на холм, густо поросший молодым березовым лесом. Оттуда открывался прекрасный вид на россыпь коттеджей из красного кирпича, с черными покатыми крышами.
Отыскать нужный участок не составило труда: реанимация, скорая помощь, две полицейских машины и целый кортеж ритуальных агентов, решивших попытать счастья и заполонивших своими машинами и без того узкий выезд. Кое-как припарковавшись, Гордеев протиснулся сквозь толпу репортеров к кованным воротам, где его уже давно ожидали двое полицейских.
– Всех свидетелей попросили остаться, они ожидают вас, – сообщил сутулый участковый в грязных резиновых сапогах.
– Что у них был за праздник? – поинтересовался Гордеев, осматривая украшенную дизайнерскими гирляндами террасу.
– У дочери погибшей, Натальи, сегодня день рожденья. Вся семья собралась, – пояснил молодой оперативник, начищенные ботинки и края брюк которого уже успели потерять свой презентабельный вид.
Двухэтажный особняк с мансардой и открытым широким балконом производил впечатление глубокой старины, хотя был возведен не более двадцати лет назад, если верить каталогу застройщика. Рельефный терракотовый кирпич, облицевавший фасад, местами потрескался и выцвел. Башня на углу дома, с тремя узкими окнами, была не более чем пристройкой с круглыми комнатами, но остроконечная крыша придавала ей необходимый антураж. Крыльцо, над которым навис окутанный вьюном балкон, обрамляли опоры в виде четырех античных колонн. Справа, в конце уходившей за дом террасы, чуть слышно журчал белоснежный фонтан, словно украденный из советского Парка Дружбы.
– А тело еще здесь? Давайте взглянем на него, – предложил следователь, вынув из кармана синие бахилы и направившись в сторону сада.
Двое коллег, переглянувшись, молча последовали за ним.
Они обогнули дом, проследовав вдоль террасы. Ночной дождь размыл землю вокруг перекопанных клумб, превратив проход к веранде в липкое месиво. Прямо под углом веранды, накрытое черным мешком, лежало тело хозяйки дома, над которым все еще стояли трое мужчин в бахилах и медицинских перчатках.
– Серега, ты как раз вовремя! – криминалист убрал с лица маску, улыбнувшись следователю. – Мы закончили делать последние снимки, отчет будет готов завтра, но, кажется, для тебя здесь работы нет.
– Не знаю, – задумчиво добавил Гордеев, – я еще не опрашивал свидетелей.
– Мы собрали улики. Готов поспорить на что угодно, она сама упорхнула в свой последний пируэт.
– Жень, а ты знал, что по уставу для наружного осмотра трупа может быть привлечен любой врач? В следующий раз заеду в местную больничку и захвачу с собой медбрата, чувствую, от него будет больше пользы.
– Почему?
– Языком зря чесать не будет.
– Ты всерьез считаешь, что я на глаз не смогу отличить преднамеренное от типичного «парашютиста»? – криминалист вновь надел маску и откинул полиэтилен с трупа.
Роза Михайловна оказалась мало отличимой от фотографии, которую следователь недавно видел в новостях. Высокая, худощавая, жилистая старушка. Седые волосы уложены в короткую модную прическу. Легкий макияж, едва заметный на фоне глубоких морщин. Черное бархатное платье с овальным декольте, открывающим одрябшую шею, которую теперь уже невыгодно подчеркивало колье из небесного цвета бриллиантов.
– Погибшая, Роза Михайловна Крылаева, шестьдесят девять лет. В пятнадцать часов двадцать минут вышла на веранду и выпала со второго этажа через ограждение. Следов борьбы нет. Под ногтями не обнаружено ни посторонних частиц, ни волокон. Угол приземления, а также форма пятен крови указывают на то, что на падение тела не повлияла дополнительная внешняя сила. Предварительно, смерть наступила от перелома шеи в пятнадцать тридцать одну. И как вы знаете, уважаемый начальник, у самоубийц принято снимать обувь, – добавил криминалист, указав на замшевую туфлю, слетевшую с правой ноги погибшей и отмеченную маркером № 4.
– Любопытно. Вот только что, если ее уже мертвую скинули?
– А это мы сможем выяснить завтра, к шести вечера.
– Постарайся пораньше. Дело громкое, лучше, чтобы оно поскорей утихло.
Пока труп укладывали на носилки, Гордеев еще несколько минут прогулялся по саду, задумчиво рассматривая бутоны на пышных клумбах. В доме зажгли свет, и окна гостиной оживились на фоне остальных пустых комнат особняка.
Внутри собралась пестрая толпа из десяти человек. Гордеев окинул присутствующих цепким взглядом, который приглушил шепот и всхлипывания.
– Мне нужна пустая комната, я буду вызывать вас по одному.
– Думаю, мамин кабинет подойдет, – кивнула средних лет женщина с опухшими от слез глазами, – он прямо по коридору.
Гордеев расположился за широким письменным столом, левая часть которого была уставлена рамочками с семейными фото, а правая – аккуратными папками документов. Напротив окна чуть слышно бурлил компрессор подачи воздуха, пуская струйки пузырьков у стенок аквариума, за которыми лениво плавали крупные, похожие на сомов рыбы. Противоположную стену занимали книжный шкаф и картины в тяжелых рамах, некоторые из них недавно решили перевесить, судя по прямоугольным следам на выцветших обоях.
Гордеев приступил к сбору показаний от первой группы свидетелей. Коллеги, друзья, ученики… Все были отлично друг с другом знакомы. Картина понемногу начала проясняться.
– В последний раз я говорила с Розой на крыльце, – всхлипнула пожилая дама в строгом платье от Гуччи. – Она приехала позже всех, похоже, у нее возникли срочные дела. Я поздравила ее с рождением дочери, вы ведь знаете, с годами матерей перестают поздравлять с этим событием. Она сказала, что устала от московских пробок и что поскорее хочет сменить платье.
– Мы немного поболтали за бокалом шампанского. Роза сожалела, что пропустила сюрприз для Наташи. Я показала ей фотографии. А потом к нам спустились мальчики, и Роза отошла поболтать с ними, – протараторила средних лет блондинка с неудачной пластикой губ.
– Да, эти мальчики – отличные ребята! Правда, в последнее время Роза редко могла их видеть. Старший учится где-то в Европе, приезжает на лето, а тот, что помладше, недавно поступил во ВГИК. Очень талантливый. Я сфотографировал их всех вместе, а потом она пожаловалась, что в комнате душно, – припомнил пожилой мужчина с пышными седыми усами на круглом лице.
– Мы перекинулись несколькими словами сразу после торта. Роза говорила с Олегом, своим зятем. Разговор у них проходил эмоционально, я неуместно прервал их, но у меня было срочное дело, – сообщил мужчина лет сорока с густой бородкой и зачесанными к затылку волосами. – Со вторым актом возникла проблема, я прислал Розе сценарий, но она так и не успела посмотреть мое письмо. Пообещала, что прочтет в понедельник. Мне показалось, она неважно себя чувствует.
– Я встретила ее у входа в уборную. Она пожаловалась на духоту. Я попросила Олега проверить кондиционер, сказала, что Розе плохо, но ему, как всегда, было плевать, – брюнетка в красном футлярном платье задумчиво поджала губы. – Затем пришла Наташа и осталась с ней, а я отправилась в зал.
Наталья зашла в кабинет задумчиво, будто забыв, что здесь находится посторонний. У нее была материнская фигура, словно созданная для сцены. Она села на локоток дивана, уставив взгляд на темную террасу.