К началу XXI в. социальная психология практически утратила интерес к экспериментам Аша. Они успешно воспроизводились, и большинство исследователей соглашались с объяснением Аша, что основная масса людей все же свое восприятие не меняет. Но даже Аш упоминал отдельных испытуемых, которые, по их словам, совершенно не понимали, что дают неправильный ответ. Может быть, они просто не хотели признавать свою ведо́мость, однако зачастую такие отклонения от общей картины наталкивают на интересные открытия.
Именно поэтому в 2004 г. я воспроизвел эксперимент Аша. Однако мы использовали не простые поведенческие оценки, а фМРТ, чтобы определить, что происходит непосредственно в процессе восприятия{82}. В четвертой главе говорилось о том, что восприятие формируется предшествующим опытом. Кроме того, как мы помним, шаблонами для личного нарратива служат истории. И поскольку истории мы узнаём от других людей, не исключено, рассуждал я, что чужое мнение коренным образом меняет наше восприятие мира. Если так, то фМРТ должна уловить изменения в перцептивных областях мозга, отвечающих за восприятие. Если же конформное, соглашательское, поведение возникает на уровне индивидуального принятия решений, мы увидим изменения в областях, отвечающих за решения.
Следуя сценарию Аша, мы пригласили на роли подставных участников эксперимента профессиональных актеров. Когда в лабораторию МРТ заходил настоящий испытуемый, он видел еще четырех человек. Чтобы все выглядело правдоподобно, актеры прибывали не одновременно, а кто-то раньше настоящего испытуемого, кто-то позднее. Задание мы объясняли всей группе сразу, оно было почти таким же простым, как у Аша. Только вместо линий мы выводили на монитор пары геометрических фигурок, наподобие тех, что используются в игре «Тетрис». Участникам надо было определить, совпадают фигурки в паре по форме или нет. В половине раундов каждый давал ответ в одиночку, в другой половине все видели ответы остальных. После этого настоящий испытуемый отправлялся выполнять задание в томографе, не зная, что актеры, согласно полученному инструктажу, давали в половине случаев неверные ответы.
Хотя задание было, как я сказал, чуть сложнее, чем у Аша, самостоятельно участники справлялись вполне прилично, верно отвечая в 86 % попыток. Однако, когда имитаторы отвечали неправильно, доля правильных ответов у испытуемых снижалась до 59 %, что статистически не превышало обычную случайность. При опросе испытуемых по окончании эксперимента они объясняли свои ответы по-разному. На кого-то группа не влияла совсем, кто-то, наоборот, демонстрировал почти стопроцентную внушаемость. Большинство, однако, располагалось где-то посередине между этими крайностями. Такие испытуемые вообще смутно помнили, что они в каких-то случаях повторяли вслед за остальными, а в каких-то нет.
Когда участники выполняли задание поодиночке, мы наблюдали значительную активность в теменных долях мозга. Такого эффекта следовало ожидать, поскольку эти области получают данные от зрительной коры и в создании мысленных образов играют центральную роль. Теменная кора особенно активна при выполнении заданий на воображаемое поворачивание фигур, а эксперимент требовал от участников именно этого: мысленно выстраивать образы и сравнивать их с теми, которые поступали от органов зрения.
В тех же случаях, когда испытуемый видел ответы других участников, происходило следующее. Во-первых, информация извне вызывала снижение активности в довольно больших участках нейронной сети теменных долей, отвечающей за мысленное поворачивание. Это снижение активности позволяло предположить, что видимые ответы членов группы снимали часть нагрузки с теменных долей. Это имело бы смысл, если бы испытуемый соглашался со всеми ответами остальных и не пытался мысленно поворачивать фигуры сам. Во-вторых, рассортировав попытки в зависимости от того, поддавался испытуемый мнению группы или нет, мы обнаружили, что при противостоянии группе у испытуемого усиливалась нейронная активность в миндалине. Обособленная от коры, эта структура часто активируется в ситуации эмоционального возбуждения. Отстаивание своего мнения связано со стрессом. В большинстве случаев испытуемые никакого эмоционального подъема не помнили и, судя по всему, какого-либо стресса в момент проявления нонконформизма за собой не замечали. Подозреваю, что в этой ситуации мозг пытался переключить восприятие на то, что утверждали остальные участники, просто чтобы всполошившаяся миндалина перестала докучать.
Наш эксперимент на конформность нельзя назвать идеальным. Как издавна водится у экспериментальных психологов, мы обманывали испытуемых. И никакого вознаграждения за правильные ответы они не получали, так что весомого стимула выдавать свои истинные мысли у них не было. Чтобы преодолеть этот недостаток, нам требовалось разработать эксперимент, мотивирующий участников давать при выполнении задания наилучший, самый честный ответ. Простейший способ этого добиться – платить по количеству правильных ответов. В 2008 г. мы скооперировались с Чарльзом Нуссаиром и Моникой Капра, специалистами в экспериментальной экономике из Университета Эмори. Оба мастерски разрабатывали эксперименты, позволяющие, не прибегая к обману, выявить подлинные предпочтения участников. На этот раз вместо эксперимента на конформность по образцу проведенного Ашем мы решили исследовать подверженность людей экспертному мнению – другой форме общественного влияния.
Аш первым предложил концепцию группового мышления, но гораздо большую известность (правда, печальную) обрел его ученик Стэнли Милгрэм благодаря своим экспериментам с использованием электрошока, проверяющим подчинение людей руководству. Милгрэм наглядно продемонстрировал готовность человека бить своего ближнего потенциально смертельными разрядами электрического тока, если так прикажет начальство{83}. И хотя крики боли от ударов током имитировали актеры, социальная психология как область науки осудила подход Милгрэма из-за обмана недопустимой степени и душевных мук, которые испытывали участники{84}. Мы с Чарльзом и Моникой не собирались воспроизводить эксперименты Милгрэма, однако ключевая идея у нас была аналогичной: проверить, будет ли облаченная в белый халат или облеченная властью фигура оказывать чрезмерное влияние на восприятие.
Нацелились мы на самую насущную проблему всех экономических парадигм – финансовые решения. А точнее, на рискованные финансовые решения. В переводе с профессионального экономического сленга это выбор с неопределенным результатом. Лотерея, например, – рискованное решение. Ознакомившись с информацией на обороте билета, мы прикидываем свои шансы, а затем думаем, исходя из размеров главного выигрыша и цены билета, стоит ли игра свеч. Математическая формула проста: ожидаемая выгода (ОВ) вычисляется умножением главного выигрыша на вероятность его получить. Допустим, билет стоит один доллар. Если ОВ больше доллара, есть смысл покупать билет. Однако большинство людей обращаются с деньгами иначе. В решении учитывается и вероятность. И если человек оценивает денежную ценность необъективно, он оперирует вероятностями еще хуже, норовя переоценить шансы на маловероятный выигрыш и недооценить относительно надежный{85}.
Эту склонность, которую экономисты называют избеганием риска, мы и задались целью исследовать в эксперименте с использованием фМРТ. Находящимся в томографе испытуемым выдавалась серия лотерейных билетов. Чтобы гарантировать правдивые ответы, мы сообщали участникам, что после эксперимента одну из попыток выберут наугад как «зачетную». И что, если в этой попытке испытуемый предпочел бы гарантированный выигрыш, мы выдадим деньги. А если он предпочел лотерею, ее нужно будет разыграть с помощью генератора случайных чисел{86}. Поскольку испытуемый не знал, какая попытка будет выбрана, ему приходилось каждый раз поступать так, как будто именно она «зачетная». И поскольку в случае выигрыша выплачивались живые деньги, у испытуемого был стимул действовать в собственных финансовых интересах.
Как и в предшествующем эксперименте на конформность, мы предусмотрели две ситуации для принятия решений. В одном случае участник принимал решение в одиночку, в другом его знакомили с рекомендуемым выбором эксперта. Экспертом выступал Чарльз как уважаемый профессор экономики. Он, в свою очередь, исходил в советах из консервативной стратегии, призванной максимизировать шансы выиграть хоть что-нибудь. Поэтому, когда гарантированный выигрыш превышал определенный уровень, Чарльз рекомендовал взять его, независимо от того, что сулила лотерея{87}.
Воздействие этого экспертного мнения проявлялось хоть и исподволь, но отчетливо. Сравнив решения, принятые с советами Чарльза и без них, мы увидели перемены в отношении испытуемых к вероятности. Начиная придерживаться стратегии, предлагаемой экспертом, они становились более консервативными. Данные нейровизуализации подсказали нам причину этого.
Экономические решения, которые принимали испытуемые, нельзя назвать простыми. Нужно, во-первых, считать в уме, а во-вторых, прогнозировать свои ощущения от предполагаемых результатов. Этот уровень когнитивной симуляции требует активного участия теменных и лобных долей мозга. Однако, когда испытуемые следовали совету эксперта, мы отмечали снижение активности этих нейронных областей. Как и в экспериментах Аша, складывалось впечатление, что люди стремятся снять с себя умственную нагрузку, перекладывая ее на кого-нибудь другого. Когда же испытуемые действовали вопреки совету эксперта, усиливалась нейронная активность островка, который, как и миндалина, связан с возбуждением, а значит, желание поступить по-своему вызывало дискомфорт.