тому, что несчастье, горе, неприятность, досада подкарауливают человека в гораздо более разнообразных видах, чем их контрасты, и поэтому дают фантазии гораздо больше повода заниматься явлениями первого рода. Фантазия не довольствуется тем, что́, действительно, может угрожать человеку, она создает себе в бесчисленных образах такие ужасы и страхи, которые лежат вне всякого опыта. Какую пропасть страданий перенесло человечество только благодаря тому ложному представлению, что существуют ведьмы, что пытки обнаруживают правду и что для еретиков благодеяние погибнуть на костре для спасения души! Не только история суеверий, но и история религий показывает, что везде те плоды фантазии, которые возбуждают страх и ужас, занимают гораздо большее пространство в душе, принимая притом конкретный образ, чем те, следствием которых являются удовольствие и надежда. Какая масса страданий вызвана у католиков страхом перед чистилищем, у лютеран — сомнением в своем собственном оправдании перед Богом, и у всех — ужасом перед вечными муками ада. Простейшее суеверие мучает людей гораздо больше страхом перед дурными приметами, фатальными днями и числами, дурным глазом и. т. п., чем оно их радует надеждой на основании благоприятных примет. Довольно часто положительная сторона религии почти теряется перед законченной и до мельчайших деталей разработанной системой отражения демонических сил, так, напр., в Зендавесте и лютеранстве XVII столетия. Если мы рассмотрим всю совокупность эвдемонологических иллюзий, то найдем, что перевес окажется на стороне иллюзий, приносящих страдание. Уже эпикуреизм имел своей задачей сделать людей счастливее, освобождая их просвещением от иллюзорного страха, т.-е. разрушая их иллюзии. С эвдемонистической точки зрения еще и ныне разрушением иллюзий считают возможным уменьшить сумму страданий и приблизить баланс наслаждений к нулевой точке. Было бы ошибочно полагать, что разрушая размышлением, критикой и просвещением иллюзии страдания, мы в то же время оставляем неповрежденными принадлежащие сюда иллюзии наслаждений. Скорее можно утверждать, что в каждой области постоянство иллюзий наслаждений находится в зависимости от неизменности иллюзий страданий, и, нарушая одни, мы подкапываемся в то же время и под другие. Они так тесно связаны между собой, что критика одних затрагивает и других.
Насколько эвдемонологические иллюзии со связанными с ними наслаждениями должны будут способствовать жизни, настолько вся совокупность их действий должна будет препятствовать жизни, пока сумма страданий будет превосходить сумму наслаждений. Этот факт, без сомнения, до сих пор существовал и никогда не может быть изменен тем обстоятельством, что пытаются, с одной стороны, при помощи критики разрушить иллюзии страданий, а с другой стороны, оставить в силе иллюзии наслаждений. Можно одни иллюзии нейтрализовать другими и этим уменьшить вытекающий из эвдемонологических иллюзий перевес страданий; можно разрушением иллюзии этот перевес довести до нулевой точки, но никогда нельзя преобразовать его в перевес наслаждений, следовательно, никогда нельзя достичь того, чтобы сумма иллюзий с ее перевесом на стороне страданий могла способствовать жизни.
Самое ясное доказательство отрицательности чувств, покоящихся на иллюзии, дает сон. В нем все переживания иллюзорны и все-таки все более или менее связаны с чувством; сон — ткань из эвдемонологических иллюзий. Как иллюзии, они во все время своего существования не подлежат критике и отражают, независимо от внешних впечатлений и внутренней критики, неподдельную истинную природу человеческой души в эвдемонологическом отношении. В этом обстоятельстве заслуживает внимания особенно то, что во сне перевес находится на стороне иллюзий страдания, что большая часть сновидений бывает скорее неприятного, чем приятного характера, и что сновидения довольно часто связаны с глубокой досадой, стыдом, страхом и т. п., но весьма редко с блаженством и восторгом. Надо при этом не забывать, что во время сна, когда развертываются сновидения, бессознательно восстанавливаются жизненные силы, между тем как во время бодрствования способность организма реагировать постоянно падает до наступления усталости, вследствие беспрерывной траты энергии. Если даже в периоде восстановления сил перевесь находится на стороне иллюзий страданий, то от периода траты сил трудно ожидать чего другого. Если мы оставим в стороне иллюзии страданий и рассмотрим исключительно иллюзии наслаждений, то мы не можем допустить, что последние, взятые в отдельности, дают преобладающее наслаждение, которое может способствовать жизни. Во всяком случае они дают реальные наслаждения, которые связаны с иллюзорными ожиданиями будущих наслаждений; но эти наслаждения перевешиваются страданиями, которые вытекают или из недостижимости цели или из наступившего по достижении цели разочарования. При известных наклонностях характера оба вида страданий могут быть устранены без подрыва доверия к иллюзорности желанного, но неиспытанного наслаждения. А именно, бывают такие люди, для которых, благодаря непостоянству их воли и быстрой смене их настроений, достижение цели уже не играет роли, если обнаружится ее недостижимость или же отсутствие наслаждения по ее достижении. Эти люди тогда, может быть, уже совсем забыли, что они когда-то стремились к цели, от достижения которой ждали высшего наслаждения. Во всяком случае, теперь их воля относится равнодушно к этой цели, которую заменили одна или несколько других иллюзий. Они в настоящем полностью вкусили антиципаторное наслаждение эвдемонологических иллюзий и, благодаря непроизвольной смене у них настроений, в будущем избегнут страдания, вытекающего из недостижимости цели и разочарования. Даже если они в незначительной степени испытывают страдание, то оно их уже почти не затрагивает, так как в то же время они испытывают антиципаторное наслаждение от вновь всплывших иллюзий. Воля таких людей подобна быстро воспламеняющемуся, но так же быстро потухающему огню от зажженной соломы, если даже не театральному, от которого не загораются и легко воспламеняющиеся театральные кулисы. Им недостает твердости и постоянства воли, без которых ничего нельзя достичь в жизни. Их спешная инициатива бывает часто ошибочно сделана, и, за недостатком терпения, они не оканчиваюсь ни одного начатого дела.
Часто бывают также такие люди, которые не серьезно смотрят на жизнь, но играют ею как с эстетическим призраком, люди без настоящего чувства, которые обманывают окружающих своими ощущениями и эстетическими призрачными чувствами. Во всяком случае, такие характеры неспособны к серьезному и ценному труду, но приносят довольно часто, глубокое страдание всем окружающим, которых они обманывают или своими капризными вспышками или своими поддельными чувствами. Их собственная жизнь эвдемонологически сносна, но ей недостает ни серьезности, ни глубины. Они представляют собой вредный для общества элемент, который ни в каком случае не способствует ни повышению жизни, ни развитию культуры. Тому, кто не имеет такого ненормального вредного характера, даже иллюзии наслаждения приносят больше страдания, чем наслаждения, следовательно, они будут больше препятствовать жизни, чем ей способствовать.
Справедливо ли, что наслаждение, как таковое, способствует жизни и повышает ее? Вне сомнения, что наслаждение ускоряет дыхание и сердцебиение и расширяет кровеносные сосуды, но можно ли отождествлять это влияние с тем, что называется способствовать жизни. У сангвиника сердце бьется быстрее, чем у флегматика, но разве первый вследствие этого обладает большею ценностью, чем второй? Разве все то, что мы имеем ценного в науке, не создано флегматическими натурами, их усидчивым продолжительным трудом? Разве сангвиник, каким бы он приятным собеседником ни был, не является часто таким человеком, к которому мы относимся с недоверием и осторожностью, если речь идет о том, чтобы передать в его руки важные решения или поручить ему судьбу предприятий или людей?
Последствием наслаждения является только то, что темперамент человека делается на непродолжительное время более горячим, чем он бывает при нормальных условиях. Это может послужить к тому, чтобы облегчить принятие какого-либо решения или инициативы, как шпоры подбадривают лошадь к прыжку, который иначе показался бы ей рискованным. Приведет ли это к целесообразному или роковому решению, приведет ли это осторожное колебание и сомнение к счастливому концу или же к необдуманному, опрометчивому решению, все это будет зависеть от обстоятельств и характера человека. Для флегматика кратковременное приближение к темпераменту сангвиника может быть еще полезно, но для сангвиника оно тем опаснее.
Ускорение пульса и дыхания указывает на быструю трату энергии. Однако, жизнедеятельность состоит не только в трате накопленной в организме энергии, но также в равновесии между накоплением энергии и ее тратой. Из одних этих симптомов еще не видно, освобождает ли ускоренная трата энергии лишнюю энергию или же ею извлекаются из организма необходимые запасы энергии. В лихорадке, которая пожирает тело, сердцебиение и дыхание также ускорены, и во втором ее периоде кровеносные сосуды также расширены. Способствуют ли жизни те явления, которые происходят в организме при лихорадке или же они действуют на нее разрушительно, не видно из сопровождающих эти явления симптомов. Чтобы вывести заключение, надо их подвергнуть анализу. В общем, природа позаботилась о том, чтобы в организме не накоплялся избыток сил, или же чтобы последний был истрачен во время, будь это внешними проявлениями при нормальном ходе жизни или же даже деятельностью для мнимых целей. Поэтому при нормальных обстоятельствах нет никакой опасности для жизни в том, что в организме накапливается избыток сил; опасность заключается скорее в слишком быстрой трате сил, или в слишком незначительном их накоплении, или же, в нарушении равновесия между тратой и накоплением сил, когда перевес будет на стороне траты. Иллюзии наслаждения увеличивают эту опасность, потому что они способствуют трате сил. Впрочем, ускорение пульса и дыхания при наслаждении не так значительно и не наступает с такой вероятностью, с какой наступает замедление пульса и дыхания при страдании.