Когда 2 декабря первый доклад Тайбби был подготовлен к публикации, Маск ненадолго улетел в Новый Орлеан, где у него состоялась тайная встреча с президентом Франции Эмманюэлем Макроном. По иронии судьбы они как раз обсуждали, как Twitter собирается соблюдать принятые в Европе законы о недопустимости риторики ненависти. В последний момент с публикацией Тайбби возникли юридические сложности, поэтому обнародование доклада пришлось отложить до тех пор, пока Маск не завершил переговоры с Макроном и не надавил на собственных юристов.
В первом треде из тридцати семи твитов Тайбби показал, как Twitter настраивал для политиков, ФБР и разведывательных служб специальные системы, чтобы они отмечали, какие твиты должны рассматриваться как кандидаты на удаление. В частности, Тайбби включил в отчет сообщения 2020 года, когда Йоэль Рот и другие сотрудники Twitter обсуждали, блокировать ли ссылки на вышедшую в газете New York Post статью о ноутбуке, который предположительно потерял сын Джо Байдена Хантер (что в итоге оказалось правдой). Сообщения свидетельствовали, что многие сотрудники пытались найти повод для блокировки любых упоминаний об этой статье: например, они утверждали, что такие публикации нарушают правила, запрещающие использование материалов, полученных путем взлома, или могут быть частью российской кампании по дезинформации. Это были слабые прикрытия для цензуры, и впоследствии и Рот, и Джек Дорси признали, что блокировка статьи была ошибкой.
Об этих и других разоблачениях Тайбби рассказали некоторые ведущие новостные организации, включая канал Fox News, но большинство традиционной прессы признало их “пшиком”, что нашло отражение в соответствующем хэштеге #nothingburger. Когда разразился скандал с ноутбуком, Джо Байден не занимал никакого государственного поста, поэтому запросы на блокировку твитов не обличали ни прямую правительственную цензуру, ни вопиющее нарушение первой поправки к Конституции США[25]. Многие запросы от команды Байдена, сделанные по стандартным каналам Twitter, были вполне обоснованны: так, среди них была просьба удалить пост бывшего актера Джеймса Вудса, который опубликовал непристойное селфи с ноутбука Хантера Байдена. Посвященная этому статья на сайте The Bulwark вышла под заголовком “Нет, Конституция не гарантирует вам право публиковать дикпики Хантера Байдена в твиттере”.
Но в тредах Тайбби обнаружилась и более значимая информация: Twitter фактически сотрудничал с ФБР и другими государственными организациями, позволяя им предлагать контент на удаление. “Множество государственных правоохранительных органов, по сути, руководят Twitter как невольным подрядчиком”, – написал Тайбби.
На мой взгляд, дело обстояло несколько иначе: часто Twitter выступал в качестве добровольного подрядчика. Вместо того чтобы бить тревогу, когда давление со стороны государства становилось слишком велико, руководители Twitter, похоже, с готовностью шли на уступки. Раскрытые Тайбби данные иллюстрировали проблематичный, но неудивительный факт: модераторы Twitter были склонны блокировать истории, играющие на руку Трампу. Более 98 % пожертвований, которые делали сотрудники компании, направлялись демократам. В одном случае речь шла об обвинениях ФБР в шпионаже за кампанией Трампа. В ведущих СМИ написали, что подобные обвинения раздуваются российскими ботами и фабриками троллей. Йоэль Рот за кулисами призывал Twitter к честности. “Я только что изучил эти аккаунты, – написал он в служебной записке. – Ни один из них не имеет никаких признаков связи с Россией”. Тем не менее руководители Twitter не стали ставить под сомнение укоренившийся нарратив о российском вмешательстве в выборы, или “Рашагейте”.
Стоит кое‐что сказать о том, как социальные сети разбивают людей на лагеря: Тайбби – политически независимый иконоборец, но, подписавшись на него в твиттере, я заметил, как алгоритмы платформы могут подкреплять идеологическую разбивку, отправляя людей в информационные пузыри к крайне левым или к крайне правым. В разделе “Вам также может понравиться” у меня сразу же появились аккаунты Роджера Стоуна, Джеймса Вудса и Лорен Боберт[26].
Бари Вайс
Вечером 2 декабря Бари Вайс сидела у дома в Лос-Анджелесе со своей женой Нелли Боулс, читала “файлы Twitter”, которые публиковал Тайбби, и завидовала ему. “Это идеальная история для нас”, – думала она. Именно тогда она получила от Маска неожиданное сообщение: он просил ее срочно прилететь в Сан-Франциско.
Как и Тайбби, Вайс была независимой журналисткой и не принадлежала ни к одному из идеологических лагерей. Как и Маск, Тайбби и Вайс работали под знаменем свободы слова, выступая против того, что считали прогрессивным воукизмом, порождающим сверхкритичную культуру отмены, особенно в ведущих СМИ и элитарных образовательных учреждениях. Вайс называет себя “умеренным либералом, озабоченным ограничением свободы слова со стороны крайне левых”. Она редактировала передовицы в The Wall Street Journal и The New York Times, а затем собрала группу независимых журналистов и создала на платформе Substack распространяемую по подписке рассылку The Free Press.
Маск встретился с ней несколько месяцев назад, когда давал интервью Сэму Альтману, вместе с ним основавшему OpenAI, на конференции Allen & Company в Сан-Валли. Она прошла за кулисы, чтобы сказать, как рада, что он пытается купить Twitter, и они обменялись парой слов. Когда в начале декабря Тайбби готовился к публикации своих “файлов Twitter”, Маск понял, что одному журналисту не справиться с таким огромным объемом материала. Его инвестор, товарищ-технарь и поборник свободы слова Марк Андриссен посоветовал ему привлечь к делу Вайс, поэтому, сидя в самолете на обратном пути из Нового Орлеана, где он встречался с Макроном, Маск отправил Вайс неожиданное сообщение, которое она получила вечером 2 декабря.
Вайс и Боулс, взяв с собой своего трехмесячного ребенка, поспешили на рейс до Сан-Франциско, который вылетал через два часа. Когда в одиннадцать вечера в ту пятницу они поднялись на десятый этаж штаб-квартиры Twitter, Маск стоял у кофе-машины, одетый в синюю куртку проекта Starship. Он пребывал в приподнятом настроении и провел им экскурсию по зданию, показав запасы футболок “Оставайся пробужденным” и другие пережитки старого режима. “Эти варвары прорвались сквозь ворота и воруют мерч!” – заявил он. Вайс показалось, что он напоминает ребенка, который только что купил целый магазин сладостей и не может поверить, что все это теперь принадлежит ему. Мушкетеры Росс Нордин и Джеймс Маск показали Вайс и Боулс некоторые компьютерные инструменты, чтобы работать с архивами компании в Slack. Они сидели в штаб-квартире до двух часов ночи, а затем Джеймс отвез их в гостиницу.
Бари Вайс
Когда на следующее утро, в субботу, Вайс и Боулс пришли в офис Twitter, они снова обнаружили Маска, который по‐прежнему ночевал на диване в библиотеке, у кофе-машины. Он завтракал хлопьями из бумажного стаканчика. Два часа они сидели в переговорной комнате и обсуждали его планы на Twitter. Зачем он это делает? – спросили они. Сначала он ответил, что купил компанию вынужденно, хотя после апрельского предложения у него и появились сомнения. “Я правда не был уверен, хочу ли завершать покупку, но юристы сказали, что я должен это проглотить, и вот я здесь”, – сказал он.
Но затем Маск стал вдумчиво рассуждать о своем желании создать публичную площадку, где соблюдается свобода слова. На кону стояло “будущее цивилизации, – сказал он. – Рождаемость падает, полиция мысли становится все сильнее”. Он полагал, что полстраны не доверяет Twitter, поскольку там подавляются определенные точки зрения. Чтобы справиться с этим, компании нужно обеспечить радикальную прозрачность. “Перед нами стоит цель очиститься от всех прошлых грехов и начать с чистого листа. Я не просто так ночую в штаб-квартире Twitter. Ситуация критическая”.
“И ему почти веришь”, – сказала мне впоследствии Вайс. В этом замечании не было яда – она говорила с искренней убежденностью.
Однако, хотя Маску и удалось произвести на нее впечатление, она сохранила скепсис, который делал ее независимой журналисткой. В какой‐то момент в ходе двухчасового разговора она спросила, как интересы Tesla в Китае могут повлиять на его руководство Twitter. Маску это не понравилось. Говорить предполагалось о другом. Вайс настаивала. Маск сказал, что Twitter действительно необходимо выбирать слова, когда речь заходит о Китае, поскольку бизнес Tesla нельзя ставить под угрозу. Он отметил, что преследование уйгуров в Китае не так однозначно. Вайс это насторожило. В конце концов Боулс вступила в разговор, чтобы разрядить атмосферу парой шуток. Они перешли к другим вопросам.
Ирония – или, по крайней мере, сложность – ситуации усугублялась тем, что Маску пришлось закончить общение и улететь в Вашингтон, где у него была назначена встреча с высокопоставленными правительственными чиновниками, темой которой должны были стать совершенно секретные вопросы о запуске спутников силами SpaceX.
Вечером в пятницу Вайс и Боулс дружно взялись за работу с “файлами Twitter”, но в выходные зашли в тупик, поскольку им пока не предоставили инструменты, чтобы попасть в архив сообщений из Slack и электронных писем сотрудников. Настаивая на необходимости обеспечения конфиденциальности, юридический отдел не позволял им получить непосредственный доступ к файлам. В субботу им помогал вездесущий мушкетер Нордин, который открывал архивы на своем ноутбуке. Но в итоге он вымотался и проголодался, а дома у него скопилось грязное белье, и на следующий день он решил не приходить в офис. В конце концов, было воскресенье. Он пригласил Вайс и Боулс к себе в квартиру, откуда открывался вид на квартал Кастро в Сан-Франциско, и они принялись с его ноутбука просматривать сообщения в публичном канале