Ничего из напечатанного не может вызвать оправданных опасений в предвзятости; но это не имеет значения. Посыл был ясен: мы, пресса, ожидаем, что вы, судьи, будете делать то, что мы скажем. После того как Верховный суд вынес решение против приостановки работы парламента в 2019 году, Квентин Леттс в газете The Sun потребовал, чтобы супругов судей допросили насчет того, за кого они голосовали, и намекнул на «коррумпированность» леди Хейл на том основании, что она согласилась после отставки занять неоплачиваемую должность в Оксфордском колледже (72).
Обнаглевшие газеты пытаются повлиять и на уголовные процессы. Особый энтузиазм в этом деле проявляет газета The Sun, начиная с ее кампании за ужесточение наказания Джона Венеблса и Роберта Томпсона и заканчивая петицией, рассмотренной в первой главе, с помощью которой она пыталась отговорить Королевскую прокурорскую службу от предъявления обвинений Ричарду Осборн-Бруксу, пенсионеру, убившему грабителя в 2017 году.
ГАЗЕТЫ ОТЛИЧАЮТСЯ ОСОБОЙ ЛЮБОВЬЮ К НЕВЕРНОМУ ИЗЛОЖЕНИЮ ФАКТОВ И КОММЕНТАРИЕВ, КАСАЮЩИХСЯ ВЫНЕСЕННЫХ ПРИГОВОРОВ ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ.
Зачастую в качестве причины необычного приговора цитируется вырванная из контекста строчка из длинной речи судьи. Полный текст приговора приводится редко. Подробности не приводятся почти никогда. Так, читателям редко сообщают, что в настоящее время по большинству преступлений действуют рекомендации по вынесению приговоров, публикуемые независимым Советом по вынесению приговоров, и судьи по закону обязаны им следовать. Парламент устанавливает максимальные сроки наказания за уголовные преступления, что опять же связывает руки судьям, выносящим приговоры.
Газета The Sun провела несколько кампаний публичной огласки, в ходе которых судьи, вынесшие, по мнению редакторов, недостаточно строгие приговоры, выставлялись на суд читателей (73). В 2006 году The Sun призвала «уволить» одного судью после того, как он приговорил человека по имени Крейг Суини к пожизненному заключению с минимальным сроком в пять лет и 108 дней за похищение c отягчающими обстоятельствами и сексуальное насилие над трехлетней девочкой. Генеральный прокурор позже подтвердил, что судья правильно применил закон и рекомендации по вынесению приговора, но перед этим судью успели назвать «ненормальным» и «откровенно безнравственным» в газете Express, с подачи министра внутренних дел Джона Рида и младшего министра Веры Бэрд, поспешившими заявить СМИ, что судья был «снисходителен» и «не прав» (74).
Во всех этих случаях мало внимания уделялось тому, что независимость суда – это принцип, заслуживающий уважения. Напротив, СМИ стремились к тому, чтобы мнения судей, выработанные после рассмотрения доказательств, были заменены блевотиной новостного редактора.
«Воля народа»
Поскольку современные технологии и социальные сети способствуют усилению и мобилизации групп с особыми интересами, мы видим четвертую угрозу независимости суда: власть толпы.
Регулярное воззвание к «воле народа» с тех пор, как Высокий суд вынес решение по делу Миллер, укрепило ложное представление о том, что судьи должны решать дела, основываясь на настроениях общественности, а не на фактах и юридических принципах. Доминик Рааб – я еще раз подчеркиваю, квалифицированный юрист – раскритиковал решение Высокого суда как «недемократическое». Ему стоило бы прочитать параграф 22 решения, в котором Высокий суд цитирует юриста А. В. Дайси: «Судьи знают о воле народа лишь то, что выражено в акте парламента, и никогда не допустят, чтобы действительность закона была поставлена под сомнение на том основании, что он был принят или продолжал действовать вопреки желанию избирателей».
Полагать, что судьи должны стремиться к принятию решений, которые одобряет часть или даже большинство граждан, значит полностью заблуждаться насчет функции судебной власти. Тем не менее болезнь распространяется – разрушительная вера в то, что судьи должны отвечать перед народом. В конечном итоге в основе пустой угрозы Найджела Фараджа возглавить марш из 100 000 протестующих к Верховному суду лежало его желание напомнить судьям, «что они не могут игнорировать результаты демократического голосования народа на референдуме» (75).
Ультраправые становятся особенно искусны в подборе юридических дел, которые они могут использовать в своих интересах. Мы видели это на примере трагических случаев Чарли Гарда и Альфи Эванса, когда международные правые активисты прибыли в Великобританию, чтобы использовать эти дела в собственных целях. Печальное дело морского пехотинца А, солдата с поврежденной психикой, осужденного за убийство после того, как он в упор застрелил афганского заключенного, было аналогичным образом использовано, когда его приговор был обжалован в Апелляционном суде. Leave.EU, группа, якобы созданная для проведения кампании за выход из ЕС во время референдума, которая во время вынесения решения по делу Миллер заявила, что «неизбранные судьи» «объявили войну британской демократии» (76), после референдума обратила свое внимание на «мусульманский вопрос», крича в Твиттере о «Лондонистане» и шариатских судах (77) с упорством, которое заставило Межпартийную парламентскую группу предположить, что Leave.EU «является подставной организацией ультраправой группы» (78). Она взяла на вооружение дело морского пехотинца А, засыпая Твиттер такими сообщениями, как «Похоже, наши судьи предпочитают педофилов патриотам! В какой момент наша система сбилась с курса?» (79)
Группа Leave.EU также вмешалась (80), когда Стивен Яксли-Леннон, основатель Английской лиги обороны[130], выступающий под именем Томми Робинсон, был заключен в тюрьму за неподчинение суду в 2018 году. Он был уличен в нарушении ограничений на освещение событий, наложенных судом в ходе судебного процесса по делу о группировке педофилов. Социальные сети заполонила враждебная дезинформация об этом деле, ложно представляя его как попытку истеблишмента подавить законную журналистику и защитить банды мусульманских педофилов (81), а сочувствие ультраправых распространилось по всей Европе и за ее пределами, достигнув кульминации, когда президент Дональд Трамп послал дипломата, чтобы попытаться вмешаться в наш внутренний апелляционный процесс (82). Истерия достигла таких масштабов, что даже после того, как Апелляционный суд отменил решение о неподчинении суду из-за процессуальных ошибок, кто-то все равно нашел время отправить подозрительный пакет судье, вынесшему тюремный приговор (83).
Целью всего этого, похоже, является достижение желаемых результатов в судебном процессе с помощью грубой силы. Не важно, кто прав; если удастся мобилизовать достаточное количество разгневанных марширующих и оказать достаточное давление на судебные органы, они подчинятся нашей воле. В конце концов, именно так, как нам говорят наши политики и СМИ, должны поступать судьи.
СУДЬИ – РЕБЯТА НЕ ИЗ РОБКОГО ДЕСЯТКА. Я ВЫСТУПАЮ ПЕРЕД НИМИ КАЖДЫЙ ДЕНЬ, И НЕЖЕНКАМИ ИХ ТОЧНО НЕ НАЗОВЕШЬ.
Они достаточно крепки, чтобы справиться с грубой критикой со стороны СМИ и случайными политиками, выходящими за рамки дозволенного. Реакция сэра Теренса Этертона на историю о «Врагах народа» является ярким тому примером. Автор книг Дж. К. Роулинг написала в Твиттере в ответ на сообщение MailOnline: «Если худшее, что они могут сказать о вас, это то, что вы – высокопоставленный судья, бывший олимпийский фехтовальщик и открытый гей, то вы в этой жизни победили (84)». Сэр Теренс и его супруг нанесли этот твит на кружки (85). Судьи могут справиться с критикой – и ожидают ее. Никто не может принимать решения такой важности и не отвечать за них.
Тем не менее судьи тоже люди. И кумулятивный эффект многолетнего разрушения основ начинает давать о себе знать. Сразу после появления заголовка «Враги народа» председатель Верховного суда обратился в полицию за консультацией по поводу своей защиты – впервые в карьере ему пришлось это сделать. Впоследствии разгневанные истцы приходили на открытые судебные заседания и в лицо называли судей «врагами народа» (86). Десятки тысяч фунтов стерлингов были потрачены на установку охранного оборудования и охранной сигнализации в домах некоторых судей. Более половины всех опрошенных судей сообщили, что они опасались за свою личную безопасность во время работы в суде. Угрозы расправой стали обычным явлением (87). На некоторых нападали прямо во время суда (88).
Не все эти случаи связаны напрямую с информационными кампаниями СМИ и деятельностью политических обозревателей; судьи имеют дело с самыми вспыльчивыми элементами общества и принимают решения, которые могут перевернуть жизни людей. Такая работа сопряжена с повышенным риском.
Тем не менее было бы верхом наивности делать вид, что напечатанные и опубликованные в Твиттере слова не имеют последствий. Нападки на судебную власть со стороны тех, кто разбирается, как она работает, задают тон тем, кто ничего в этом не смыслит.
Это не просто британский феномен. Поляризация в американской политике привела к тому, что судебная власть оказалась втянута в политику. Мало того что после 2010 года Верховный суд разделился по партийному признаку и теперь каждое назначение судьи отражает политические пристрастия правящей партии (89), так еще и безудержные нападки президента Трампа на «так называемых» судей (90) и «судей Обамы» (91), которые выносят решения против его незаконных действий как представителя исполнительной власти, попадают в заголовки газет по всему миру. Сколько бы мы, британцы, ни смеялись над цирком, устраиваемым Трампом, когда он пишет в Твиттере «Увидимся в суде!» (92) в адрес судей, давайте не забывать, что мы сами потакаем, например, министрам внутренних дел, угрожающим «бороться» с судьями за их либеральное отношение к «иностранным преступникам». Риторика Трампа – это наша риторика.
Если мы потеряем независимость судей, мы потеряем верховенство закона. В день, когда судья примет обязательное для исполнения решение, затрагивающее права и свободы одного из нас, не на основании юридических принципов и фактов, а с нервной оглядкой на скамьи для прессы и публики либо с предвкушением благосклонности или наказания со стороны политиков, – в этот день наша угасающая демократия достигнет терминальной стадии.