от всего, что делали.
Главное, не испугать кур. Они хуже собак. Начнется такое кудахтанье, что слышно будет на другом конце города. Сбавив шаг, я приложил палец к губам и повернулся к цыгану. Он тяжело дышал, его рубаха насквозь промокла от пота и теперь блестела на солнце как елочная игрушка.
«Да, бегун из него фиговый», — подумал я, осторожно ступая в глубину курятника.
Я знал, где баптисты Мироновы хранят свою картошку. Огромный, мне по грудь, ящик из некрашеных досок располагался у задней стены курятника. Он всегда закрыт на амбарный замок, но баптисту Миронову не мешало бы быть умнее, чем он себя считал. Вместо того чтобы заставлять своих детей каждый раз молиться кому-то перед едой, ему не мешало бы проверить скобы, на которых держался тот огромный замок. Если бы он это сделал, то, вероятно, испытал бы немалое беспокойство.
Впрочем, баптист мог и не заметить пропаж. Ведь мы с Сашкой много оттуда не брали. Нам хватало четырех картофелин, которые мы пекли. Да и картошки на огородах каждый год бывало столько, что можно было засыпать ею любой погреб в городе по самое творило. Ее хватало как минимум до середины следующего лета.
Копать было еще рано, люди доедали прошлогодний урожай. Из этого я и заключил, что ящик Миронова полным быть не может.
Расшатав и вынув нижнюю скобу вместе с гвоздями, я поднял тяжелую крышку, шмыгнул носом и сказал:
— Сюда.
Не раздумывая, цыган залез в полупустой ящик.
Я уже закрывал его, когда он взмолился:
— Только не выдавай меня, мальчик!.. Я никого не убивал!.. У меня жена и двое детей в таборе!..
— Не выдам, — пообещал я и оглянулся.
С минуты на минуту сержанты сообразят, что в мышеловку кочегарки цыган не попал, и найдут эту дорогу. Это значило, что появиться здесь, в глубине куриного общежития, они могут в любое время. Хоть прямо сейчас.
— Да не будет переводу твоему роду, — хрипя от тяжелого дыхания, произнес цыган непонятную мне фразу.
Вдруг он рванул что-то с шеи и протянул мне в щель между крышкой и ящиком. Я машинально схватил это, так же автоматически сунул в карман шорт, опустил крышку и вставил скобу на место.
Я уже выходил из глубины курятника, когда появились милиционеры.
— Ты видел цыгана? — прокричал один из них мне почти в ухо.
Не сомневаюсь, что беглец слышал этот разговор.
В ухе у меня звенело, внутри кипело необъяснимое бешенство. Подкреплялось оно, конечно, тем, что я знал — они ничего мне не сделают. Я встал на цыпочки. Сержант с надеждой в глазах склонился надо мной и подставил ухо.
— Да! — проорал я.
Милиционер отшатнулся, грязно выругался и стал пальцем чистить ухо.
— Где он? — спросил второй.
У обоих были пистолеты.
— Дай подержать, скажу.
— Вот мерзавец! — восхитился он и схватил меня за шиворот. — Говори, где цыган!
Так со мной в нашем городе никто не обращался.
Шатаясь в его руке, я проревел диким голосом:
— Я отцу скажу, он тебе голову оторвет!
— Какому отцу, сопляк?!
— Игорю Петровичу! — визжал я, болтаясь из стороны в сторону.
— Ты погоди, погоди, — сразу заторопился первый, отнимая меня у своего напарника. — Не надо так с детьми… Мальчик, твой папа известный человек, коммунист. Я тоже член партии. — Он расстегнул кобуру. — Ты должен помочь нам поймать преступника. На, подержи.
Он вынул из пистолета магазин, передернул затвор, и на пол курятника упал патрон. Пока я целился в козырек подъезда и ощущал всю прелесть тяжести оружия, он искал патрон в пыли. Нашел и тут же отобрал у меня пистолет.
— Ну? Где он?
— Вон туда побежал. — Я показал на угол трехэтажного дома.
Милиционеры ринулись туда, стуча каблуками тяжелых ботинок.
Как можно жить в городе, работать в милиции и не знать каждый двор? Ну, выбегут они сейчас на улицу Революции и окажутся в парке. Давайте! Там есть где поискать.
Я вернулся к ящику и несколько раз стукнул по нему.
— Спасибо, мальчик, — послышался внутри глухой голос. — Живи сто лет на радость отцу Игорю Петровичу.
— Вечером сюда за картошкой придут, — сообщил я.
— Я понял, дорогой, понял. Уходи и ты, а то недоброе заподозрят.
Я шел по улице к дому, и меня переполняло странное чувство. Оно жило во мне в тот день, когда я совершил настоящий подвиг, прогнал злых кобелей от дома Дины, моей одноклассницы. Позже в тот день мы с отцом шли по улице, держали руки в карманах и говорили о чем-то неважном. Не помню уже…
Сплюнув через губу, я сунул руки в карманы, чтобы придать своим ощущениям еще более достоверный вид. Ладонь сразу наткнулась на что-то необычное. Я вспомнил о подарке цыгана, потянул и почувствовал его тяжесть и бесконечность. Я вытягивал подарок из шорт, и не было ему конца и края. Длинная цепочка. Вот, наконец, освободившись, из прорехи кармана вывалился крест.
Крест на цепочке. Зачем он мне?
Оказавшись дома, я некоторое время раздумывал, как поступить.
Потом я подошел к отцу, который варил, судя по запаху, гречневую кашу, и сказал:
— Смотри-ка, что я на улице нашел!
Я вытянул из кармана подарок цыгана. Отец окинул меня тревожным взглядом и принял «находку» в руку.
— Где нашел?
— На улице.
— Я уже слышал это. Но улица в твоем понимании — это все, что лежит за порогом этой квартиры. — Он присел передо мной. — Где именно ты нашел?
— У магазина, — соврал я, чувствуя, что пускаюсь во все тяжкие.
Отец перевернул крест и стал что-то высматривать на нем. Потом он с той же внимательностью исследовал застежку, близко поднеся ее к глазам.
— Девятьсот девяносто девятая проба. Такое золото носят только цыгане.
Я поднял голову и наткнулся на его взгляд.
— Но я еще ни разу не слышал, чтобы цыгане теряли золото, — уверенно произнес он. — Особенно с шеи при исправной застежке. Они его обычно находят.
Я пожал плечами. Понятно, что очень странно выглядят восьмилетние мальчики, вынимающие золотые украшения из своих карманов. Но уверенность в том, что двадцатью минутами раньше я сделал хорошее дело, не покидала меня. Такие вот мои ощущения не всегда совпадали с отцовскими. Впервые в жизни я оказался по ту сторону от него, склонившись ко лжи.
Он поднялся и убрал кастрюлю с плиты.
— Пошли.
— Куда? — испугался я.
— К цыганам.
— Зачем?!
Он уже подталкивал меня к двери.
— Вернем золото владельцу.
— Но владелец… — начал я и осекся. — Все говорят, что цыгане обманывают! Любой скажет, что крест его!
Он вывел меня на площадку и запер дверь.
— Обманывают не только цыгане.
Это точно…
Мы приближались к огороженному табору. Во мне трепыхалась надежда на то, что отца не пустят внутрь, но вскоре она растаяла. Отец переговорил о чем-то с капитаном милиции, курящим рядом с войсковым офицером. Четыре звездочки, я знал, что это капитан. Потом они вместе вошли в табор. Вцепившись руками в колючую проволоку и онемев от напряжения, я стал ждать, чем это закончится.
Появление отца в резервации вызвало у цыган немалый интерес. Многие из них бросили дела и приблизились к нему.
«Они любопытны, как щенки», — заглушая удары сердца, подумал я.
— Мой сын нашел это на улице. — Отец взял цепочку за конец, и крест закачался в воздухе. — Никто из вас не терял это украшение?
Выронив закопченный чайник, одна из женщин медленно подошла к отцу, подняла на ладони крест, осмотрела цепь.
— Это Хармана, — проговорила она и оглянулась. — Это Хармана! Они час назад увели его! — Из ее уст вместе с волнами рыданий потекла река непонятных мне слов.
От толпы отделился цыган с вислыми седыми усами, взлохмаченной белой головой и бакенбардами до подбородка.
Он подошел к женщине, обнял ее за плечи и сказал отцу и капитану:
— Два милиционера увели Хармана для допроса. Эта женщина — его жена. Хармана до сих пор нет. Она боится, что милиционеры убили его.
— Что за глупости? — возмутился капитан.
— Крест Хармана. Я тоже узнал эту вещь, — сказал цыган. — Ему подарил его тесть в тот день, когда Талэйта родила Романа. — Он мягко похлопал рыдающую женщину по плечу и пояснил: — Ее зовут Талэйта.
Капитан снял с брючного ремня рацию и спросил:
— Макеев, цыгана в дежурку приводили?
— Цыган сбежал, товарищ капитан! — послышался ответ. — Лудницкий и Иванов его ищут. Я уже отправил на подмогу двоих участковых…
Капитан посмотрел на седого цыгана и заявил:
— Сбежал ваш красавец Харман!
— Коли у ром шукар, то ром сарэ деса!.. — прокричал кто-то из толпы.
— Что он сейчас сказал? — взвился офицер, озираясь.
— Не кричи, — попросил дед Пеша, сидя на ящике из-под бутылок и вдавливая пальцем табак в трубку. — Он сказал, что если к цыгану по-хорошему, то и цыган всей душой. А если честного человека как собаку на цепи по городу водить, то кому же это понравится?
— А вы не знаете, зачем убегать от милиции честному человеку? — Капитан догадался, что среди цыган истину искать бессмысленно, и вдруг повернулся к моему отцу.
Цепочка была тем единственным, что связывало меня, то есть в данном случае — отца, с побегом. При такой скудости версий хороша любая из них.
— Вы точно не знаете, где беглец?
Отец лишь презрительно посмотрел на него.
— Нет, ну вдруг… — сбросил обороты милиционер.
— Капитан! — сыграв желваками, заговорил мой отец. — Страшно извиняюсь, но я всего лишь учитель. Извиняюсь за то, что плохо воспитываю чужих детей, возможно, недостаточно хорошо контролирую и своего сына. Наверное, это от недостатка моего собственного воспитания. А потому задавайте такие вопросы вашим Лудницкому и Иванову.
Поняв, в чем дело, женщина зашлась в истерике и начала рвать на себе волосы. Глаза у меня округлились от изумления, и я открыл рот.
Отец протянул крест седовласому цыгану.
— Как найдется ваш Харман, верните ему. — Он развернулся и вышел из табора.
— Вы забиваете наших людей в милиции! — громко произнес цыган. — Вы делаете все, чтобы уничтожить нас! Почему мы в таком случае не должны стараться этого избежать?!