Ганель сидел перед экраном компьютера, на котором крутилось какое-то трехмерное изображение, отдаленно напоминающее расколотую вазу. Одной рукой он что-то записывал, проводил кривые, набрасывал какие-то узоры, а другой лохматил свою кудлатую шевелюру. Он был так погружен в себя, что не слышал, как вошла жена. Ариадна поставила перед ним чашку крепкого кофе и взглянула на экран:
– Не получается?
– У меня еще проблема с анализом звуковых сигналов и трехмерным моделированием. Не могу их связать. То, что должно выглядеть как ваза, всего лишь… «что-то вроде», притом раскромсанное, будто по нему прошлись саблей.
Он даже не смотрел на жену, углубившись в свои расчеты. А ведь Ариадна с ее лицом, словно созданным лучшими мастерами, могла покорить любого мужчину. Витражист наградил ее чистотой и прозрачностью огромных светлых глаз. Полировщик – гладкостью высоких скул. Каллиграф – четкой линией прямого носа и бархатистым отсветом губ.
– Все, я завязываю, – наконец бросил Ганель. – Это все равно никогда не будет работать.
– Будет, я не сомневаюсь. Я бы хотела, чтобы ты все-таки принял участие в этом конкурсе.
Вы занимаетесь прикладным искусством? Вы сочетаете в себе мастерство, творческий подход и стремление ко всему новому?
Тогда приглашаем вас принять участие в конкурсе передовых технологий «Гран-при 2016», объявленном Дворцом Токио.
Ганель дочитал до конца и покачал головой.
– Конкурс? Нет, это не для меня. У меня не получится. Да мне и здесь хорошо, у себя в мастерской. Мне наплевать, буду я знаменитым или нет.
– Речь не о том. У тебя потрясающие работы, Ганель. Ты без конца что-то придумываешь, создаешь что-то новое, сводишь воедино зубило, долото, компьютер и трехмерную печать. Ты сумел раздвинуть границы творчества. Именно это и требуется для такого конкурса!
– Возможно, но…
– Твои изобретения должны выйти за эти стены, дышать свежим воздухом, а не валяться здесь без всякой пользы. Они заживут новой жизнью, когда на них будут смотреть люди, и это придаст смысл твоему существованию. Обещай, что подумаешь. Твои эксперименты с вазами совершенно уникальны, они заслуживают огласки, признания, слышишь? Ты ДОЛЖЕН довести все до конца.
Она чмокнула его в щеку и ушла, оставив наедине со своими мыслями. Ганель разглядывал модель разломанной вазы, возвращаясь мыслями к самому себе. Ариадна совершенно права, невозможно бесконечно жить такой жизнью: она по одну сторону, финансируя его многочисленные гениальные озарения, он – по другую, превратив мастерскую в склад образцов и проводя там половину ночей.
Он открыл буклет. Отбор конкурсных работ состоится через месяц. Двадцать восемь дней, чтобы успеть все сделать. Это реально. На оборотной стороне он прочел еще один анонс Дворца Токио:
Приглашаем вас посетить выставку Натана де Галуа, сплав древнего ремесла и новых технологий, когда умные руки творца и печатный станок нашли друг друга.
Заинтригованный Ганель натянул куртку и вылез из своей берлоги, зажав в руке объявление.
Когда ему случалось выбираться наружу, он любил заглянуть во Дворец Токио, один из крупнейших европейских центров современного искусства. Прошло уже почти восемьдесят лет с тех пор, как тысячи пустующих квадратных метров здания превратились в живой организм, подвижный, как само искусство, и населенный художниками, которые везде что-то рисовали на стенах, сооружали, творили. Это было пространство вне времени, оно дерзко провоцировало свободу и хаос, призывая посетителя затеряться в своих недрах.
Ганель заплатил за вход и направился прямо в зал Натана де Галуа. Устроители выставки придумали для нее удачное название «Двойное „я“». Он уже слышал об этом художнике, чей рейтинг резко пошел в гору за последние два года. Он, кстати, тоже жил в Монруже, но Ганелю ни разу не приходилось видеть его произведения.
Де Галуа явно был гвоздем программы. В его зале было намного больше посетителей, чем во всех остальных. Когда Ганель вошел туда, он был просто ошеломлен десятком собранных там работ. Многие экспонаты напоминали его собственные, хотя были не столь причудливо изогнуты и сделаны из более благородных материалов: лампы, вдохновленные лентой Мёбиуса[27], скамейки наподобие пчелиных гнезд, примерочные кабины в форме руки, сжимающей того, кто в ней находится, многочисленные зеркала с удваивающимися отражениями, – и все изготовлено с помощью современных технологий, поскольку в центре этого странного конгломерата возвышался трехмерный принтер последней модели.
Несомненно, в его собственных работах и в работах де Галуа было много общего. Ганель снял их на свой телефон, чтобы показать Ариадне, и вдруг почувствовал страшную тревогу. Этот человек додумался до того же, до чего и он сам: соединить современное искусство с технологией 3D. Разница лишь в том, что Ганель живет затворником в своей мастерской, а Натан де Галуа выставляется по всему миру, снискал славу талантливого изобретателя, даже гения. Ганель не завидовал ему, не злился на него, скорее он негодовал на самого себя. Он внезапно ощутил себя ненужным, превзойденным. К чему выбиваться из сил, создавая то, что уже и так существует?
– Великолепно, не правда ли?
Ганель обернулся – подошедший человек приветственно протягивал ему руку. Он осторожно убрал телефон.
– Я Патрик Лонне, куратор выставки. Мне кажется, вы уже приходили сюда полюбоваться этими работами.
– Нет. Я здесь впервые.
Лонне выглядел весьма элегантно: волосы с проседью, галстук-бабочка, темно-серый пиджак.
– Правда? А мне показалось, что я вас уже где-то видел. Днем сюда заглянет Натан де Галуа; может быть, вы хотели бы с ним встретиться?
– Не стоит, спасибо.
И Ганель исчез, смущенный, почти пристыженный, даже не попрощавшись с Лонне.
Натан де Галуа со своими невыносимо-супермодными повадками появился через два часа: солнечные очки, которые он никогда не снимал на публике, темные волосы из-под нахлобученной вязаной шапки из шерсти альпаки, блейзер, заношенные до дыр джинсы и сникерсы. Со своей решительной походкой, раскованными и слегка вызывающими манерами, он являл собою эталон сорокалетнего человека, находящегося в прекрасной форме. Он расцеловался с Патриком Лонне и отвел его в сторону. Все взгляды посетителей обратились к нему. Он это любил.
– У меня важные новости, – сообщил он певучим голосом. – В самое ближайшее время я смогу представить новую работу, которая должна очень тебе понравиться, и ее можно будет включить в экспозицию.
– А подробнее?
Натан быстро обернулся, оглядывая собравшихся. Потом приложил палец к губам:
– Пока что это большой секрет.
Он направился к красивой женщине, которая рассматривала примерочную кабину. Начал красоваться перед ней, объясняя технику изготовления, и мгновенно ее очаровал. Но вдруг умолк, не закончив фразы, вглядываясь в зеркало, которое расщепляло свет на красный и зеленый цвета, нарушая трехмерность предмета. Какой-то человек, наполовину спрятавшись за перегородкой, наблюдал за ним.
– Что-то не так? – спросила посетительница, заметив его растерянность.
Когда Натан обернулся, силуэт уже исчез. Он еще несколько секунд колебался, потом выдавил из себя улыбку:
– Нет. Это очередной сталкер. Знаете, их много, завидуют мне и пытаются украсть идеи.
Стоя в дальнем углу мастерской, Ганель кричал во все горло, не отрывая взгляда от экрана компьютера. Трехмерная модель изменила форму, как бы втянулась в себя, но при этом сохранила облик вазы. Автор не верил своим глазам: его метод работал – работал даже в экстремальных случаях. Три недели неустанного труда, непрерывных раздумий, колебаний, и за все это время он почти не сомкнул глаз.
Он только что разработал систему изготовления трехмерных предметов, чью форму можно моделировать с помощью звука и громкости человеческого голоса. Он повернулся к Ариадне, которая прижимала к губам стиснутые кулаки:
– Это твоя заслуга!
– Нет твоя. Это твоя работа.
Как нетерпеливый ребенок, Ганель быстро нажал клавишу ввода на компьютере. Через несколько минут из трехмерного принтера вышел предмет из белого пластика, полностью идентичный изображению на экране. Ваза, форма которой, размер и объем были результатом обычного крика.
Ариадна взяла ее в руки так бережно, словно это была чаша Грааля[28]:
– Получилось!
Ганель быстро вернулся к компьютеру и снова издал несколько звуков. Спрограммированная на экране ваза стала расти в ширину, ее основание становилось то тоньше, то шире, в зависимости от уровня громкости голоса. Полчаса спустя на столе стояли три вазы разной формы.
– Господи, Ариадна, ты понимаешь? Работает, притом возможности неограниченные! Изменяя тембр голоса, можно будет создавать какие угодно предметы, все будет зависеть от громкости и высоты звука. Скульптура, созданная чтением басен Лафонтена… Флаконы для духов, выточенные пением Марии Каллас…
В голове у Ганеля уже роились идеи возможного применения своего открытия. Он обнимал жену, вне себя от счастья.
Ариадна посмотрела ему в глаза:
– Значит, теперь мы сможем вести нормальную жизнь? Ты реже будешь бывать здесь. А я буду больше бывать с тобой.
– Да, конечно. Наверняка. И… после звуковой модуляции легко вообразить производство предметов с помощью жестов, записанных на камеру, которые программа будет моделировать в реальном времени. Просто голова идет кругом. Все это станет доступно, а если я выставлюсь, то смогу еще быстрее осуществить свои замыслы. У меня появится финансирование. И все благодаря тебе.
– Нет, благодаря тебе, и никому другому. Тебе не хватало только уверенности в себе. Теперь она появилась. Ты выиграешь этот конкурс.
Ганель посмотрел на распечатанные фотографии работ Натана де Галуа, снятые им во Дворце Токио, которые теперь занимали часть стены в его мастерской. У него оставалось больше недели, чтобы отшлифовать последние детали и показать, на что он способен.