д его воображения и той вселенной, которую писатель создавал для себя на протяжении многих лет, описывая наши приключения. Наши тела – всего лишь воплощение того, какими он нас себе представляет. Взгляните, на стеллажах полно книг, а на обложках – «Моби Дик», «Белый Клык», «Старик и море»; этих книг не было в прошлый раз, но если я открою наугад любую, то найду только белые страницы, как и в моей собственной библиотеке на Сцилле. Это всего лишь декорация. Большая часть шкафов пуста, они существуют лишь для того, чтобы автор мог их описать. Мой персонаж целыми днями грызет яблоки, поэтому корзина для фруктов передо мной полна красивых сочных яблок, которые не портятся. Если я возьму одно и откушу, оно будет лишено всякого вкуса. Здесь не едят, не пьют и не спят. Даже умереть здесь нельзя. Остается только ждать, пока Сакс призовет нас.
Предвижу, что вы спросите: а как все это работает? Где же мы в действительности? Насколько я знаю, мое физическое тело осталось на Сцилле, в капсуле, под наблюдением Мессина, точно так же как и тела тысяч других моих собратьев по ремеслу. Его искусственно кормят; мышцы, чтобы они сохраняли упругость, стимулируют посредством множества электрических датчиков. А вот мой разум находится в Харибде, в мозгу писателя. Управление нам платит, чтобы творцы Надводного могли продолжать творить. А мечтатели могли продолжать мечтать. Без нас, без тех, кто приходит в терминал «Воображаемое», не было бы романов. Ведь когда вы смотрите фильм, за персонажами стоят актеры? Настоящие актеры из плоти и крови, верно? Так вот, знайте, что, когда вы грезите или читаете книгу, все происходит точно так же: в кулисах скрываются Инжениумы. Гарри Поттер, вышедший из-под пера Джоан Роулинг, существует в реальности, его зовут Джош МакМагон, он живет на вилле неподалеку от моей и выносит мусор по вторникам, как любой из нас.
Это была бы не работа, а мечта, если бы, с одной стороны, не скука во время перерывов в написании конкретной книги, а с другой – если бы весь негатив от того, что происходит с нами здесь, не сказывался на нашей реальной жизни. Когда выбираешься из бездны Харибды и возвращаешься к свету Сциллы, то уносишь с собой, в черепной коробке, весь психологический груз пережитого. Все полученные травмы… Все трупы, попавшиеся по ходу сюжета… Боль от угодившей в плечо пули… На Острове физических ран не существует, в отличие от психологических травм, которые остаются при нас.
И если Сакс убьет меня по ходу сюжета, моя душа прекратит свое существование. Мой мозг там, в капсуле, немедленно погибнет. Я умру взаправду. И меня отвезут в морг, чтобы освободить место в боксе, где лежит мое тело, а потом пошлют жене красивое письмо с соболезнованиями. Вот почему быть серийщиком – это гарантия вернуться живым. Теоретически.
Видите ли, на данный момент Сакс еще не начал писать, а значит, еще не вывел нас на сцену, чем и объясняется относительная свобода наших действий. Пока что мы пребываем в его голове без конкретной роли, которую нам предстоит сыграть. Но раз УВ вызвало нас, значит писатель вот-вот возьмется за дело, это вопрос часов или дней. Мы должны быть наготове.
Я оборачиваюсь и понимаю, что кого-то не хватает.
– А где Цыган?
Цыган – это наш верный лабрадор. УВ не забывает и про животных.
– Я нашла его поводок и ошейник в коробке, – откликается Элен. – Полагаю, он умер. Наверно, мы так или иначе скоро об этом узнаем. Как только наш алкаш сядет писать.
Собаки мне будет не хватать. Я подхожу к Элен. Она сидит на стуле с отсутствующим взглядом.
– Это смерть Цыгана тебя так расстроила?
Она, вздохнув, встает:
– Да, всё вместе. А еще хандрю из-за того, что оставила Сциллу. Интересно, мы увидимся с остальными до того, как «господь всемогущий» примется писать первую главу?
Она улыбается мне, но я знаю, что она что-то скрывает. Берет меня за руку и ведет на улицу. Так странно прогуливаться по мысленным образам, идти по темному, еще пустынному Парижу – он оживет только с первыми строчками нового романа. Сакс жил в этом городе с самого детства, он знает его наизусть. А я никогда там в действительности не был. Вы же понимаете, уж коль родился на Сцилле, вряд ли ее покинешь.
Подходим к «22 Long Rifle»[21], бару, где Сакс заставлял нас выпивать каждый вечер по пятницам. Там мы и встречаемся – и со своей командой, а иногда и с другими персонажами в перерывах между главами. Это помогает нам бороться со скукой, которая с течением времени становится просто смертельной.
Хозяйка заведения – Матильда, второстепенный персонаж, появляющийся всего два-три раза за весь роман. Она уже здесь, на месте, и готова открыть бал заблаговременно. Присутствие второстепенного персонажа в самом начале романа часто обещает, что действие пойдет по нарастающей. А еще здесь Жан, Реми и Поль, мои подчиненные. Все как-то странно поглядывают на меня, на мою лысую голову, очки, и говорят, что я паршиво выгляжу. Мы обнимаемся, выпиваем по несколько стаканчиков виски, лишенного и всякого вкуса, и малейшего опьяняющего эффекта. Как и с книгами, бутылки не пустеют. Треплемся обо всем, рассказываем о своей жизни на Сцилле. У Реми проблемы с правым указательным пальцем, который один псих отрезал ему в предыдущем романе. Здесь пальца больше нет, но у его настоящего тела он в целости и сохранности. Как ни парадоксально, но, вернувшись в родные стены, Реми постоянно чувствовал фантомные боли, хотя все его пальцы были на месте. Таков один из мозговых сбоев, порожденных путешествиями между Сциллой и Харибдой.
Задаемся вопросом, что еще Сакс задумает сотворить с нами на этот раз. Так текут часы, пока мы ностальгируем, пребывая в хорошем настроении, как вдруг где-то раздается вой сирен. Этот сигнал всем нам хорошо знаком: он означает, что Сакс подстегивает свое воображение и не позднее чем через минуту начнет писать. Паника на борту.
У каждого своя реакция и свои привычки. Поль и Жан скорчиваются в углу, прикрыв руками голову. Реми выскакивает наружу и мчится, перебегая с одной улицы на другую. Я остаюсь за столиком с Элен и закрываю глаза. Через несколько секунд и до того момента, когда Сакс прервет процесс письма, я уже не буду осознавать, что существую как Джон Доу, что на Сцилле меня ждет жена Пенелопа и что я нахожусь в голове беллетриста. Я вернусь к своей роли Улисса Корню, сыщика из Управления полиции, и этот мир станет моим настоящим миром.
Это всегда начинается с белой вспышки…
– Так что там, доктор?
Улисс Корню сидит напротив профессора Тардье в отделении неврологии больницы Питье-Сальпетриер. Под столом майор полиции нервно катает по колену яблоко.
– Химия подействовала не так, как мы надеялись, – поясняет врач. – Опухоль в мозгу осталась. Хорошая новость в том, что она растет не так быстро, как раньше.
Улисс несколько мгновений молчит. Новообразование обнаружили месяца через два после «Дела о свинцовых гробах». С этого времени он ушел на больничный и провел все лето в хождениях от одного специалиста к другому и всякого рода обследованиях. Ящики в его квартире на улице Шаброль были забиты результатами рентгенов и сканирований, которые демонстрировали белое пятнышко размером с вишню под его черепной коробкой. Опухоль была неоперабельна.
– Сколько?
– Послушайте… Случается, что некоторые пациенты опровергают – я уж не знаю, каким чудом, – все прогнозы. Очень важно, чтобы вы не теряли надежды. Воля и желание…
– Доктор, прошу вас… Сколько?
– Шесть месяцев. Максимум год.
Затянутый в неизменный серый костюм, Улисс с невидящим взглядом кладет яблоко на стол. Он представляет себе маленького червячка внутри яблока, который точит его, пока оно окончательно не сгниет.
– Я ослепну?
– Трудно сказать, все зависит от разрастания опухоли.
Улисс кивает без каких-либо признаков гнева. Он прошел по жизни с железным здоровьем. Ни разу не побывал в больничной палате, никогда не ломал руку, не подворачивал щиколотку, едва ли хоть однажды подцепил грипп. Но сейчас он все получил разом. После смерти Цыгана, сбитого машиной, скоро придет и его черед сыграть в ящик. Когда судьба ополчается на тебя с таким упорством, тут уж ничего не поделаешь.
Придется обо всем рассказать Франс, и это печалит его больше всего. Он выходит из здания, подняв воротник, и бросает яблоко в первую попавшуюся урну. Над Парижем нависает черное небо, словно траурная вуаль. По улицам, опустив лица, снуют торопливые тени. Ледяной дождь окончательно создает у него ощущение вселенского холода.
Прежде чем вернуться домой, он заходит в «22 Long Rifle», логово копов из Управления, и садится у стойки. Сейчас, в середине дня, заведение почти пусто. Он заказывает три «лагавулина»[22] подряд. Когда он берется за последний, Матильда, хозяйка, облокачивается о стойку рядом. Он всегда находил ее привлекательной: у нее темные кудрявые волосы и глаза, в которых так и хочется утонуть.
– Тебе бы стоило вернуться на службу, – доверительно говорит она. – Это помогло бы… выдержать все остальное. Им тебя не хватает, Реми и ребятам.
– Выйти на службу, при том что я сдохну меньше чем через год?
Он поднимает стакан:
– Считается, что эта штука убивает. Но бывают куда худшие мерзости, они приканчивают тебя без всяких предупреждений.
Колокольчик над входом звякает. Мужчина садится слева за стойку на самом дальнем ее краю. Череп в форме сахарной головы и мерзкая физиономия с татуировкой в виде паутины.
– Одно разливное.
Голос сухой и низкий, мужчина смотрит на соседа со странным огоньком во взгляде. Пока Матильда обслуживает нового клиента, Улисс допивает свой стакан, кладет банкноту на стойку и выходит под дождь. Смотрит на Сену, которая изгибается, словно линия судьбы, на Новый мост, на дом номер 36 по набережной Орфевр. Вся его жизнь. Остается несколько месяцев, и он мечтает о серьезном расследовании, которое он провел бы мастерски, прежде чем уйти в отставку с улыбками и объятиями. Но похоже, Старый Бородач там, в небесной вышине, решил все по-другому.