– Наш клиент все время твердит, что Натан де Галуа копирует его работы, – подытожила она. – Если следовать его логике, он первым сделал этот нож, а Галуа вначале его скопировал, а потом выставил в музее?
Эрве встретился взглядом с Ганелем.
– Ты уверена, что он не врет? А вдруг как раз наоборот, он сам копирует Галуа? А что, если он убил его просто из зависти? Потому что у Галуа есть все – талант, признание, а у него ничего. Классика жанра.
– Но это не объясняет, почему нет тела.
– А может, он его спрятал?
Элали размышляла несколько секунд:
– Хорошо… Распечатай эти фотографии, а потом съезди за ножом с выставки во Дворце Токио. И еще – собери все сведения о Ганеле Тодане, проживающем на улице Буало, дом шесть, в Монруже. Я хочу знать все об этом типе.
– Улица Буало? Она идет как раз параллельно улице Лабрюйер, где находится мансарда Галуа.
– Выходит, они почти соседи… Занятно.
– Ты не хочешь поместить его под стражу?
– Пока что он говорит, сотрудничает. Сначала хочу пойти копнуть поглубже и послушать, чем он готов со мной поделиться. А уж тогда решу.
И на этих словах Элали вернулась в свой кабинет, будто в клетку со львами.
Она вгляделась в лабиринт, который Ганель набросал за несколько минут. Он занимал весь лист и выглядел невероятно сложным по конструкции. Нет сомнения, что этот человек не обделен ни талантом, ни вдохновением. В самом центре лабиринта, словно в западне из стен, вращался черный вихрь.
– Загогулины – это Минотавр? – рискнула спросить Элали, чтобы возобновить разговор.
– Минотавр, чудовище, называйте как хотите. Тот, что кроется в каждом из нас и постоянно пытается выбраться из лабиринта подсознания. А когда ему это удается…
И он указал подбородком на нож.
– У Галуа похожий лабиринт вытатуирован на правом плече, – добавил он. – Конечно, не такой сложный. Бледная копия, как и все остальное.
– Откуда вы знаете?
– Вы нашли тело? Возможно, этот подлый ворюга, крадущий идеи, все-таки до конца не умер. И сумел, как слизняк, куда-то уползти и позвать на помощь.
Неожиданно голос Ганеля окреп, зазвучал увереннее. Элали решительно перевела разговор на другую тему:
– Вы не сказали мне, что жили с ним по соседству.
– Вы не спрашивали.
– Полагаю, вы часто сталкивались?
– Ни разу. Я редко выхожу из дома.
– А кто первый переехал в Монруж, вы или он?
– Понятия не имею. Я живу там три года.
– А где тело?
– Не знаю, я же вам уже говорил.
Она внимательно посмотрела на лабиринт, потом на собеседника.
– Ариадна, ваша жена… Вы сказали, что у нее есть дубликат ключа от дома Галуа. Поясните, пожалуйста.
Он, морщась, отер пот со лба:
– После провала во Дворце Токио я домой не пошел. Был в ужасном состоянии, меня одолевали самые мрачные мысли. Я воображал себе Галуа, разделенного на мелкие кусочки, как пазл, и каждый кусочек отлит из стали…
Элали машинально отметила про себя, что, наверное, стоит искать не все тело, а отдельные части. Учитывая дьявольски изощренный ум Тодане, можно предположить, что он расчленил своего недруга в его же мастерской, чтобы затем превратить в инсталляцию.
– Я бродил по Парижу, пил, чтобы успокоиться, – продолжал Ганель. – Жена пыталась мне дозвониться, но я только ответил ей, что все пропало, что я ни за что на свете не получу эту премию… что мне нужно побыть одному… Я тщетно пытался прийти в себя, дико негодовал на этого типа. Я должен был понять, каким образом уже много месяцев подряд он ухитряется меня копировать. Было часов десять вечера, когда я решил пойти к нему домой и добиться от него признания начистоту.
Он взглянул в окно, за которым начинал накрапывать дождик.
– Было уже темно, когда я оказался на его улице, она расположена как раз за моей, как вы и сказали. В десяти метрах от себя я заметил силуэт, выступавший из тени, – это была Ариадна. Что она там делала? Я спрятался. И увидел, как она вынимает из кармана ключ и заходит к Галуа. Я был так потрясен, что… что…
Он не мог найти слов и опять пришел в возбуждение. Элали встала и зажгла свет. Небо невероятно быстро заволакивало тучами.
– Что… – повторила она, усаживаясь.
– Не знаю… А дальше – будто огромная черная дыра. У меня часто бывают проблемы с памятью. Короче, мои часы как бы скакнули на два часа вперед. Наверное, я просто отключился где-то в уголке, со мной такое случается. Я был полностью раздавлен. И только где-то в полночь я… я отправился следом за женой. Тихонько проскользнул в дом Натана де Галуа. Ариадна не заперла за собой дверь.
В многочисленных зеркалах отражения двух тел, влажных от усилий и наслаждения, уходили куда-то в бесконечность. Два блеклых пятна, слившиеся в единое целое, переплетение рук и ног, запутавшихся в простынях, игра светотеней. На спине Натана напряглись мышцы, лабиринт на его плече менял форму, растягивался и сжимался, словно преломлялся под слоем воды. Мужчина содрогнулся в последнем объятии и в изнеможении рухнул на постель одновременно с многочисленными двойниками в зеркалах. Ариадна тоже упала на спину, задыхаясь, закинув руки назад. Она несколько минут приходила в себя, потом откинула простыни и быстро оделась.
Натан присел рядом на край постели:
– Ты красивая. Красивая, причем всякий раз, тысячу и один раз, по-разному. Каждое твое отражение не похоже на другое. Я хотел бы, чтобы все они были моими.
Она обожала его манеру смотреть на нее. Его глаза, которые он так часто скрывал за стеклами очков, могли так много рассказать. Внезапно она подумала о горестях Ганеля. Она не должна была заставлять его участвовать в конкурсе.
Она погладила выпуклый затылок Натана.
– Ты очень напряжен последнее время, – сказала она. – Успех выставки зашкаливает, твой рейтинг никогда еще не был таким высоким. Из-за чего ты волнуешься?
В бесчисленных зеркальных отражениях Натан заметил узкую тень в дверном проеме, дверь была приоткрыта. Ему показалась, что за ней что-то мелькнуло и исчезло во мраке. Он натянул халат.
– Дверь… ты что, не закрыла ее? Мне кажется, там кто-то стоит. Наблюдает за нами.
Ариадна бросила взгляд в ту же сторону:
– Там никого нет.
– Не двигайся.
Он встал, схватил бронзовую статуэтку и вышел из спальни. Ариадна нагнала его этажом ниже у входа в мастерскую. Он включил все лампы. Огромные окна выходили на утопавший в зелени задний двор, вымощенный плиткой и освещенный подсветкой. Помещение мастерской было светлым и пустым: высокий потолок, чистые рабочие поверхности, новехонькие приборы. Кое-где стояли его работы – либо завершенные, либо в процессе изготовления.
– Он проник в дом, я уверен.
– Кто? Призрак?
– Да… Он ходит за мной по пятам вот уже несколько недель. На улице, во Дворце Токио. А теперь проник в дом. С тех пор как… как он появился, я теряюсь, не могу ни просто работать в нормальных условиях, ни что-то создавать. Ты понимаешь, что случится, если я больше не смогу…
Он поставил статуэтку и взглянул на свои руки:
– Меня ждет медленная агония… Что ему нужно, Ариадна? Уничтожить меня? Кто он такой?
Натан обхватил себя за плечи, дрожа от холода, смотрел на свое отражение в зеркале. Ариадна стояла чуть сзади, ее лицо оставалось в тени. Она не знала, как ей реагировать на всплеск отчаяния своего любовника.
– Никто не собирается тебя уничтожить, слышишь? Хватит придумывать то, чего нет, сосредоточься лучше на работе. Это самое главное. К тебе вернется вдохновение, так бывало уже много раз. Разве не ты придумал потрясающий новый способ, который теперь имеет бешеный успех?
– Благодаря тебе… моя муза.
– Ладно. Мне пора идти.
– Возвращаешься к мужу, – вздохнул он. – Я так никогда его и не видел. Почему ты не рассказываешь о нем?
– Потому что мне не хочется, когда я с тобой.
Четверть часа спустя оба осторожно вышли из дому и разошлись в разные стороны. Натан чувствовал потребность пройтись.
Ганель остался один в квартире Галуа. Один, униженный, словно выпачканный грязью, преданный. Ариадна… Как она могла? Он зашел в спальню, испытывая желание все сжечь, все разрушить. Даже здесь, в этом самом интимном пространстве, большинство предметов полностью походило на его собственные. Лампы, столики, табуреты… Выходит, Галуа позаимствовал у него все, включая жену.
Теперь он начинал понимать, каким образом этот мерзкий субъект сумел украсть его работы. Кто, кроме Ариадны, мог ему в этом помочь? А что еще страшнее – у него не оставалось сомнений, что за этим стояла именно она. Она влюбилась в Галуа, когда тот был еще безвестным художником, решила вывести его из лабиринта, сделать знаменитым, снабдив идеями, которые вовсе ему не принадлежали.
Внезапно все прояснилось. Она побуждала его, Ганеля, принять участие в конкурсе, объявленном Дворцом Токио, чтобы он не бросил своих попыток, довел до конца изобретенный им способ создания произведений искусства и, наконец, чтобы Галуа смог извлечь из этого выгоду и на вернисаже оказаться в центре внимания прессы. Ганель добрался до мастерской, собираясь все разбить железным прутом. Он встал перед трехмерным принтером, готовый к побоищу, но вдруг передумал.
В его голове зародилась одна отвратительная мысль.
Теперь Ганель был всего-навсего одиноким пауком, затаившимся в своем углу. Все вокруг было черным-черно. Он плотно заткнул вентиляционное отверстие простыней. С потолка свешивались вышитые полотнища, похожие на грозовые облака. Стены пестрели фотографиями жутких сцен убийств. Мозаика из искалеченных, истерзанных, раздувшихся тел, лежащих в канавах, ваннах, на пустырях. Белые остекленевшие глаза, пустые глазницы, казалось, смотрели на него в упор. На большом столе в центре комнаты лежала куча фотографий целого арсенала оружия – от средневековых кистеней до арбалета. Были там и лица убийц. Эдмунд Кемпер[30], Тед Банди