Клер не заплакала, она только осторожно и уважительно высвободила свою руку из еще теплых пальцев прабабушки. Какая-то часть ее, возможно большая, погрузилась в печаль, зато другая испытала облегчение при мысли, что больше не придется платить свою месячную долю за дом для престарелых инвалидов. Собственные банковские счета Бессмертная Ба давно опустошила. Клер сможет потратить эти деньги на Ариану, хотя малышка, лежащая в палате этажом ниже, уже никогда не выйдет из клиники.
Почему мы вовсе не равны перед лицом смерти?
– Ей наверняка хотелось попасть в новое тысячелетие, – сказал врач. – Она не дотянула всего каких-то пять минут столь насыщенной жизни. Давайте немного подождем. Если вы не возражаете, в свидетельстве о смерти я поставлю 00:01. Таким образом она перекроет три века. Просто невероятно.
И они подождали. Стрелки стенных часов над дверью сошлись на двенадцати. Электронные часы на всех возможных приборах одновременно показали 00:00. Кто-то робко проговорил: «И все-таки с Новым годом!»
И верно, они уже в 2000 году… Все ждали его, побаивались, и вот оно здесь, новое тысячелетие, полное надежд, хотя оно и не внесет особых изменений ни в их существование, ни в трагическую судьбу Арианы, ни в смерть Мари. Разве это не просто галочка в хронологической таблице? Абстрактная придумка человека, чтобы отметить свое мимолетное пребывание на Земле?
Внезапно кривая прибора, соединенного электродами с черепной коробкой, показала мощные сигналы активности. Электрическая буря продлилась четыре или пять секунд, словно мозг отказывался сдаваться без борьбы. Но синий лучик снова вернулся к горизонтальной прямой. В палате все присутствующие, казалось, замерли во времени, затаив дыхание. Врач огляделся вокруг. Мониторы, лампы…
– Что это было? – спросил Рафаэль.
– Наверняка что-то связанное с переходом в двухтысячный год. Тот самый пресловутый баг, компьютерная ошибка, вы наверняка об этом слышали. Возможно, информационная или электронная начинка этих машин дала сбой на несколько секунд, но все вроде пришло в норму.
Через две минуты после полуночи, в тот момент, когда доктор Баржавель направился к аппаратам, собираясь их отключить, сигналы появились вновь. Кривые, отражающие мозговую активность, приобрели устойчивую форму. Электрокардиограмма задвигалась. Диастола, систола, бум, бум, сердце перешло на шестьдесят сокращений в минуту. Перламутровой белизны губы чуть разошлись и раздалось тихое шипение воздуха, проникающего в трахею. Как бы невероятно это ни выглядело, старые легкие приступили к вентиляции.
Мари Пастер не открыла глаза, но, если верить аппаратам, она была вполне жива. Ее ошеломленные родственники переглянулись: черт возьми, даже скончавшись, прародительница по-прежнему упорно цеплялась за жизнь, а значит, продолжится их хождение в клинику, в эту палату, пропахшую смертью и выделениями – всем тем, что они ненавидели и что напоминало им о собственной бренности.
Врач ничего не понимал. Конечно, он уже сталкивался, правда лишь единожды, с такого рода «воскресением»: женщина в гипотермии, все ее жизненные функции остановились на семь минут, прежде чем сердце снова забилось. Но Мари Пастер была на последнем издыхании. Ее почки и печень больше не функционировали, мозг походил на губку, силы иссякли; как же она могла вернуться к жизни?
Бипер Клер запищал в кармане ее халата. Ей предлагалось срочно спуститься в отделение. Очевидно, в родильном возникла проблема.
Клер устремилась в двадцать вторую палату, где находились одна из тех молодых мамочек, которым она помогла разродиться, и ее младенец. Между двумя посещениями Бессмертной Ба акушерка успела час назад посодействовать появлению на свет малыша Дамьена. Красивый доношенный малыш, целый и невредимый, один из последних в предыдущем тысячелетии.
Он был синюшным, с лиловым оттенком, маленькие ручки откинуты назад. Медсестра положила его на каталку и массировала грудь, пока врач доставал из сумки портативный дефибриллятор. Мать между рыданиями объяснила, что ее ребенок, которому она давала грудь, вдруг прекратил сосать и обмяк без движения.
– Вы ничего не заметили, Клер? – спросил врач.
– Нет. Младенец был совершенно здоров. Моя прабабушка умирала наверху и…
Четыре буквы прозвучали в ее голове. СВМС. Синдром внезапной младенческой смерти: Бог неудачно бросил кости – и маленькая жизнь оборвалась. Очень быстро вольтовые разряды начали подкидывать маленькое тельце. Клер не выносила белый шум, издаваемый проходящим через тело электричеством. Одна из худших сторон ее профессии.
Ребенка отправили в отделение неонатальной реанимации. После четырех попыток, укола адреналина и настойчивых усилий по его оживлению врач констатировал смерть в 00 часов 16 минут. Мать закричала что было сил и упала на руки Клер, которая не сводила глаз с мерзкой зеленой линии кардиомонитора в тщетной надежде на ее внезапный скачок. Она опять подумала о своей невыносимой прабабушке, о ее белой руке, испещренной фиолетовыми венами, и в глубине души во всем обвинила Бессмертную Ба: может, она украла жизнь этого ребенка, отказавшись умирать? Существует ли хрупкое равновесие, нечто вроде резервуара душ, который наполняется сверху и опорожняется снизу? На каждую жизнь одна смерть? Око за око, зуб за зуб?
Захваченная вихрем событий, она не обратила внимания на суету в коридоре, панические взгляды, отдаленные крики, словно родильное отделение занялось со всех концов. Тревога исходила из родовой палаты. Две женщины, поступившие вечером, рухнули на пол, корчась от боли. «Мой ребенок, мой ребенок!» – кричали они, прижимая руки к своим огромным животам. Их быстро перевели в хирургический блок и сделали им кесарево сечение. Матерей спасли, но их младенцы были мертвы.
Позже совершенно вымотанная Клер остановилась у окна в конце коридора. Никогда еще ей не случалось переживать столь трагическую ночь. Вдали над городом взмывали петарды, фейерверки по-прежнему освещали небо, и даже отсюда была слышна перекличка автомобильных гудков на улицах. Люди праздновали переход в новое тысячелетие, они радовались вовсю и пребывали на расстоянии световых лет от того, чтобы вообразить трагедию, разыгравшуюся в стенах клиники.
Что же произошло? Почему трое младенцев умерли менее чем за час? Клер со всех ног кинулась на новый сигнал тревоги. На этот раз вся бригада собралась в отделении для недоношенных с осложнениями, вокруг младенца, родившегося три часа назад. Он умер с датчиками дефибриллятора, прикрепленными к его хрупкому желтоватому тельцу.
В коридорах, в кабинетах, на телефонах все сходили с ума, кричали, высказывали гипотезы, пытаясь понять непостижимое. Говорили об интоксикации, о вредоносных медицинских препаратах, которые отразились на детях, о сокрушительной инфекции и прочем в таком роде.
Однако все быстро поняли, что ни одно из этих предположений не выдерживает критики, стоило спуститься в приемный покой отделения неотложной помощи: оно было заполнено беременными женщинами, лежащими на каталках или едва держащимися на ногах, их выносили из карет «скорой помощи» или реанимобилей в сопровождении близких, которые пытались их поддержать, женщин свозили со всего города, и черная густая кровь струилась у них по бедрам.
– Мне так хочется увидеть Джипси, – попросила девочка, лежащая на специально оборудованной больничной кровати.
Жизнь, болезнь, смерть… Три слова кружились, как закольцованные, в голове Клер, пока она смотрела информационную программу наступившего 1 января, в восемь утра. Жизнь: на втором этаже клиники Гейзенберга вы рождались. Болезнь: на третьем этаже, там, где находилась Ариана, вы еще были не мертвы, но и не совсем живы. Смерть: на четвертом, где пребывала Бессмертная Ба, вы переходили в мир иной. Естественный ход вещей.
– Лапочка моя, ты же знаешь, невозможно привести твою собаку в клинику, – отозвался Рафаэль. – Вернусь домой и сниму его на видео, а завтра, когда приду к тебе, покажу.
– Ш-ш-ш, – призвала их к молчанию Клер. – Послушайте. Послушайте новости…
Голос Арианы был едва слышен, сухожилия напрягались на ее цыплячьей шейке. На стенах палаты висели десятки снимков. Фотографии маленькой девочки с больной кровью, которая когда-то была блондинкой с искрящимися глазами. Сейчас все ее тело было в иглах и трубках, у нее не было сил встать с кровати, но те же искорки играли в ее взгляде, как звездочки, не желающие гаснуть.
В телевизоре по всем каналам передавали одну и ту же информацию: в ночь с 31 декабря 1999 года на 1 января 2000 года десятки тысяч – а возможно, даже сотни тысяч, цифры росли с каждой минутой – беременных женщин потеряли своих младенцев, причем повсюду в мире. Ни один континент, ни одна страна, ни одна раса или религия не остались незатронутыми. Совершенно так же все новорожденные менее одного дня от роду, доношенные или недоношенные, умерли, причем ни один медик, с учетом поступающих данных, не мог указать причину. Религиозные деятели заговорили об апокалипсисе, о Божьем суде, о конце света; медицинское сообщество выдвигало гипотезу о вирусе; генетики предполагали биологическую бомбу, заложенную в саму ДНК, которая по неизвестным причинам сработала при смене тысячелетия.
Словом, все утро теории сменялись одна другой, становясь все безумнее и безумнее. И именно в тот день приговоренного к смерти поджарили на электрическом стуле в Техасе, но эта информация прошла совершенно незамеченной.
И все это время младенцы продолжали умирать, час за часом. Второй новорожденный, которому Клер помогла родиться 31 декабря, около шести вечера, умер во сне – без крика и боли.
В следующие дни поступила другая важная информация от служб и гинекологических кабинетов всего мира. Не было никакой возможности контролировать приток поступающих пациенток: количество выкидышей перекрывало любую статистику, независимо от срока беременности. Будущие матери погибали, потому что вовремя не получали помощи. Очереди на аборт тянулись до приемных отделений больниц. Ни одна из мам не желала держать в животе мертвый зародыш.