Только я и блуждающий луч моего фонаря. Точка. Его шаги гулко отдавались под низкими сводами.
Время от времени появлялась металлическая дверь – выход на верхние уровни. Паучья лестница, все время вертелось у него в голове. Он пытался обуздать воображение непоколебимым спокойствием, которое представлялось ему похожим на одну из этих железных дверей. И все же воображение рвалось наружу. Изо всех сил. Неумолимо, пользуясь малейшей слабиной, малейшим промахом. И постепенно высаживало эти двери. Вот уже оттуда бесшумно вытянулась мохнатая лапа, несоразмерно длинная, с покрытыми гнойниками костлявыми сочленениями… Стоп.
Дверь у него в голове захлопнулась, но на секунду ему показалось, что он услышал ее отзвук на парковке. Лапа валялась на полу и судорожно билась, как оторванный хвост ящерицы. В поисках тоннеля, о котором говорил А. С., Юго посветил перед собой фонариком. У меня есть время, места здесь побольше, чем стадион!
Когда он проходил мимо одной из дверей на подземном этаже, та, что была у него в голове, снова приоткрылась. Уж не притаился ли за ней прожорливый паук? Прислушивается, когда Юго пройдет мимо, вынюхивая его приближение? Может, он уже украдкой выбирается наружу? Черт возьми, как же я ненавижу себя в такие минуты… Пища для творчества, для писательства, но бич в повседневной жизни. Пройтись по полуразрушенной подземной парковке – это отнюдь не повседневная жизнь. В висках застучало, и бронированная дверь распахнулась настежь, открыв пустующее теперь пространство. Вот ведь зараза! Не сейчас.
– Сосредоточься на маршруте, – вслух произнес он, чтобы взять себя в руки.
Но звук собственного голоса его не успокаивал. Вовсе нет. Напротив, ему показалось, что он только усиливает яркость фонаря и привлекает внимание к его присутствию. Так насекомые слетаются на свет ночью. А вдруг за ним бежит кто-то на цыпочках? Юго глубоко вздохнул. Он изводил самого себя.
Снаружи по долине прокатился впечатляющий своей мощью гром. Юго обернулся и увидел, что выход – двойной белый прямоугольник – остался уже далеко позади. Он преодолел значительную часть Б/У. Свет в конце тоннеля там, и ты от него удаляешься… Метафора жизни. Он покачал головой. Хватит, довольно. Я сейчас сосредоточусь.
Над паркингом стояла пыль, от которой щипало в ноздрях. Стены были такими толстыми, что Юго почувствовал себя в еще большей изоляции. Он мог бы закричать во все горло, но его никто не услышит. Он почувствовал какое-то движение за спиной. Нет, это ветер или отзвук моих шагов. Он мог убеждать себя как угодно, но оно было рядом. Все ближе и ближе, проскальзывая между тенями, от опоры к опоре, то по земле, то по верхним пролетам, сокращая расстояние. Его восемь глаз не отпускали. Разве он не чувствовал тяжесть их взглядов у себя на затылке? Именно там, куда оно вопьется и впрыснет яд ему в спинной мозг. Чтобы парализовать. Чтобы спокойно высасывать его изнутри, постепенно разжижая его органы и поглощая их, а ему останется только наблюдать, не в силах реагировать, только страдая, страдая, пока не сойдет с ума.
Юго, даже не отдавая себе отчета, ускорил шаг. Он был готов броситься бежать. Рвануться вперед, чтобы добраться до этого проклятого тоннеля и затем до самого его конца, до трактора. Но он сдержался. Он не поддастся созданной им самим панике. Он вышел из детского возраста…
Паук появился позади него, поднялся, раздвинув челюсти, и нити слизи и яда рыхлыми гирляндами повисли между его хелицерами. Он вознес над Юго две свои костлявые лапы.
Я не сдамся. Это все у меня в голове, сзади абсолютно ничего нет. Он колебался, боясь обернуться и посветить, просто чтобы доказать себе, что он прав, но и тут снова пытался удержать себя. Это всего лишь проверка… Отблеск движущегося луча отразился в черных шарообразных глазах паука, занимавшего все пространство между полом и потолком, уже готового напасть, как вдруг…
Юго оказался в тупике. Он был так удивлен, что не мог думать ни о чем другом.
Паук исчез. Двигаясь вдоль стены, Юго нашел вход в тоннель. Такой же темный, как и все вокруг. Оттуда дул холодный ветерок.
– Хей-хо! – громко крикнул Юго, чтобы проверить эхо.
Тьма ответила ему. Послушная и внимательная, она отозвалась без единой фальшивой ноты. Ни лишнего скрипа, ни низкого тембра или высокой ноты. То ли хор тьмы был прекрасно обучен и, неумолимый и решительный, с нетерпением ждал его появления, то ли в этом совершенно обычном тоннеле нет ни единой живой души. Что так, что этак, от меня ничего не зависит, верно?
Юго был почти у цели. Он чуть не оглянулся через плечо, но, опасаясь увидеть, что выход далеко и тогда он лишится боевого духа, метнулся в сторону ангара. В подземном мире корпуса Б/У больше не было ни гигантских пауков, ни призраков. Увы, это не относилось к содержимому его собственной головы.
Свирепая и коварная гроза разразилась в четверг в полдень и продолжалась до самого вечера. Она атаковала со всех сторон, потоки воды обрушивались то на один, то на другой фасад, и тогда казалось, что дождь стихает, но затем он возобновлялся с новой силой.
Поначалу, устроившись в одном из холлов корпуса Г., А. С. и Юго ждали, что дождь вот-вот пройдет, но днем окончательно сдались и устроили себе передышку, которой Юго воспользовался, чтобы немного прийти в себя. Вот уже две ночи он очень плохо, беспокойно спал, а утром не мог вспомнить приснившегося кошмара. Порывы ветра раскачали тяжелые трубы ветряного карильона на Маяке, и те уныло звенели.
В субботу вечером затеяли коллективную паэлью. Тик и Так, желая сменить обстановку, уговорили Деприжана открыть один из ресторанов, тот согласился при условии, что к концу застолья все будет приведено в первозданное состояние. Ответственный за поддержание порядка Мерлен заверил, что с этим проблем не будет. Юго никогда не видел его чем-то недовольным – любитель татуировок был от природы неизменно спокойным, молчаливым, наблюдательным и решительным. Не вызывающий подозрений и одновременно слишком безупречный, подумал Юго. В тот вечер Юго наконец понял, что именно настораживает его в Мерлене: внешность этого человека никак не соответствовала его манере держаться. Со своими уродливыми, многоцветными татуировками, явно вышедшими из-под иглы тюремного кольщика, он скорее походил на дебошира в пивной, а вел себя как застенчивый и неглупый человек. Юго решил подсесть к нему, чтобы слегка прощупать.
Общее хорошее настроение и бутылки «Кло де Сим» развязали языки; правда, кое-кто и без того уже был вполне готов к разговору начистоту. Когда Мерлен передал ему тарелку, Юго попытал счастья и, указывая на татуировки у того на руках, спросил:
– За ними кроется какая-то история?
– О, давно дело было.
– Татуировки моряка?
– Нет.
Юго подошел с другой стороны:
– Сам делал рисунки?
– Нет, просто описал, какие хочу.
– Где их набивали?
– Смотря какие.
Юго понял, что каждое слово придется тянуть клещами.
– Не знаю… вот, например, эту, в форме… надо же, паутины.
Не меняя ни тона, ни позы, Мерлен ответил:
– Эту в Руане, в тюряге. Чтобы никогда не забывать, что я убил человека.
Юго выдержал удар, стараясь не подать виду.
– Ты хочешь сказать, что совершил убийство?
– Непреднамеренное.
– В молодости?
– Ага. Мне было восемнадцать. Дали десятку. Вышел меньше чем через шесть.
Юго совершенно не разбирался в уголовном праве, но ему показалось, что десять лет – чересчур большой срок за непредумышленное убийство, по крайней мере во Франции.
Похоже, все там было не так просто. Арман, услышавший их разговор, склонился к Мерлену:
– Ну-ка, покажи, что у тебя написано.
Вместо ответа Мерлен набил полный рот паэльей.
– Ну, – настаивал Арман, – покажи!
– Что показать? – полюбопытствовал Деприжан, поправляя очочки.
– Память о юности Мерлена!
Теперь на беднягу напирали со всех сторон, и в знак капитуляции он поднял руки. Затем засунул висевшую на шее цепочку под воротник рубашки, расстегнул ее и обнажил торс. Среди других татуировок, столь же примитивных, как и на руках, почти на всей груди до самого живота готическими буквами была выведена фраза: «Агрессивен, способен неумышленно причинить смерть».
Арман хлопнул Юго по плечу:
– И этим все о нем сказано!
Присутствующие умолкли. Деприжан, как верный христианин, почувствовал себя обязанным вмешаться:
– Мы знали о прошлом нашего дорогого Мерлена, но считаем, что каждый заслуживает право на второй шанс. Особенно если речь идет о таких давних делах, произошедших в юности нашего друга.
– Это наш большой плюшевый мишка! – сказал Арман, перегнувшись через Юго и обнимая лысый череп обладателя татуировок.
Тик и Так взялись (не прилагая особых усилий) восстановить дружескую атмосферу за столом, и, когда ужин закончился, Юго заметил, что Лили едва заметным кивком отзывает его в сторону.
Он надеялся, что она хочет поделиться с ним своими наблюдениями за неделю, сообщить какую-то скандальную информацию о поступках одного из присутствующих, но вместо этого она сказала:
– Как насчет того, чтобы втихаря посмотреть фильм – только мы с тобой и Джина?
– У тебя?
– Нет, в кино!
Юго был скорее разочарован, он ожидал совсем другого. Однако небольшое развлечение могло проветрить ему мозги, и отказываться от общества Лили и даже Джины было бы глупо.
Лили сообщила, что это будет их личное время, и устроила так, чтобы они раньше остальных незаметно ускользнули из ресторана. Выйдя на улицу, когда солнце еще не село, она достала из-под куртки бутылку шампанского.
– Ну что, вы меня любите? – с торжеством произнесла она по пути к Башне.
– Ты сможешь сама показать кино? – спросила Джина.
– Без проблем. Я подумала, что после нашего вечера занятий… как ты сказала? Самоприводом…