— Но как же так? — удивился Тополь. — Если человек наблюдается у врача, то должна же быть медицинская карточка, талончик, ну, хоть какая-то элементарная запись. — Он растерянно пожал плечами, и вдруг его осенило. — А может такое быть, чтобы карточка находилась дома?
— Это исключено. Карты на руки пациентам не выдаются, их разносит по кабинетам специальный работник диспансера, так что дома они не могут оказаться никак. И потом, при чём здесь карта? — Наталья Игоревна поправила стопку каких-то бумаг. — Картами заведует регистратура, а у меня свои записи.
В Леониде опять поднялась глухая волна раздражения к докторице. Нет, определённо эта мымра врала ему самым наглым образом. Лидка таяла на глазах, день ото дня ей становилось всё хуже и хуже, и из-за этого им пришлось отказаться от официальной церемонии росписи в загсе, просто тиснув печати в паспорта. Может, оно и к лучшему, что так вышло, ведь, если бы Лидка была в состоянии, она бы не упустила случая покрасоваться в своих немыслимых шляпах.
Представив вышагивающую рядом с ним Загорскую, облачённую в огромную белоснежную шляпу с фатой, Леонид даже вздрогнул. Приземистая, с высокомерно вздёрнутым подбородком, надменным взглядом и в белых тряпках, Лидка смотрелась бы самым настоящим чучелом. Ему ещё повезло, что тушку Загорской не пришлось выносить из загса на руках, а не то пупочная грыжа ему была бы обеспечена: даже похудевшая женщина весила вдвое больше него.
Нет, конечно же, врачиха врёт. Если бы дело касалось выведения какого-нибудь пигментного пятна или бородавки, Лидка могла бы нырнуть в какой-нибудь медицинский кооператив, да и то вряд ли, учитывая, насколько она любит свою особу и боится всяческих осложнений. А в данном случае дело шло о жизни, ни больше ни меньше. Конечно, врачиха врёт, тут даже нечего сомневаться, причём врёт самым беззастенчивым образом. Понять её можно, должностная инструкция и всё такое. Но ему просто необходимо узнать, на что он может рассчитывать в смысле времени.
— Наталья Игоревна, миленькая, — достав из кармана деньги, Тополь положил их на стол и медленно, так, чтобы врач успела определить их номинал, подсунул купюры под бумаги, разложенные по центру стола, — я вас прошу, скажите мне правду.
— Да вы что, с ума сошли?! Заберите сейчас же обратно! — Не касаясь денег, будто боясь о них испачкаться, Каретникова приподняла стопку бумаг, лежащую сверху, и глаза её гневно засверкали.
По выражению лица докторицы и её по-лягушачьи выпученным глазам Тополь мгновенно догадался, что ошибся с суммой. Несомненно, эта матрёшка ждала большего, хотя, честно признаться, за такую пустяковую услугу и этих-то денег было за глаза. Но, видно, хороша ложка к обеду. Кроме как у этого местного светила медицинской науки надёжную информацию Леониду взять больше неоткуда, поэтому, обречённо вздохнув, он снова потянулся в карман.
— Сколько вы хотите? Двести? Триста? — Достав сложенную вдвое пачку денег, Тополь послюнявил палец и принялся, уже не таясь, отсчитывать купюры.
— Вы что, не поняли моих слов?! — побагровела Каретникова. — Как у вас хватает совести устраивать из государственного учреждения частную лавочку?!
— Вы заметно облегчили бы мне задачу, если бы назвали точную сумму, — с укором проговорил Леонид. — Мне кажется, с вашей стороны крайне неразумно поднимать крик и ставить на ноги всю широкую общественность. Давайте договоримся так: вы сообщаете мне, через какое приблизительно время я стану вдовцом, озвучиваете сумму за свою услугу, а я расплачиваюсь с вами наличными — и никто никому ничего не должен. Как вы на это смотрите? — Рассчитывая на то, что живые деньги, на данный момент всё ещё находящиеся в его руках, но с минуты на минуту готовые перекочевать в сморщенные ручки доктора Каретниковой, не могут не произвести положительного эффекта, Леонид обаятельно улыбнулся. — Так мы договоримся?
— Можете считать, что вы уже договорились!
В тоне врача Тополь уловил неприкрытую угрозу и подумал, что глагол «договориться» при желании можно трактовать по-разному.
— Послушайте, то, о чём я вас прошу, по большому счету, пустяк, а вы набиваете такую цену, будто несколько слов, требующихся от вас, — героическое деяние, связанное с риском для жизни. Уж чего такого я попросил? Вы ставите нас обоих в неловкое положение. Не проще ли прийти к обоюдному соглашению без лишнего позёрства и театральных эффектов?
— Да вы с ума сошли! — От негодования голос Каретниковой перешёл в сиплый хрип. — Или сию же минуту вы покинете мой кабинет сами, или я буду вынуждена пригласить охрану и вас выставят отсюда в принудительном порядке!
— Чёрт! Вот заноза! — искренне возмутился Тополь. — Это же надо было так насобачиться выжимать из населения деньги! Да вы просто профи! Ну, хорошо, не хотите за деньги, расскажете за бесплатно. А ну-ка, дайте сюда! — Неожиданно он вскочил на ноги и выдернул из рук упёртой докторицы журнал.
Онемев от невиданной наглости, Каретникова начала хватать ртом воздух:
— Да как вы?.. Да что?..
— Где тут у вас третье августа? — Плюхнувшись обратно на стул, Тополь положил тетрадь к себе на колени и, сверяясь с датами, указанными наверху, принялся за поиски нужной записи. — Тридцать первое, пятница, первое и второе — мимо… Ага, вот оно: понедельник, третье. Болдырева, Кучеренко, Засухина, Ко… Ко — что? — Он сощурился, пытаясь разобрать почерк. — Ну кто ж так пишет? Хотя, какая мне разница, буква всё равно не та… Минкина, Сидорова, Егорова… — палец Леонида дошёл до последней строки, и его лицо вытянулось. — Это что, всё?
— Я же вам сказала! — Поднявшись, врач обошла вокруг стола и с негодованием вырвала тетрадь из рук Тополя. — Таких наглецов, как вы, я ещё не видела никогда в жизни! Убирайтесь отсюда вон, и чтобы ноги здесь вашей никогда не было!
— Но если Лидки в списке нет, значит, третьего она на приём не приходила? — Тополь поднял глаза на доктора. — Наталья Игоревна, ради бога, вы даже не представляете, как для меня это важно!
— Нам больше не о чем с вами говорить! — На щеках непреклонной докторицы появились два ярко-малиновых пятна. — Вы вели себя как последний хам! Убирайтесь вон!
Она хотела пойти к двери, но Леонид схватил её за руку.
— Пожалуйста, ради всего святого, ещё одно слово — и я уйду сам! — умоляюще произнёс он.
— Что вы от меня хотите?! — Она с брезгливостью сбросила его руку со своей манжеты и сделала шаг по направлению к двери. — Я сказала вам правду. Никакой пациентки с фамилией Загорская я не знаю.
— Но как же… — Внутри Тополя всё похолодело.
— А теперь — вон отсюда! — Каретникова рывком распахнула дверь настежь и выставила вперёд указательный палец. — Если ещё раз вы посмеете переступить порог моего кабинета…
— Можете не беспокоиться, я больше не приду, — хрипло выдавил Леонид и, не глядя на врача, вышел за дверь.
— Безобразие какое! — гневно бросила ему в спину Каретникова.
Но её слова не произвели на мужчину никакого впечатления. Опустив плечи и загребая ногами, он медленно шёл по коридору, а в его голове не было ни одной дельной мысли. Гудя, словно от оглушительного набата, голова Тополя буквально разламывалась на куски, и от этой всепроникающей боли, заполнившей собой каждую клеточку, перед его глазами плясали какие-то красные червячки, жалкие и уродливые, похожие на кривые запятые, выведенные дрожащей детской ручонкой.
То и дело цепляясь за ступеньки каблуками, Тополь спускался по лестнице. Всё ещё плохо соображая, что он делает, Леонид смотрел на каменные розовые стены и белые переплёты недавно крашенных окон, а где-то у самого горла бились обжигающие волны отчаянной злости. Перед его глазами, словно наяву, бледная, с огромными синими подглазьями, лежала на диване Лидия, и её лицо сливалось с белой бязью постельного белья.
— Ах ты, дрянь! Ах ты, пакость! — Не в силах сформулировать свою мысль яснее, Леонид схватился за перила и что есть силы вцепился в деревяшку. Скрипнув зубами, он почувствовал, как внутри него поднимается волна слепой ярости. — Значит, так, да?! Значит, мы ведём двойную игру?! — с угрозой уточнил он, напрочь забывая о том, что занимается, в принципе, тем же самым и что его игра мало чем отличается от игры Лидии. — Ну, ла-а-адно, — тяжело протянул Тополь, — ла-а-адно. Пусть пока всё остаётся как есть. Но когда придёт время, Лидия Витальевна, я ударю вас под дых, да так, что мало не покажется, и тогда пеняйте на себя, пощады не будет.
— Сёмка, у тебя ещё шоколадка есть? — Александра взглянула по сторонам, в темноту зрительного зала, и, убедившись, что внимание соседей обращено на экран, задвинула ногой опустевший стакан от попкорна под кресло.
— Когда-нибудь ты точно лопнешь. — Тополь достал из кармана плитку шоколада и протянул её Саше. — Тебе что, кино не нравится?
— А что тут может понравиться? — Она зашуршала фольгой. — Последние десять минут эти двое, — она кивнула на экран, — тянут резину, а всего и делов-то, что подойти и поцеловаться.
— А как же романтика? — прошептал Тополь.
— Ты чего, динозавр? Какая, на фиг, романтика? Им за эту романтику деньги платят. Если бы мне предложили полчасика повздыхать под луной, а после получить такие шальные бабки, я бы тоже закатывала глаза и сопела, как паровоз.
— А без бабок ты целоваться не станешь? — Семён наклонился к шее Сашки и, вдохнув лёгкий запах её духов, почувствовал, как сердце забилось быстрее.
— Только не вздумай меня обслюнявить, — деловито хмыкнула она и дёрнула плечом.
При слове «обслюнявить» Семёну живо представился соседский бассет Наполеон, подметающий своими несуразно длинными ушами лестничную площадку и норовящий при каждом удобном случае вытереть свои слюнявые брыли о чью-нибудь одежду.
— Слушай, Сандра, мы с тобой знакомы уже почти месяц…
— Ты чего, решил оправдать билеты и попкорн? — Сашка покосилась на Семёна.
— Ты невыносима! — Он распрямился и недовольно выдохнул. — Скоро из-за твоих щёк зрителям сзади не будет видно экрана. Дай сюда! — Он потянулся за шоколадкой.