ишь тоже персонаж романа. Эти путешествия в виртуальный мир, кажется, серьезно повредили мне мозги.
В комнате не пахнет табаком от сигарет, которые курил Реми, но, если закрыть глаза, мне удается почуять этот запах. Я слышу перестук клавиш на клавиатуре. Нескончаемое ворчание вечно недовольного Поля. Мое воображение. Всего лишь мое воображение, заключенное в воображении Сакса.
Первым умер Поль, примерно через месяц после нашего прибытия. За ним последовал Реми, а Жана заколол мужчина с татуировкой паука на лице, еще и трех недель не прошло. Этого человека Улисс нашел и хладнокровно прикончил всего две главы назад.
Я знаю, что Жан на Сцилле был женат и у него есть дочь. Его семья, наверно, уже получила письмо… Что до Матильды, то она избежала этой муки оказаться в ловушке здесь. После сороковой страницы Саксу она стала не нужна, и УВ отослало ее обратно на Остров.
Я сажусь в свое кресло и думаю о Пенелопе – в настоящем мире. Никогда больше я не оставлю ее. Мы будем стариться вместе, счастливые, несмотря на раны в моей голове.
Зазвучали сирены, это сигнал. Я жду, когда перо Сакса придет за мной. В последний раз я возьму на себя роль Улисса Корню и смогу наконец вернуться домой.
Дуновение свежего воздуха на моем лице. Покалывание в пальцах ног, потом волна поднимается вдоль позвоночного столба. Я медленно открываю глаза, и свет, в первый момент ослепительный, становится приятно рассеянным. Я узнаю склонившееся надо мной лицо.
– Добро пожаловать в наш мир, Джон Доу.
Мессин… По мере того как мое зрение проясняется, все становится отчетливым, я вижу, как медбрат отсоединяет датчики и вытаскивает зонды. Первые минуты самые тяжелые. Я не могу говорить и едва держусь на ногах, когда Мессин извлекает меня из капсулы. Электростимуляция эффективна не на все сто процентов, требуется несколько минут, чтобы мышцы стали снова нормально функционировать. Я оглядываюсь вокруг. Опять почувствовать воздух, нагнетаемый мне в лицо мощными турбинами, запахи пластика и медикаментов…
Мессин протягивает мне синюю пижаму, которую я надеваю с легкой гримасой.
– Я узнал про остальных, – говорит он. – В капсулах как мор прошел. Мне очень жаль.
– Мне хотелось бы увидеть тела.
– Вы же знаете, что это невозможно. Любой Инжениум, погибший во время выполнения задания УВ, является собственностью УВ. Это…
– …указано в контракте, я знаю. Зачем вам оставлять их у себя? Что вы делаете со всеми этими трупами?
– Ну… Я же просто мелкий служащий, вы должны понимать. Приступим к checklist? После шести месяцев в капсуле хороший контроль не помешает…
Вопросы о том, как работает УВ, мучают меня больше обычного. Кому оно, в конце-то концов, принадлежит, это Управление? Кому подчиняются его служащие? Мессин открывает дверь своим беджем. Я молча следую за ним, и тут мне на ум приходит еще один вопрос: а где окна, выходящие наружу? Когда смотришь с другой стороны, здание усеяно окнами, а во всех помещениях, через которые мы проходим, нет ни одного окна. Наконец мы оказываемся в том же кабинете, где я проходил checklist полгода назад. Тот же врач ждет меня. Меня снова пропускают через все тесты и упражнения. И снова воздух вырывается из турбин, а у меня возникает ощущение, что я глубоко под землей.
Мессин стоит в углу кабинета. Я неожиданно бросаю на него взгляд и читаю что-то странное на его лице. В следующее мгновение он снова улыбается. Но улыбка явно какая-то приклеенная.
– Все отлично, – замечает врач. – Вы в полной форме. При отправлении вы официально заявили, что это ваше последнее задание. Вы не передумали?
– Ноги моей больше здесь не будет. С этим покончено.
– Любой уход является…
– …окончательным, я знаю. Я уже подписал все бумаги, когда прибыл.
Врач подходит к компьютеру, выводит на экран мой профиль, кликает по файлу, который высвечивает подтверждение окончательного исключения из реестра. Протягивает мне терминал, считывающий отпечатки пальцев. Я прикладываю правый указательный. Программа сообщает, что я удален из реестра. В глубине души я испытываю огромное облегчение. Врач направляет меня к аппарату санитарной обработки:
– Как обычно, вам придется пройти процедуру очистки от микрофлоры, которая могла размножиться в вашем организме за время длительного пребывания в замкнутом пространстве. Не слишком приятно, ощущение удушья, но…
– Привычное дело.
Я устраиваюсь в капсуле. Стеклянные створки смыкаются, электроды приближаются к моим вискам, оба медика суетятся надо мной, проводя последнюю наладку. Когда капсулу окончательно герметизируют, надо лбом слышится легкое шипение и вокруг меня распространяется приятный запах мяты.
В этот момент мои глаза останавливаются на чем-то, грубо нацарапанном в левом углу, прямо на пластике капсулы. Я прищуриваюсь, чувствуя, что впадаю в беспамятство. Очень похоже, что кому-то удалось сделать надпись – то ли чем-то острым, то ли просто ногтями.
Сциллы не существует.
Слова отдаются во мне эхом, подобно ударной волне. Все мои чувства мгновенно бьют тревогу. Что это значит? Где-то в глубине всплывает смутное воспоминание: я вижу, как сам что-то царапаю на пластике. Это же я написал! Я пытаюсь выбраться отсюда, но не могу шевельнуть и пальцем, мои мышцы не реагируют. Я должен что-то сделать, прежде чем потеряю сознание, я должен вспомнить смысл этих слов.
Но я чувствую, что ухожу, и слышу едва различимый шепот, который срывается с моих немеющих губ.
Это не реальность…
Это не ре…
Это…
Когда Джон Доу заснул, врач глянул на часы и со вздохом снял халат. На его лице отражалась непреходящая усталость.
– Я свою смену отработал. Предоставляю вам закончить дело. Разумеется, подключать датчики и вводить пищевые зонды не нужно. К завтрашнему дню капсула должна быть свободна.
Мессин посмотрел на неподвижное тело.
– Он выкладывался целых тридцать лет… Не грех было бы дать ему хоть немного времени на Острове. Пусть бы провел несколько приятных деньков.
– Выкладывался тридцать лет? Его жизнь была куда лучше нашей. Он хотя бы имел возможность видеть солнечный свет по шесть месяцев в году, пусть даже это было всего лишь программой в его голове. Я всегда завидовал людям, спящим в капсулах. Ведь в самом начале им стирают память, потом помещают туда, и они забывают все то дерьмо, в котором мы варимся…
– Никто вам не мешает предложить свою кандидатуру. Стать Инжениумом и оказаться в сознании какого-нибудь писателя, который сотворит из вас все, что ему заблагорассудится. У нас, может, и не прекрасная жизнь, но мы, по крайней мере, свободны.
– Ну, если вы это называете свободой…
Врач закрыл компьютер и бросил последний взгляд на Мессина:
– Отключите машину и отправьте его в сжигатель.
Мессин остался наедине с Джоном. Спящий перед ним мужчина наверняка сейчас возвращается к жене на Остров. Он мог бы счастливо прожить в этой капсуле до конца своих дней, наслаждаясь заслуженным отдыхом. Серый телефон в его гостиной больше никогда бы не зазвонил. Виртуальной программе больше не пришлось бы внушать ему, что после звонка он отправляется в Управление, подписывает контракты, сидит в очереди. Все это существовало только в его голове.
А в реальности вот уже тридцать лет он просыпался в этой капсуле и через час его переводили спать в другую капсулу за соседней дверью, чтобы он выполнил задание в головах беллетристов. Потом его вновь помещали сюда до следующего раза, и так далее. Такова была жизнь Джона Доу с того момента, как он принял решение уйти от реальности и питать собой вымысел.
К несчастью для него, счастливым людям не позволялось жить. Это было бы нерентабельно. Когда с них уже нечего было взять или же они сами отказывались работать, их устраняли.
У Мессина всегда возникало странное чувство, когда приходилось отключать индивидуумов, за которыми он долгое время приглядывал – и пока они лежали в капсулах, где дожидались задания, и когда их перемещали в другие, откуда они отправлялись в сознание писателей. Но такова его работа. Он отключил подачу кислорода в капсулу, и Джон Доу умер через несколько минут.
С тех пор как поверхность Земли сделалась пустынна, миллионы людей жили под землей, в гигантских цилиндрах, встроенных в скалу и соединенных между собой информационной сетью. Для развлечений им оставался только виртуальный мир, и книги были единственным, что еще связывало их с реальностью прежнего мира. Книги рассказывали истории, напоминая людям, что у моря был запах и что раньше можно было дышать свежим воздухом.
И очень важно, чтобы люди вроде Джона Доу продолжали подпитывать воображение писателей, иначе говоря, людей, способных с точностью описать прежний мир. Без них больше не было бы книг. Больше не было бы прошлого.
Закончив свою работу, Мессин поднялся на сто двадцать второй этаж тридцать четвертого цилиндра, в зону номер семь. Его квартира представляла собой простой куб пять на пять метров и снабжалась энергией от трупов, которые сжигались ниже, намного ниже, в специальных печах. Он залил водой картофельный порошок и порошок из конвейерного цыпленка, потом устроился в гостиной со старой книгой Оливье Сакса – тот, по последним сведениям, не слишком хорошо себя чувствовал в цилиндре номер один, где размещались писатели и другие важные люди, от которых постоянно ждали, что они будут производить все больше и больше вымысла.
Он в который раз погрузился в самое первое приключение Улисса Корню, «В ожидании Пенелопы», самое его любимое.
Ему будет не хватать Джона Доу.
И это самая что ни на есть реальность.
Габриэль
В этом году лососей поднялось мало, слишком мало.
Мы с Габриэль не могли понять, в чем дело. Обычно рыбины миллионами собираются в бухте, прежде чем подняться в верховья, против мощного течения, ради производства потомства. Мы искали их, вглядывались в горизонт – в надежде заметить, как их серебристая чешуя трепещет на поверхности воды, но их не было. Мы молча смотрели друг на друга и, как мне кажется, оба думали об одном и том же: надвигается что-то ужасное.