Twitter Blue наконец заработала, проблема с самозванцами оказалась весьма серьезной, как и опасались Маск и Рот. На них обрушилось цунами фальшивых аккаунтов с голубыми метками, подделанных под аккаунты известных политиков и – хуже того – крупных рекламодателей. Один из них, притворяясь фармацевтической компанией Eli Lilly, твитнул: “Мы рады сообщить, что инсулин теперь предоставляется бесплатно”. Цена акций компании за час упала более чем на 4 %. Фальшивый аккаунт Coca-Cola сообщил: “Если это сообщение наберет 1000 ретвитов, мы вернем в «кока-колу» кокаин”. (Нужное количество ретвитов набралось, но кокаин в рецепт не вернули.) В фальшивом аккаунте Nintendo появилась картинка с Марио, который показывал всем средний палец. Печальной участи не избежала и Tesla. “Наши автомобили не соблюдают ограничения скорости возле школ. Пошли эти дети в жопу”, – твитнул один фальшивый аккаунт Tesla с голубой галочкой. Другой написал: “СРОЧНАЯ НОВОСТЬ: вторая Tesla врезалась во Всемирный торговый центр”.
Несколько часов Маск упрямо шел вперед, внедряя новые правила и угрожая самозванцам. Однако на следующий день он решил приостановить эксперимент с Twitter Blue на несколько недель.
Возвращение к работе
Когда введение подписки Twitter Blue обернулось катастрофой масштабов падения “Гинденбурга”, Маск вошел в свой кризисный режим. Порой кризисы заряжают его энергией. Когда он сталкивается с кризисом, его переполняет радостное возбуждение. Но только не на этот раз. В те среду и четверг он был мрачен, зол, раздосадован и неприветлив.
Отчасти это объяснялось тем, что финансовое положение Twitter стремительно ухудшалось. Когда в апреле он сделал предложение о выкупе компании, Twitter был практически самофинансируемой организацией. Но теперь доходы от рекламы снизились, а компании нужно было обслуживать проценты, имея долг объемом более 12 млрд долларов. “Это одна из самых ужасных финансовых картин, которые я видел в своей жизни, – сказал Маск. – Думаю, в следующем году у нас вполне может возникнуть дефицит более чем в два миллиарда”. Чтобы удержать Twitter на плаву, он продал еще часть своих акций Tesla общей стоимостью 4 млрд долларов.
Вечером в среду он отправил сотрудникам Twitter письмо. “Эту горькую пилюлю никак не сделать слаще, – начал он. – Откровенно говоря, в экономическом отношении нас ждут тяжелые времена”. Как и ранее в Tesla, в SpaceX и даже в Neuralink, он пригрозил закрыть компанию, а может, и вовсе объявить ее банкротом, если общими силами им так и не удастся исправить положение. Для достижения успеха требовалось полностью трансформировать доброжелательную, беспечную и заботливую культуру, сложившуюся в компании. “Перед нами лежит трудный путь, и он потребует от нас усердной работы”.
В частности, это предполагало отмену действующего в Twitter правила о том, что сотрудники имеют право всегда работать из дома, которое Джек Дорси ввел вскоре после начала пандемии, а Параг Агравал утвердил в 2022 году. “Удаленная работа отныне запрещена, – объявил Маск. – С завтрашнего дня все сотрудники должны работать в офисе не менее 40 часов в неделю”.
Введение этого нового правила было отчасти мотивировано уверенностью Маска в том, что совместная работа в офисе способствует обмену идеями и энергией. “Люди гораздо более продуктивны при личном взаимодействии, поскольку в таком случае им легче общаться друг с другом”, – сказал он, выступая перед сотрудниками на наспех организованном собрании в кафе на девятом этаже. Однако, вводя это правило, он опирался и на собственную трудовую этику. Когда один из сотрудников спросил, зачем ходить в офис, когда большинство людей, с которыми они взаимодействуют, находятся в других местах, Маск рассердился. “Позвольте прояснить ситуацию, – начал он медленно и холодно. – Если сотрудники не вернутся в офис, имея возможность это сделать, им более не место в этой компании. Точка. Если вы можете ходить в офис, но при этом не ходите, знайте: я уже подписал ваше заявление об увольнении. Точка”.
Проблема с Apple
Йоэль Рот понял, что, помимо проблемы с самозванцами, у Twitter Blue возникнет и другая загвоздка – Apple. Маск предполагал, что пользователи будут регистрироваться на платформе через приложение Twitter для айфона. Twitter будет получать 8 долларов, а также собранные Apple данные для верификации имен и другой информации, включая, как полагал Маск, и номера кредитных карт. “Засада в том, что никто, черт возьми, не удосужился проверить, будет ли Apple делиться этой информацией”, – говорит Рот.
В Apple действовали строгие правила в отношении приложений. Компания получала 30 % со стоимости приложений, а также с любых встроенных покупок. Хуже того, Apple не делилась пользовательскими данными. За попытку нарушить эти правила приложение удалялось из App Store. Такая политика была обоснована защитой персональных данных и обеспечением безопасности. Если пользователь производил покупку с айфона, Apple не разглашала ни его персональные данные, ни данные его кредитной карты.
“Это не сработает, – сказал Рот, позвонив Илону. – Использование айфона подорвет сам основополагающий принцип Twitter Blue”.
Маску это не понравилось. Он понимал политику Apple, но считал, что Twitter сможет ее обойти. “Ты уже поговорил с кем‐нибудь из Apple? – спросил он. – Просто позвони в Apple и скажи, чтобы тебе предоставили необходимые данные”.
Рот опешил. Если сотрудник среднего уровня вроде него позвонит в Apple и потребует изменить политику компании в отношении неприкосновенности персональных данных, там, как он выразился, его “на хер пошлют”.
Маск упорно твердил, что проблему можно решить. “Если мне нужно позвонить в Apple, я позвоню в Apple, – сказал он. – Если понадобится, я позвоню самому Тиму Куку”.
Йоэль Рот увольняется
Этот разговор стал для Рота последней соломинкой. В силу ограничений, наложенных Apple, бизнес-модель Twitter Blue оказалась под угрозой. Проблему самозванцев с голубыми галочками невозможно было взять под контроль незамедлительно, поскольку Маск сократил большинство модераторов контента. Авторитарные вспышки Маска продолжали нервировать сотрудников. И он требовал составить новый список людей, которые попадут под сокращение.
Рот сказал себе, что останется до промежуточных выборов 8 ноября, которые прошли без эксцессов и остались позади. Повесив трубку после разговора с Маском, он решил, что пора уходить. Пока Маск проводил общее собрание сотрудников в кафе на девятом этаже, Рот писал заявление об увольнении на десятом.
Он быстро созвонился со всей своей командой, чтобы сообщить коллегам об уходе, отправил письмо с заявлением и сразу же вышел из офиса, потому что не хотел, чтобы его выводили охранники. Когда об этом сообщили Маску, он искренне расстроился. “Ого, – сказал он, – я думал, он будет работать вместе с нами”.
Когда Рот ехал по мосту Бэй-Бридж в Беркли, у него завибрировал телефон. Новость о его уходе из Twitter распространялась быстро. “Я не отвечал на звонки за рулем, потому что я даже в лучшие времена сильно нервничаю, когда веду машину”, – говорит он. Доехав до дома и вытащив телефон, он увидел сообщение от Йони Рамона: “Можем поговорить?” Примерно так же написали Алекс Спиро и Джаред Берчалл.
Он позвонил Берчаллу, и тот сказал ему, что Маск расстроен и надеется, что он передумает. “Как мы можем убедить тебя вернуться?” – спросил Берчалл. Они проговорили полчаса, и Берчалл объяснил, как взаимодействовать с Маском, когда он входит в сатанинский режим. Рот сказал, что принял решение, но готов поговорить с Маском в рамках дружественной заключительной беседы. После позднего обеда он прикинул, что хочет сказать, и в 17:30 написал Маску: “Я готов поговорить”.
Маск позвонил ему сразу. Большую часть времени Рот говорил по намеченному плану, описывая самые насущные, на его взгляд, проблемы Twitter. После этого Маск задал ему прямой вопрос: “Ты рассматриваешь возможность вернуться?”
“Нет, это станет для меня неверным решением”, – ответил Рот.
Рот испытывал к Маску смешанные чувства. По большей части они взаимодействовали без проблем. “Он был адекватным, веселым, харизматичным и говорил о своих целях так, что поверить ему было трудно, но его слова при этом дарили тебе вдохновение”, – говорит Рот. Но были и моменты, когда Маск показывал свою властную, грубую, темную сторону. “Он был плохим Илоном, и таким я его терпеть не мог”.
“Люди хотят, чтобы я сказал, что ненавижу его, но все гораздо более сложно, и это, полагаю, и делает его интересным. Он ведь немного идеалист, правда? Он поставил перед собой ряд грандиозных целей – от обеспечения многопланетности человечества и перехода на возобновляемую энергию до поддержания свободы слова. И он создал для себя моральную и этическую вселенную, которая сфокусирована на достижении этих масштабных целей. Я думаю, из‐за этого его трудно представлять злодеем”.
Рот не стал просить выходное пособие. “Я просто хотел уйти, пока моя репутация еще не запятнана и пока я еще могу найти другую работу”, – говорит он с грустью. И еще он хотел защититься. Когда в The New York Post и других изданиях вышли статьи о его более ранних твитах, в которых он поддерживал демократов и выступал против Трампа, в его сторону полетели пугающие антисемитские и гомофобные смертельные угрозы. “Я очень беспокоился, что, если мы с Илоном расстанемся по‐плохому, он твитнет про меня что‐нибудь нехорошее и назовет меня либерастом, а потом сто миллионов его подписчиков, часть из которых могут оказаться буйными, станут преследовать меня и моих близких”. Говоря о своих опасениях, Рот погрузился в меланхолию. “Илон не понимает, – сказал он в конце нашей беседы, – что у нас в отличие от него нет личных охранников”.