Маневр удался, Зоя к разговору о подарке больше не возвращалась.
— А когда ваш друг вернется? — спросила она, разливая по чашкам крепкий дымящийся кофе.
— Не знаю точно. Он уехал на три года, но ведь сейчас время сама знаешь какое. Вот пройдут выборы — видно будет. Если власть переменится, вполне вероятно, что ему придется вернуться. Новый президент сформирует новое правительство, а следом за этим начнется смена дипкорпуса. Так что... Он развел руками, всем своим видом показывая, что не может с уверенностью сказать, сколько времени эта квартира будет в его распоряжении.
— Но тебя это не должно беспокоить. Когда родится ребенок, ты все равно будешь привязана к дому, так что наши свидания придется отменить. Разумеется, мы будем встречаться с тобой, и очень часто, но уже, — он лукаво улыбнулся, — не в интимной обстановке. Кстати, как твои родители себя чувствуют?
— Плохо, — вздохнула Зоя. — Болеют все время. Они старенькие уже, я у них поздний ребенок. Наверное, это у нас семейная традиция — рожать ближе к сорока годам. Меня мама родила в сорок два. А папа старше ее. Налить вам еще кофе?
— Налей. Он протянул ей чашку, с удовольствием глядя на Зоины ухоженные руки с тщательным маникюром. Просто удивительно, откуда в ней столько забитости и покорности? Ведь красивая же баба, холеная, и вкус отменный, не то что у Веры. Вера ухитрялась красить ногти не только зеленым, но и черным лаком, а побрякушек надевала на себя столько, что в глазах рябило. Как елка новогодняя. Правда, она яркая, броская, ей все это идет, спору нет, но все-таки по большому счету это безвкусица. Моветон. Зоя никогда себе такого не позволяет. Лак на ногтях темно-телесный, матовый, никакого перламутра, ничего переливающегося. Из украшений только изящная золотая цепочка на шее, даже без кулона. Странно, почему она ухитрилась до тридцати шести лет оставаться старой девой. Глаз у мужиков нет, что ли? Или ее забитость и робость все затмевают собой, даже ее внешние данные? Впрочем, он и сам такой же. Первое время воспринимал Зою как несчастную некрасивую одинокую женщину, махнувшую рукой на мечты о полноценной личной жизни, и только много времени спустя заметил, что ничего некрасивого в ней не было. Конечно, не супермодель, но и не уродина.
Интересно, какой ребенок у них получится? Должен получиться самый лучший. Он уверен, что отточил методику до полного блеска. Интеллект, память, физическая выносливость — все будет в этом ребенке самого высшего качества. Первые опыты были не совсем удачными, дети рождались больными, со слабым сердцем, давали на все сильнейшую аллергическую реакцию. Что-то с кровью у него не получалось. И комбинация качеств оставляла желать лучшего. У первого ребенка, у Иры, — одно, у Наташи — другое, у Ольги — третье... А вместе никак не соединялось. Теперь все должно получиться, он уверен в этом. И хорошо бы, чтобы родился мальчик.
— Ты кого хочешь, мальчика или девочку? — спросил он у Зои.
— Мальчика, — робко улыбнулась она. — В вашу честь. Если будет мальчик, назову Валериком.
— А если девочка?
— Девочка будет... Нет, не знаю. Для девочки я еще имя не выбрала. Наверное, Валерия, чтобы на ваше имя было похоже.
— Ну спасибо, — усмехнулся он. — Ладно, детка, давай собираться, пора расходиться по домам.
Он подождал, пока Зоя вымоет чашки и джезву и уберет посуду на место, вышел вместе с ней на улицу и проводил до метро. Ехать им нужно было в разные стороны.
Настя ухитрилась где-то подхватить грипп, чему сама немало изумлялась. Несмотря на слабые сосуды и вечные проблемы с травмированной спиной, к разным вирусным инфекциям она была поразительно устойчива, и когда вся страна ровными рядами укладывалась в постель во время очередной эпидемии, преспокойно ходила на работу и даже никаких профилактических мер не принимала. Она заметила, что вирус, способный свалить ее с ног, появляется один раз в восемь лет, какой-то он особенно хитрый. Все остальные разновидности инфекционной заразы ее не берут. Нынешняя болезнь подстерегла ее как раз спустя восемь лет после последнего гриппа. Именно восемь лет назад Настя в последний раз валялась с температурой под сорок и жуткой ломотой в ногах.
Поэтому на встречу с Ташковым Юра Коротков поехал один. Настя вся извелась от невозможности самой поговорить с оперативником из ФСБ и услышать все своими ушами, но понимала, что из дому выйти не может.
— Ты хоть на обратном пути заскочи ко мне, — просила она Короткова, расскажешь, как все прошло.
— Ладно, заеду, — пообещал Юра.
После того, как ему снова позвонила Ира Терехина и назвала фамилию человека, который приходил к ней поговорить об Олеге, полковник Гордеев был поставлен в известность о неприятном факте: сестра похищенной Наташи Терехиной каким-то образом попала в оперативную разработку, ведущуюся ФСБ, и это создает определенные трудности как милиционерам, так и контрразведчикам. Не вступать в контакт с милицией Ирина не может просто в силу сложившейся ситуации, потому что пропала ее сестра и ее нужно искать, но эти самые контакты могут испортить Ташкову всю работу, так как могут насторожить квартирантов Терехиной и сорвать всю тщательно готовящуюся комбинацию. Потом Виктор Алексеевич Гордеев, как и положено в таких случаях, пошел «по команде», состоялись встречи руководителей обоих ведомств рангом повыше, затем рангом пониже, затем еще пониже, и наконец дело дошло до конкретных исполнителей. Со стороны ФСБ — майор Ташков Александр Николаевич. Со стороны МВД — майор Коротков Юрий Викторович. Им было предложено встретиться и разработать план действий, если уж не совместных, то хотя бы не мешающих друг другу.
Коротков уехал встречаться с коллегами из братского ведомства, а Настя принялась бесцельно бродить по квартире, борясь с труднопреодолимым желанием прилечь.
— Чего ты маешься? — недоуменно спрашивал ее муж. — Легла бы.
Он сам давно уже отделался от своего бронхита и сейчас только изредка покашливал. Болел он с удовольствием и вкусом, почти не вставая с дивана и то и дело сладко засыпая, и даже позволял себе слегка покапризничать, впрочем, не увлекаясь, больше для порядка: больной ведь, ему все можно. Но в меру. Сейчас, когда заболела Настя, ему искренне хотелось, чтобы жена хоть немного отдохнула, выспалась, отлежалась. А заодно и ела нормально, как полагается приличным людям, три раза в день. Он с утра уже сбегал на рынок за фруктами, питая слабую надежду на то, что ему удастся, пользуясь Настиной болезнью, впихнуть в нее какие-нибудь витамины. И ее упорное нежелание лечь под одеяло и успокоиться вызывало у Алексея удивление, граничащее уже с негодованием.
— Прими лекарство и ложись, — требовал он.
— Не хочу, — упрямо мотнула головой Настя. — Если я лягу, то усну. Мне нельзя.
— Почему нельзя?
— Мне подумать нужно.
— Подождут твои мысли, не убегут никуда. Выспись, потом думай. На свежую-то голову оно всегда лучше.
— Нет. Не хочу. Я лучше с тобой посижу на кухне.
— Очень ты мне нужна, — фыркнул Алексей. — Ты, может, надеешься, что я буду телячьи отбивные жарить, а ты будешь их со сковородки таскать, когда я отвернусь? И не мечтай. Я буду читать очередной гениальный опус моего очередного аспиранта.
— А отбивные? — огорченно спросила Настя.
Телячьи отбивные были одним из фирменных блюд Леши, и он по случаю пребывания любимой супруги дома в будний день решил ее побаловать. Настя своими глазами видела, как он выкладывал из сумки телятину, когда вернулся с рынка.
— На ужин. Ты, кажется, Короткова в гости звала? Вот все вместе и поедим.
— Какой же ты вредный, — вздохнула Настя, тяжело плюхаясь на кухонную табуретку: от температуры голова кружилась и во всем теле была противная слабость, не говоря уже про безумно болящие ноги. — Тебе мои друзья дороже меня самой. Вот умру от голода, будешь тогда знать, как не давать мне есть.
— Совесть имей! — возмутился Леша. — Перед тобой целая миска с персиками и абрикосами, в холодильнике черешня лежит, ешь сколько влезет. И вообще, старушка, шла бы ты в постель, нечего микробы по пищеблоку разбрасывать. Давай, давай, двигай отсюда, не отвлекай меня. У парня защита через два дня, я должен его вступительное слово в порядок привести. Она уныло поплелась в комнату. Лешка прав, неплохо было бы лечь. Но она знала по опыту, что если ляжет, то совсем расслабится, заснет и уже не сможет, как она выражалась, «собрать мозги в кучку». Воровато оглядываясь, она прокралась в ванную, вытащила из кармана упаковку американских порошков, понижающих температуру, развела водой в стаканчике для полоскания зубов и залпом выпила. Лешка убьет, если узнает, что она снова пьет эти порошки. Их можно принимать не больше двух раз в день, утром и вечером, иначе могут быть всякие осложнения. По замыслу создателя этого чудодейственного лекарства, температура должна от него снижаться на восемь-десять часов. Но разве Настя виновата, что на нее оно действует гораздо слабее. Температура после приема действительно падала, причем практически мгновенно и очень ощутимо, в течение трех часов Настя чувствовала себя почти прекрасно, а потом снова начинался озноб, ломота в ногах, а градусник показывал что-то невообразимое и совершенно неприличное. Настя снова заглянула в кухню. Муж сидел за столом, склонившись над листами с отпечатанным на машинке текстом, и правил его черной ручкой. Выражение лица у него при этом было недовольное и брезгливое.
— Лешик, — шепотом позвала Настя, — а можно я кофе себе сделаю? Я буду тихонечко, тебе не помешаю.
Он поднял голову и насмешливо улыбнулся. Лицо его снова приняло то привычное выражение снисходительности и одновременно заботливой ласки, которое Настя знала два десятка лет.
— Нельзя. Но ты же все равно сделаешь по-своему. Ася, ну куда тебе кофе с температурой тридцать девять? Пожалей свое сердце, если тебе моего не жалко. Вроде умная девица, а на самом деле ничего не соображаешь.