ругом. Они будут идеальной, образцовой семьей и вместе вырастят хорошего сына. Однако мечты так и остались мечтами, ибо «англичанка» быстро расставила все по своим местам, слава Богу, что хоть вовремя, то есть не после свадьбы, а задолго до нее. Она имела в виду, что Коля, женившись на ней, немедленно вернется на тренерскую работу и начнет снова зарабатывать те самые хорошие деньги, которых он лишился, придя в школу. Он подготовит еще парочку олимпийских чемпионов и получит новую большую квартиру, потом они купят новую машину, а то на эту смотреть страшно, такая она «убитая»... Николай Васильевич, несмотря на романтизм натуры, понимал такие вещи с полуслова, поэтому дальновидная «англичанка» не успела довести до конца свой монолог, произносимый вкрадчивым тоном и сопровождаемый нежным поглаживанием обнаженной мускулистой спины своего жениха. Прервав лежащую в постели леди на середине фразы, Ташков-старший молча оделся и ушел. А на другой день положил перед директором заявление об уходе. Он нашел себе работу в другой школе, поближе к дому, и Сашу он переведет туда. Мальчику только десять лет, он еще слишком мал, чтобы самостоятельно переходить по нескольку раз в день дороги с интенсивным движением. Причина была вполне уважительной, хотя все прекрасно понимали, почему уходит молодой красивый физкультурник.
И десятилетнему Саше Николай Васильевич объяснил все как есть, не стал унижать себя враньем, а сына — недоверием к способности мальчика понять в принципе несложные вещи.
— Я думал, что Алла Сергеевна любит меня и тебя и поэтому хочет стать моей женой и заменить тебе маму. А оказалось, что она мечтает о том, как я снова стану тренером и буду зарабатывать большие деньги, которые она сможет тратить на свои удовольствия. Я не считаю возможным уважать, а тем более любить женщину, которая готова продать себя за деньги. Ты меня понимаешь, сын?
— Я понимаю, — серьезно кивнул Саша. — Алла Сергеевна такая же, как наша мама. Да?
— Ну, примерно, — усмехнулся отец.
Это было любимое словечко Ташкова-старшего, и обожающий его Ташков-младший вместе со многими качествами характера и привычками перенял от него и это «ну, примерно». Когда Саша подрос, Николай Васильевич часто повторял ему:
— Товарно-денежные отношения потому и называются товарно-денежными, что на деньги нужно и можно покупать товар, то есть то, что создано чьим-то трудом. Использовать же деньги, чтобы покупать на них чувства, стыдно и недостойно. Но еще более недостойно и стыдно свои чувства продавать за деньги.
Уроки Саша усвоил накрепко. А потом случилось неожиданное. На них с отцом свалились деньги. И не просто деньги — деньжищи. Сначала они получили известие о том, что мать вместе с новым мужем-писателем погибла в железнодорожной катастрофе. А спустя несколько месяцев к ним явился нотариус и объявил, что Александр Николаевич Ташков является единственным наследником известного литератора Михаила Федоровича Богатова и на ближайшие пятьдесят лет (в соответствии с законом об авторском праве) владельцем исключительных прав на его произведения. Николай Васильевич попытался протестовать и объяснить нотариусу, что произошла досадная ошибка, что Ташков-младший, которому к тому времени уже было девятнадцать, не является родственником покойного писателя и что у писателя этого наверняка есть другие родственники, в том числе и дети от первого брака. На что нотариус, и бровью не поведя, ответил, что такова была воля наследодателя. От первого брака у него действительно имеется дочь, но он от нее отрекся по каким-то политическим мотивам, что-то она такое натворила диссидентское, а вторую жену, мать Александра Николаевича Ташкова, он очень любил и все эти годы мучился угрызениями совести за то, что обездолил ребенка, оставив его без материнской ласки. Все это было, конечно, полной ерундой, и оба Ташковых отлично понимали, что кабы мучился мастер пера, так не женился бы на матери, бросившей восьмилетнего сына на попечение мужа. Вероятно, угрызения совести если и были у кого, так скорее у матери, которая и уговорила невесть каким образом своего состоятельного мужа написать завещание в пользу ее брошенного сына.
— Что ж, воля покойного — это святое, — вздохнул Николай Васильевич, — нарушать ее мы не можем.
Они вступили в права наследования. Дождавшись, когда у Саши наступят каникулы, а у Николая Васильевича отпуск, отец и сын поехали в Питер, разобрались с имуществом и денежными вкладами, а также с договорами на издание произведений писателя. И сразу им стало понятно, что наследство они получили более чем приличное. Книги писателя издавались и переиздавались постоянно, а написать их он успел за свою долгую жизнь очень даже немало. Живой классик, одним словом. Более того, поскольку в те времена еще существовал социалистический лагерь и каждая входящая в него страна считала своим долгом издавать литературную классику «Старшего брата России» на соответствующем языке, то количество изданий оказалось просто неисчислимым. Завершив формальности, Ташковы вернулись в Москву и несколько дней пребывали в некоторой растерянности, потом у них состоялся первый, единственный и последний разговор на тему о писательских деньгах.
— Мы не имеем права на эти деньги, — твердо произнес Николай Васильевич. — Но раз покойный хотел, чтобы они были твоими, так тому и быть. Я консультировался у нотариуса насчет того, можешь ли ты отказаться от наследства. Он сказал, что можешь, но тогда начнется склока и свара между людьми, которые считают себя вправе претендовать на него. И я подумал, что мы своими действиями не должны провоцировать людей на склоки и скандалы. Я прав, сын?
— Ты прав, папа, — согласился Александр.
— И тогда я подумал, что мы примем это состояние, но не прикоснемся к нему ради самих себя. Мы — двое взрослых сильных мужчин, здоровьем нас Бог не обидел, мозгами тоже, и обеспечивать мы должны себя сами, иначе мы не сможем себя уважать. А состояние писателя мы будем беречь, пусть оно приумножается, пусть его книги издают, где и сколько хотят. И использовать деньги будем на что-нибудь важное и нужное, но, повторяю, не на свои собственные нужды.
— На детские дома и больницы? — догадался Саша.
— Ну, примерно.
С тех прошло пятнадцать лет. Сейчас Александру Николаевичу Ташкову было тридцать четыре, столько же, сколько было его отцу, когда они остались вдвоем. К тренерской работе Николай Васильевич в свое время так и не вернулся. Сказался перерыв — почти десять лет, которые он провел в школе, и он безнадежно отстал в методиках тренировок, да и забыли его уже. Теперь ему шел шестьдесят первый год, но он все еще был спортивен и подтянут и работал в том самом институте физкультуры, который когда-то закончил. Единственный признак возраста — почти полное отсутствие волос, но у Ташковых ранняя лысина — это наследственное, и у Александра в тридцать четыре года свободная от волосяного покрова площадь поверхности черепа значительно превышала площадь «оволосенную».
Что же касается писательского состояния, то в первые восемь лет, года эдак до восемьдесят девятого, денежки от разных издательств капали на счета постоянно, соответственно и проценты росли. Но потом, по ходу перестройки, классик соцреализма оказался резко позабытым и никому не нужным, и ручеек денежных вливаний мгновенно пересох. Поскольку Александр уже работал в то время в ФСБ, то о начале финансовых катаклизмов семья Ташковых знала заранее и успела подготовиться к тому, чтобы писательское наследство не пропало. Хоть им лично оно было и ни к чему, но оба, и отец, и сын, привыкли быть честными и если уж брались что-то делать, то делали добросовестно, а не абы как. Сняв все деньги со счетов, они вложили их в золото, а спустя еще несколько лет, когда ситуация с валютой и счетами в банках стала более или менее понятной, «перевернули» золото в доллары и положили на валютный счет в такой банк, который уж точно не прогорит. Пусть там проценты поменьше, зато надежности побольше.
Несколько раз Александр порывался найти достойное применение писательским деньгам, предлагая сделать взнос в какой-нибудь благотворительный фонд или передать деньги на нужды инвалидов, но реакция отца его удивляла.
— Ты можешь быть уверен, что эти деньги пойдут именно на то, на что ты их дал? Ты можешь гарантировать, что их не разворуют на полпути?
Конечно, Ташков-младший таких гарантий дать не мог. Уж ему-то, кадровому офицеру КГБ-ФСБ, было лучше многих других известно, какими и простыми, и сложными путями утекают денежки даже с самых надежных и проверенных счетов. Иногда Александр слышал по телевидению обращения о помощи, о необходимости денег на лечение того или иного человека, но отец и эти попытки «пристроить» наследство пресекал в корне.
— Ты лично знаешь этого человека? — сурово спрашивал он. — Ты можешь дать мне голову на отсечение, что он действительно болен и нуждается в деньгах на лечение, что это не ловкая и безнравственная форма вымогательства у доверчивых жалостливых сограждан?
Да, неприятный опыт с женой, а потом и предприимчивой «англичанкой» Аллой Сергеевной сделал Николая Васильевича патологически подозрительным.
— Дождись случая, когда у тебя сердце заноет, когда ты поймешь, что не будет тебе покоя, пока какое-то дело не будет сделано. Когда ты почувствуешь, что у тебя внутри все болит, — вот тогда ты нашел то дело, на которое должен потратить эти деньги. И совершенно неизвестно, от чего у тебя душа заплачет, от жалости к бездомным кошкам и собакам или от страха перед распространением новой вирусной пандемии. В одном случае ты построишь приют для бездомных животных, во втором — дашь денег на научную разработку новой вакцины или на ее покупку, но как бы там ни было, ты почувствуешь, что не можешь не сделать этого. Это и будет тот случай, который тебе нужен. А искать, куда бы пристроить деньги, — это глупо. И радости никому не принесет. К тридцати четырем годам Александр так и не женился, ибо горький опыт обмена любви на деньги оставил в нем слишком заметный след. Девушек и женщин у него было много, ранняя лысина была единственным дефектом его внешности, но своих подруг, подходящих, по его представлениям, на роль жены, он проверял на «наследство», и каждый раз видел жадный блеск в глазах. Ласки их становились после этого изве