{20}. Судя по всему, эти волны помогают синхронизировать активность в разных сенсорных системах при кодировании определенного воспоминания – по аналогии с совмещением звуковой и видеодорожки в фильме. Приведенная в действие схема склоняет человека к тому, чтобы вписывать увиденное и услышанное в существующий шаблон. Именно поэтому я воспринял раздутую ногу пациента как следствие тромбоза глубоких вен и не предположил синдром сдавливания. Точно так же схемы влияют на то, что кодируется в памяти. То, что не укладывается в существующую схему, может не запомниться в принципе либо запомниться так, чтобы как можно лучше согласоваться с имеющимся шаблоном.
Исследование, проведенное психологами из Льежского университета в Бельгии Оливье Женоммом и Арно Д'Аржембо, показало, как непрерывный поток повседневных событий дробится на фрагменты, которые раскладываются по схемам. В ходе исследования испытуемые-студенты ходили по кампусу и выполняли различные действия, закрепив на голове камеру типа GoPro{21}. После этого они должны были вспомнить, что делали, и этот рассказ исследователи тоже записывали. Затем студентам предстояло совместить фрагменты записанного рассказа с кадрами из отснятого видео. В результате исследования выяснилось, что эпизодические воспоминания отнюдь не непрерывны, они очерчены границами события – временем и местом, где что-то изменилось. Эти границы и служат перерывами в воспоминаниях – словно привалы в походе. Женомм и Д'Аржембо оценили степень сжатия воспоминаний, используя видеокадры как свидетельство для сопоставления и сравнив количество вспоминаемых событий в минуту с реальным количеством событий, зафиксированных камерой. Любопытно, что сильнее всего – в пять раз – сжимались такие действия, как перемещение по территории или сидение на месте, тогда как некоторые действия не сжимались вовсе. Как следует из этих результатов, наши базисные комплекты для схем группируются вокруг того, что мы делаем, и того, где мы ходим.
Преимущество схем в их эффективности. Как только мы создаем схему, все новые события достаточно обрабатывать и хранить как отклонения от ее шаблона. Каждый из нас помнит свой первый поцелуй. Он создал схему, которая будет в дальнейшем служить мерилом для всех остальных поцелуев. А второй поцелуй помните? Скорее всего, уже довольно смутно. Это потому, что он был закодирован как отклонение от первого. Чтобы воссоздать это событие, нам понадобится и схема, и отклонение.
На воспоминание о первом поцелуе в свою очередь накладывают отпечаток схемы, заложенные еще раньше – историями из вашего детства. Вокруг волшебной силы поцелуя выстроен сюжет множества сказок – это и «Белоснежка» (хотя в изначальной версии у братьев Гримм принц просто везет Белоснежку домой в хрустальном гробу, от тряски она проглатывает застрявший в горле кусочек яблока и просыпается), и «Принцесса и лягушка», а из более современных – «Шрек», в котором только «поцелуй истинной любви» способен снять заклятие, превращающее Фиону в великаншу-огра (на самом же деле он оставляет ее в этом обличье навсегда). И хотя все мы помним о волшебной силе поцелуя в этих сюжетах, он лишь «моментальный снимок» сказки. Поцелуй – это просто мнемонический хвостик, потянув за который удастся раскрутить всю историю. Даже если, сохраняя воспоминание о своем первом поцелуе, вы думать не думаете ни о каких сказках, они все равно станут для него канвой, так как вплетены в эмпирическую память.
К окончанию отрочества мозг уже плотно укомплектован схемами. Они сугубо индивидуальны, идиосинкратичны, поскольку основываются исключительно на происходившем лично с вами и на историях, рассказанных другими лично вам. Вытравить их невозможно. В основном это и хорошо, потому что схемы помогают нам осмысливать мир. Они структурируют то, что в противном случае было бы беспорядочным ворохом событий. Эти сжатые отображения делают вас «вами» – или по крайней мере теми, кем вы себя считаете.
Образуя основу эффективного хранения воспоминаний, схемы тем не менее заставляют задаться вопросом: в какой мере наше прошлое «я» структурируется историями и в какой мере – прошлым опытом? Как вы уже догадываетесь, разделить эти две составляющие не так просто. Гораздо проще показать, как эти схемы влияют на нынешнее «я». В следующей главе мы посмотрим, как истории, связывающие между собой наши прошлые «я», воздействуют на непосредственное восприятие «я» нынешнего.
Глава 4Байесовский мозг
Полагать, что наши воспоминания бывают неточны, поскольку к ним примешиваются рассказы других людей и прошлый опыт, вполне в порядке вещей. Гораздо большим откровением для многих оказывается, что наше непосредственное восприятие тоже грешит неточностями. Мы видим то, что ожидаем увидеть, в том числе и в себе.
Наше нынешнее «я» подобно машине, которая преобразует происходящее вокруг нее во внутренние репрезентации. Если вы читаете эту книгу на бумаге или в электронном виде, фотоны рикошетом отскакивают от страницы на вашу сетчатку. Если вы слушаете ее в аудиоформате, звуковые волны заставляют вибрировать ваши барабанные перепонки. Эти физические реакции преобразуются в мозге во что-то, исполненное смысла, однако это будет не объективная запись событий, а очень сильно обработанное отображение. Как раз в процессе восприятия внешние события и трансформируются во внутренние репрезентации. Если представить жизнь как фильм, то субъективно воспринимаемые – перцептивные – события будут в нем отдельными кадрами, и от того, как эти кадры соединяются друг с другом, зависит сюжет фильма, то есть его нарратив. Но для начала мы с вами рассмотрим и подробно разберем только один кадр.
Восприятие – это психологический процесс, о котором мы обычно практически не задумываемся. Он протекает ниже уровня осознанной осведомленности, и тем не менее восприятие и есть суть нашего взаимодействия с внешним миром. Восприятие включает в себя все процессы, в ходе которых сенсорные органы преобразуют внешнюю энергию в нейрональные сигналы, а мозг затем восстанавливает источники этих сигналов.
Возьмем, например, зрение. Оглянитесь вокруг. Найдите какой-либо объект – дольку яблока или любимую кофейную чашку. Не касаясь ее, осмотрите пристально со всех доступных сторон, обращая внимание на форму, цвет, текстуру. Когда будете уверены, что рассмотрели все, переверните ее. Рассмотрите снова. Замечаете то, что не увидели в первый раз?
Это упражнение нужно для того, чтобы вы убедились: глядя на тот или иной предмет, особенно привычный и знакомый, мы не замечаем многое из того, что придает ему неповторимость. Яблоко оно и есть яблоко, так ведь? С точки зрения категоризации это, безусловно, так, и тем не менее каждое яблоко неповторимо, оно отличается от других особенностями окраски, формы, размера. Иными словами, наше восприятие предмета формируется уже имеющимися у нас представлениями о том, на что мы смотрим.
Известный пример влияния предшествующих представлений на восприятие – оптическая иллюзия под названием «треугольник Канижи». Человек, смотрящий на это изображение впервые, видит белый треугольник, частично перекрывающий три черных круга, а под ним еще один треугольник, перевернутый. Смотрящему может даже показаться, что он четко различает контур верхнего треугольника. Но это не более чем иллюзия, создаваемая мозгом. Эту иллюзию можно ненадолго развеять, если сосредоточить взгляд на кругах. Постарайтесь увидеть в них не круги, а круговую диаграмму (а если возраст позволяет, Пакмана). Это непросто. Белый треугольник все время отвоевывает ускользающее главенствующее положение в нашем восприятии.
Треугольник Канижи и сфера Идесавы
Еще более мощная иллюзия – сфера Идесавы. Она словно вырывается из плоскости страницы, создавая впечатление, что мы смотрим на объемный шипастый шар. Избавиться от иллюзии полностью способа нет.
Распространенное объяснение этим иллюзиям дает гештальт-психология, сложившаяся в начале XX столетия. В переводе с немецкого Gestalt означает «форма» или «очертания». Представители этого направления полагали, что человеческое восприятие – это преимущественно нисходящий процесс наложения формы на образ в целом. Эта концепция спорила со своей предшественницей – назовем ее восходящей, – представлявшей восприятие прямым процессом сборки низкоуровневых зрительных элементов, таких как линии, формы, цвета, в совокупность, существующую только перед мысленным взором.
Спотыкается гештальт-концепция на том, что для достраивания скудных входных данных зрительной иллюзии до треугольников и сфер об этих геометрических фигурах нужно знать. Иначе говоря, мы не увидим того, о чем не знаем. На этом же месте буксует и соперничающая с гештальт-концепцией восходящая теория. Как мозг выстраивает репрезентацию объекта – треугольника, сферы, яблока, – если вы пока не знаете, что это? Мир воспринимается нами не как набор примитивных зрительных составляющих, а как сцены, заполненные людьми и предметами.
В XIX в. немецкий физик и физиолог Герман фон Гельмгольц установил, что восприятие в основе своей проблема статистическая. Сосредоточив свои исследования на зрении, он осознал, что объект, на который мы смотрим, определяется не только информацией, поступающей от глаз. Мозгу приходится решать обратную задачу: если на сетчатку попадает вот такой поток фотонов, каков его наиболее вероятный источник?
Допустим, вы видите человека, стоящего в конце коридора. Он выглядит довольно высоким. Вы можете сделать из этого два совершенно разных вывода. Первый: человек действительно высокого роста. Второй: рост у него средний, просто он стоит близко к вам. Как выбрать правильный вариант? В реальном мире у вас, как правило, будет множество других зрительных сигналов, позволяющих оценить расстояние до человека. Но в конце концов вам все равно придется сделать обоснованное предположение, исходя из сравнительной вероятности встретить высокого человека и человека среднего роста.