Мобильный телефон.
Леа не дышит, когда нажимает пальцем на кнопку включения. Он загорается, экран оживает. Девушка откидывается на сиденье, сердце колотится со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. Она уже предчувствует самое страшное: здесь нет сети, – и нервно смеется: до чего обидно умереть с работающим телефоном в руке! Нет-нет, все получится, она знает. А пока ее взгляд обращается к парню на капоте. Он только что пошевелился, значит не умер, это точно, но для нее он больше не опасен.
– Быстрее, быстрее!
Проступают иконки, батарея почти полная, появляются штрихи, указывающие, что мобильник поймал сеть.
Подумать только, у Марка был телефон!.. Он мог вызволить их отсюда в любую минуту. Она в ярости, он хотел утащить ее за собой в пропасть.
Леа судорожно нажимает на кнопки: 1, 7; боится вздохнуть. Наконец раздается голос:
– Полиция…
Конец кошмара.
Наверху хлопают дверцы. Приехали полицейские и пожарные. Леа шепчет, хотя ей кажется, что кричит:
– Я здесь, я здесь…
Она плачет от счастья, не спуская глаз с телефона, спасшего ей жизнь.
Очень скоро к машине подходят шестеро мужчин. Парня кладут на носилки, он в полубессознательном состоянии, стонет. Человек в форме наклоняется к окну:
– Вы в порядке, мадам? Вы со мной говорили по телефону. Мы вас очень скоро вытащим.
– Воды…
Он протягивает ей бутылку, она пьет до изнеможения, пока спасатели оценивают ситуацию. У одного пожарного пневматический домкрат, у другого дисковая пила и ящик с инструментами. Они сейчас приступят к делу, Леа надевает противошумовые наушники и защитные очки, накрывается одеялом. Инструменты терзают сталь, во все стороны летят искры. Кто-то открывает багажник машины.
Операция по спасению длится полчаса.
Леа свободна. Ей помогают выйти, она не может стоять. Она видит суровые лица жандармов, они смотрят внутрь багажника.
Двое подводят ее туда.
В багажнике лужа крови.
И разбухший труп связанной девушки с кляпом во рту.
Сцилла и Харибда
Это не реальность…
Это не ре…
Это…
Я люблю смотреть на море, растворяясь в едва заметном колыхании волн и представляя себе, что там, за горизонтом, расстилается ежедневно обновляемая красота нашего мира. Нет ничего более подлинного и честного, чем это смешение воды, воздуха и огня. Природа нам не лжет. Никогда.
Меня зовут Джон Доу[14], и у меня две жизни.
Одну жизнь я веду на острове Сцилла с моей женой Пенелопой, в прекрасном архитектурном творении – встроенной в склон скалы вилле, с панорамным эркером и четырьмя ванными комнатами. Я не устаю наслаждаться вкусом водяных брызг по утрам, прогулками по галечному пляжу, роскошными закатами и свежей рыбой, которую мы жарим на гриле, ступая босыми ногами по теплым доскам нашей террасы, изготовленным из экзотического дерева.
На сегодняшний день наш реальный мир, где сейчас текут мои счастливые дни, и есть предел моих мечтаний. В свои шестьдесят лет я часто думаю о том, что мне невероятно повезло с этим существованием и что все, чем мы, Пенелопа и я, обладаем, стало возможным только благодаря иной жизни, той, которая начинается всякий раз после звонка серого телефона с крупными кнопками, висящего на стене в нашей гостиной. Звонят по этой линии только они. Они – это люди из УВ, Управления вымысла. Мои щедрые работодатели. И вот уже тридцать лет мои палачи.
В середине февраля этот чертов аппарат разбудил нас с Пенелопой в пять утра. Я зажег маленькую лампу на прикроватном столике и увидел, как наполняются слезами глаза жены: мы провели вместе всего шесть месяцев после моей последней отлучки, во время которой я никак не давал о себе знать. Оттуда, куда я еду, невозможно связываться с семьей. Я как будто уже не существую, и, если вдуматься, так оно и есть.
В тот момент, когда я встаю, Пенелопа хватает меня за руку:
– Не уезжай.
Я чувствую в ее голосе извечную тоску, вызванную страхом, что я не вернусь или найду прибежище в других объятиях. Оливье Сакс[15] поженил нас, мою другую жену, Элен, и меня, семнадцать лет назад, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Мы уже все обсудили, дорогая, и ты согласилась. Это последний раз. С тем, что мне принесет этот контракт, мы никогда не будем ни от кого зависеть. Ни мы, ни наши дети, ни наши внуки. Никому из них не придется ишачить на УВ. Мы будем беззаботно стареть на Острове до конца наших дней.
Проклятый серый телефон продолжал звонить. Может, мне давно надо было сорвать его со стены и сообщить в УВ, что я досрочно ухожу в отставку? Я знаю, что они не перестанут трезвонить. За долгие годы они неплохо меня изучили и знают, что могут рассчитывать на меня, верного солдатика этого пьянчуги Сакса. Я уверен, выпивка рано или поздно прикончит его. Но очень надеюсь, что это случится не во время моей последней работы.
Телефон висит справа от книжных полок. С тех пор как я занялся этим ремеслом, я не могу прочесть ни одной книги. Я слишком сильно сопереживаю персонажам, знаю, через что они проходят, что́ создатели заставляют их испытывать. На моих стеллажах выстроились красивые цветные переплеты, редкие издания, истории, когда-то заставлявшие меня грезить, но, когда я достаю наугад книгу и начинаю ее листать, передо мной лишь девственно чистые страницы. Я просто сохраняю иллюзию, что еще могу читать…
В конце концов я снимаю трубку и говорю оператору, что к концу дня буду на месте. Раз на раз не приходится, и я не знаю, сколько времени буду отсутствовать. От четырех до двенадцати месяцев – все во власти Сакса. Моя жизнь целиком зависит от перепадов настроения этого человека – вот с чем Пенелопе труднее всего смириться. Обычно люди вроде меня не женятся, не заводят детей и живут отшельниками, подписывая контракты один за другим, очень часто разрушающие их мозг. Многие из них приходят в УВ, влекомые жаждой наживы и уникальной возможностью пожить другой жизнью. Но мало кто уходит оттуда невредимым.
Я торопливо одеваюсь. Бежевые брюки, водолазка, пиджак. Никакого багажа, никаких личных вещей, памятных фотографий. Запрещено. Вместе с Пенелопой мы сейчас сходим к детям, сообщим новость, и это, конечно же, самый тяжелый для меня момент. Перед отъездом я вкладываю обручальное кольцо в ладонь жены и с силой сжимаю ее хрупкие пальчики:
– Наша жизнь тоже книга, и чудесная, и трагичная. Некоторые главы грустные, другие счастливые, но если ты не перевернешь страницу…
– …то никогда не узнаешь, какое окончание истории тебя ждет. Нужно двигаться вперед, я знаю. Возвращайся скорее, Джон. Закрой другую книгу твоей жизни, причем навсегда, а потом пошли подальше Сакса, чтобы мы могли наконец вместе закончить нашу книгу.
С этим напутствием я ее покидаю.
Я знаю, что Пенелопа будет ждать моего возвращения.
Я никогда и не знал ни сколько человек работает в Управлении вымысла, ни как оно в действительности функционирует. Как долго оно существует? Или оно старо, как само человечество? Как существовало лет пятьсот назад? Кто его создал? Зато я уверен, что на сегодняшний день его система безопасности и иерархическая структура являются самыми жесткими из всех, мне известных.
Снаружи УВ похоже на гигантский аэропорт с отдельным терминалом для каждого подразделения: «Грезы», «Духовность», «Память»… Я отправляюсь в терминал «Воображаемое», туда, где находится сектор «Отправления и возвращения». Это самое внушительное здание в форме крыла дельтаплана. Пройдя бесконечные досмотры и контроли, преодолев бесчисленные двери и пообщавшись с кучей служащих, каждый из которых отсылал меня к следующему, я оказываюсь у входа в департамент художественного вымысла, а затем в «Триллерах/Детективах». Попадаю в большую комнату, «зал регистрации взрослых», где десятки людей сидят в комфортабельных креслах, ожидая своей очереди с пронумерованными талончиками в руках и не сводя глаз с огромного экрана, весь день транслирующего рекламу. Слева от меня большое окно, выходящее в коридор, по которому передвигаются те, кого называют «возвращенцами». Нередко там мелькают санитары с носилками и врачи. Я уже видел, как кто-то возвращается ногами вперед. Ходят слухи, что где-то в терминале есть собственный морг.
Получив свой талончик с номером 58, я ищу взглядом Элен, но не нахожу. Наверняка она уже отправилась в Харибду. Я усаживаюсь рядом с упитанным парнем лет тридцати, нос у него непропорционально велик по сравнению с другими частями лица и маленькими поросячьими глазками. Он нервно теребит пальцами свой талончик, наверное убеждая себя, что, пока он ничего не подписал, еще остается возможность развернуться и уйти. Но все же нельзя забывать, что стоит вам один раз отказаться, как вас вычеркнут из реестра и навсегда отстранят от сотрудничества с УВ, самым крупным работодателем Сциллы. Парень искоса на меня поглядывает. В помещении таких, как я, всего двое или трое – тех, кому перевалило за пятьдесят. Его куртка лежит на коленях, и два больших пятна от пота постепенно проступают на рубашке в районе подмышек.
– Я Томми. Ты вроде старый и не похож на законченного психа, чтобы сунуться в этот департамент. Мужиков твоего возраста скорее встретишь в «Историческом романе» или в «Комедии», там в сто раз меньше риска. Значит, ты вроде серийщик?
– Я здесь уже в двадцатый раз.
Маленькие черные шарики на его лице так и вспыхнули.
– Серийщик… Во мечта, надежная работенка. В двадцатый, говоришь? Господи, да ты наверняка миллионер. И книги небось толстенные?
– Нет, в среднем по триста страниц, но меня устраивает. Мой автор никуда не спешит, пишет по две-три страницы в день. Остальное время гуляет или пьет. Ну, я так думаю.
Я протянул ему руку и представился:
– Здесь я Джон Доу, а там – Улисс Корню, майор полиции с набережной Орфевр, тридцать шесть