Стоп. Девушка остановилась в шаге от двери. С ненавистью ударила кулаком в кирпичную кладку. Чёрт. Вот дура. А с чего она взяла, что примчавшиеся на взрыв или там пожар кареты и машины, все те люди, кинутся к ней? С чего, она, дура непроходимая, прости Господи, это взяла?! На дверях дома, где её запер Джек, будет написано аршинными буквами – Здесь сидит самая тупая и бесполезная шлюха в городе?! Так, что ли? Да если предполагаемый пожар не доберётся до этого дома, если разрушения не столь велики, то никто и не будет особо усердствовать. И уж точно никому в голову не придёт пойти проверять все соседние здания на предмет наличия в их чуланах жертв сумасшедшего маньяка. Её же никто не ищет. Она никто. Да Генриетты Барлоу вообще не существует! Кто её будет искать?!
– Да, подруга, ты ещё та дура! – Генриетта громко расхохоталось. Её смеха даже не испугались притаившиеся в куче сваленного здесь хлама мыши.
Ну так и что? Так и что?!
– Да уж хренушки, – обозлённо прошептала Генриетта, хмуро глядя на преграждающую путь к спасению дверь.
Она будет кричать. Она будет визжать, выть, орать. Она будет так орать, что услышат даже сквозь раскаты сирен. Она себе все связки сорвёт, если понадобится, но не успокоится, пока не дозовётся хоть кого-нибудь. Может быть, с полицейскими будут натасканные на розыск людей собаки… Может её кто-то услышит, учует… Да всё может быть. Но молча сидеть и продолжать морозить задницу она больше не будет.
Генриетта и в самых смелых мечтах предположить не могла, какую реакцию общественности и городских властей вызовет этот взрыв. Один из четырёх, что с периодичностью в несколько минут, прокатились по Столице. Бомбы Невидимки сработали в заданное время. Все как одна. И никто не нашёл их. И никто не обезвредил. Уже после смерти своего создателя, эти чудовищные устройства унесли жизней больше, чем Империя потеряла во время последнего военного конфликта на границе с Викандрией семнадцать лет назад. Разумеется, единственным виновником был назван террорист номер один. Самый страшный и бесчеловечный преступник всех времён и народов.
___________________________________________________
Элен слышала голоса. Сначала ей казалось, что голосов много. Что они обволакивают её. Проникают под черепную коробку, заползают в уши, пытаются подлезть под плотно сжатые веки. Словно голоса обрели плоть. Они раздражали, причиняли едва ли не физическую боль. Ей казалось, что их множество. Что все эти голоса раздражённо и вызывающе громко жужжат, будто огромный разъярённый пчелиный рой. И только спустя какое-то время, когда шум начал становиться невыносимым, она внезапно поняла, что голосов гораздо меньше, чем ей показалось поначалу.
Три. Всего три голоса. Спустя какое-то время Элен отчётливо поняла, что слышит всего три голоса. Один несомненно принадлежал Аткинсу. Ненавистный и вызывающий страх. Страх пополам с отвращением. Вкрадчивый, надменный, полный самоуверенности. Иногда в нём проскальзывали злобные визгливые нотки. Голос Аткинса напоминал то шипение змеи, то лай гиены, то скрежет паука. Элен ненавидела этот голос.
Два других голоса были ей незнакомы. Она точно их раньше не слышала. Хотя… Что-то всплывало в её заторможенном сознании, какие-то отголоски воспоминаний пытались пробиться из глубин истерзанного мозга. Может быть, и слышала. Просто забыла. Или же эти голоса доносились к ней через забытьё, через сон… Второй голос явно принадлежал старику. Сварливый, надтреснутый, отталкивающий. Этот голос внушал девушке не меньше отвращения, чем голос Аткинса.
Последний голос отличался от первых двух. Голос спокойного, уравновешенного, уверенного в себе человека. Холодный и бесстрастный. Он неизменно оставался в одной тональности, его хозяин не кричал и не шептал. Говорил чётко и внятно. И этот голос показался девушке не менее ужасным, чем остальные. Человек с таким голосом спокойно разрежет её на кусочки и даже не поморщится…
Она лежала, не в силах пошевелиться. Она не могла открыть отяжелевших, словно обшитых свинцом век. Руки и ноги не слушались её. Она вообще удивлялась, как ещё могла дышать. Дыхание. Её дыхание было преувеличено громким, наполненным непонятным глухим шумом. Элен внезапно ощутила на лице, какой-то чужеродный предмет, закрывающий её нос и рот. И поняла, что дышит через специальный аппарат. Что какая-то невидимая машина помогает ей, закачивая в лёгкие кислород. Это было очень странно. Неужели она больше не в силах дышать самостоятельно?
Мысли, вялые и отупевшие, медленно текли, сбивчиво толкаясь на задворках сознания. Девушка словно прислушивалась к себе со стороны. Что с ней? Почему она так спокойна? Ей было абсолютно всё равно, что с ней будет. Она не испытывала никаких чувств. Ни страха, ни боли, никаких позывов. Пожалуй, только чувство неутихающей ненависти к доктору Аткинсу всё ещё тлело в ней. Её ноздри шевельнулись и внезапно словно прорвалась некая запруда. На Элен обрушился целый водопад не воспринимаемых секундой ранее запахов. Резина, кожа, спирт, запах лекарств, стерильный искусственный запах больничной палаты, сладковатый запах непонятного препарата, которым она дышала полной грудью. Вместе с воздухом она дышит какой-то гадостью, тут же образовалась в утомлённом мозгу мысль. Теперь понятно, почему она чувствует себя безучастной снулой рыбиной. Она под завязку накачана какими-то наркотиками.
… – я же говорил, что последствия могут быть непредсказуемыми! – Голос старика. Крайне возмущённый и ехидный. – Но кто будет слушать меня? Доктор Аткинс, не говорите, что я не предупреждал.
– Вы преждевременно раздуваете панику, – Аткинс. Говорил несколько устало, но уверенно. В его голосе слышалась удовлетворённость. – Подождём ещё. Доктор Хокинс, прошло слишком мало времени. Вы порой бываете непростительно нетерпеливы…
– Иногда мне кажется, что я сдохну прежде, чем мы добьёмся чего-то действительно стоящего! – фыркнул старик. Смягченно добавил: – Абрахам, старина, мы с вами уже давно. И я как никто другой знаю, что для вас значит наша работа. Но будьте реалистом. У нас недостаточно данных. Пока недостаточно. Необходимо кропотливое изучение реактивов. Мы не можем создать…
– Я это знаю не хуже вас, Дэниел! – отрезал Аткинс. Элен показалось, что директор Мерсифэйт разозлился. – У нас блестящие результаты на опытных образцах…
Кудахтанье. Элен не сразу поняла, что это смех названого Хокинсом старика.
– О да! Блестящие результаты. Которые на практике никуда не годятся. Это не то, к чему мы стремимся. Что толку в наших результатах, если мы не можем применить их в реальной жизни, на глазах у тысяч? Согласитесь, что мы не сможем на всех насильно надеть респираторы и подключить их к баллонам со смесью! Результаты? Вы забыли сказать о ряде побочных эффектов…
Раздался третий голос. Невидимый Элен человек призывал разошедшихся коллег к спокойствию.
– Господа, давайте не будет выяснять отношения, стоя в операционной у стола с пациентом. Это, в конце концов, непрофессионально. Доктора Аткинс прав. Нужно время. Сама операция прошла безупречно. У подопытной удивительно стойкий организм и крепкое здоровье. Она вынослива и сильна. И преотлично перенесла все процедуры.
– Она находится в состоянии комы уже второй день! – проворчал Хокинс. Элен непроизвольно вздрогнула. Кажется, к ней начали возвращаться привычные реакции. В том числе и на внешние раздражители. В коме? Два дня? Да что же они такого с ней сделали, эти ублюдки?! Если бы не продолжающий питать её мозг наркотик, затормаживающий все мышечные сокращения, наверняка уже кто-нибудь заметил, что она пришла в себя. Она бы выдала себя. Движением век, непроизвольным стоном, дёрганьем пальцев, чем угодно. – И нет никаких гарантий, что очнувшись, она не начнёт пускать слюни. Мы запросто могли превратить её в идиотку, Лоутон…
Холодный голос Лоутона безапелляционно возразил:
– Приборы фиксируют стабильную работу мозга и вполне приемлемую сердечную деятельность. Скажу больше… Активность её мозговых функций говорит сама за себя. Она в прекрасной форме. Разрушь мы её сознание, уничтожь все нейронные связи и сейчас бы мы стояли над бесполезным овощем. Но приборы не могут врать. Она очнётся. Это дело времени. И замечу, имеются все предпосылки, что…
Аткинс перебил его:
– Отлично, Руперт. Ты постарался на славу. Думаю, наш уважаемый доктор Хокинс теперь удовлетворён состоянием подопытной, услышав столь весомые аргументы. Она придёт в себя. Операция прошла успешно. Новый препарат оказался лучше всего, что мы создавали раньше. И совсем скоро мы увидим его в действии. Эта девочка будет нашей первой ласточкой. Вот увидите, Хокинс. По одному моему мановению пальца она сделает что угодно – без разговоров разденется догола, отдастся в самой извращённой форме, или же, не говоря ни слова, кинется на солдатские штыки! Это подлинная революция, господа!
– Новые методы должны себя оправдать, – уверенно сказал Лоутон. – Химическое воздействие на подсознание подопытного раскроет перед нами невидимые прежде горизонты.
– Превосходство старой доброй алхимии над современными науками, – радостно закудахтал Хокинс. Элен внутренне передёрнулась от его мерзкого смеха. – А ведь вы возлагали на электричество большие надежды, старина…
– Главное – результат, – невозмутимо ответил Аткинс. – И он у нас есть. Лежит перед нами.
Элен похолодела. В разморённом сознании стали формироваться всё более чёткие и вменяемые мысли. Кажется, наркотики переставали действовать. Возможно, уменьшили их подачу… Или же она уже дышит чистым кислородом. Но нет, сладковатый запах продолжал щекотать её ноздри. Но уже не мешал связно и трезво мыслить. Так о чём, дьявол их побери, они толкуют? Почему они говорят, что она будет во всём им подчиняться? Что они с ней сделали?!.
– Ваш друг… – пожалуй, впервые в невозмутимом голосе Лоутона проскользнуло сомнение. – Ваш друг, доктор Аткинс, рвался сюда. Он хотел увидеть её. Похоже, эта девушка сильно ему нравится. Хм.