Twitter в Slack.
Пока Вайс нажимала на юристов, чтобы они позволили сделать еще несколько поисковых запросов, ей позвонил заместитель начальника юридического отдела компании, который назвался Джимом. Она спросила фамилию, и он ответил: “Бейкер”. Вайс вспоминает: “У меня отвисла челюсть”. Джим Бейкер возглавлял юридическую службу ФБР, и некоторые представители консервативных кругов не доверяли ему, поскольку он был вовлечен в целый ряд скандалов. “Какого хрена? – написала она Маску. – Вы просите человека пробивать самого себя? Это ни в какие ворота не лезет”.
Маск взбесился. “Это типа как попросить Аль-Капоне проверить свою же налоговую декларацию”, – сказал он. Он вызвал Бейкера на встречу, и они схлестнулись по вопросу о том, какие гарантии конфиденциальности давало мировое соглашение между Twitter и Федеральной торговой комиссией. “Можете перечислить мне основные принципы этого мирового соглашения? – спросил Маск. – Оно лежит прямо передо мной. Назовете мне хоть один из его пунктов?” Дискуссия была обречена на провал. Бейкер хорошо разбирался в вопросе, но его ответы просто не могли удовлетворить Маска, и дело быстро кончилось увольнением.
Фильтрация по видимости
Тайбби и Вайс привлекли на помощь нескольких коллег и обосновались в душегубке без окон, которая благоухала немытыми мушкетерами и тайской едой. Джеймс и Росс, помогавшие им с цифровыми инструментами поиска, работали по двадцать часов в день, и казалось, что у них скоро глаза вылезут из орбит. Иногда по вечерам Маск заходил в душегубку, съедал кое‐что из остатков еды и пускался в долгие рассуждения.
Изучая старые электронные письма и сообщения в Slack, отправленные сотрудниками Twitter, Вайс гадала, что подумала бы о людях, которые решили бы прочесть ее личную переписку. От этого ей становилось противно. Росс тоже был щепетилен. “Честно говоря, я хотел оказаться как можно дальше от того, чем они занимались, – говорит он. – Я вроде как пытался им помочь, но мне не хотелось в это впутываться. Я не слишком политизирован, а это дело очень плохо пахло”.
В одной из статей, которые Вайс с командой написала на основе “файлов Twitter”, описывалась “фильтрация по видимости” – практика ограничивать охват определенных твитов или пользователей, чтобы они не занимали верхних строчек в поисковой выдаче и не признавались популярными. Крайним ее проявлением были так называемые теневые блокировки, при которых пользователи могли публиковать твиты и видеть их, но понятия не имели, что ни один другой пользователь платформы этих твитов не видит.
С технической точки зрения, Twitter не занимался явными теневыми блокировками, но использовал фильтрацию по видимости. Беседуя с Йоэлем Ротом, Маск лично принял такую идею как альтернативу полным блокировкам пользователей и несколько недель назад публично похвалил эту политику. “Негативные и ненавистнические твиты будут максимально обесцениваться, а их распространение будет сдерживаться, поэтому Twitter не будет получать с них ни рекламных, ни других доходов, – написал он. – Эти твиты не будут попадаться на глаза, если не искать их специально”.
Проблема возникала при проведении фильтрации по видимости с политической предвзятостью. Вайс пришла к выводу, что модераторы Twitter вели себя гораздо агрессивнее при снижении охватов сообщений, написанных правыми. “[В компании] был тайный черный список, а командам поручалось ограничивать охваты тем и аккаунтов, которые признавались нежелательным”, – написали Вайс с командой. Кроме того, Twitter, как и многие СМИ и образовательные организации, сузил определение допустимого дискурса. “Люди, стоящие во главе этих институтов, ввели новые параметры, расширив определение таких слов, как «насилие», «вред» и «безопасность»”.
Интересный пример показала эпидемия COVID. Одной крайностью была очевидно вредоносная медицинская дезинформация, например продвижение “народных” средств и методов лечения, опасных для жизни. Но Вайс обнаружила, что в Twitter с готовностью ограничивали и охваты сообщений, которые не согласовывались с официальными высказываниями, включая вполне правомерные обсуждения таких вопросов, как вызывают ли мРНК-вакцины проблемы с сердцем, работает ли обязательное ношение масок и правда ли вирус появился из‐за утечки из лаборатории в Китае.
Так, сотрудники Twitter поместили в черный список профессора Стэнфордского университета Джея Бхаттачарью, в результате чего его твиты не попадали в “популярное”, а их видимость была ограничена. Он организовал подписание петиции, в которой ряд ученых заявили, что введение карантина и закрытие школ принесет больше вреда, чем пользы, и эта спорная точка зрения в итоге получила некоторую состоятельность. Когда Вайс обнаружила, что Бхаттачарью ограничивали в охватах, Маск написал ему: “Добрый день! Можете приехать в эти выходные в штаб-квартиру Twitter, чтобы мы показали вам, что делал Twitter 1.0?” Маск, который придерживался аналогичного мнения о карантине во время эпидемии COVID, проговорил с Бхаттачарьей почти час.
“Файлы Twitter” подсветили развитие классической журналистики на протяжении последних пятидесяти лет. Во времена Уотергейтского скандала и вьетнамской войны журналисты, как правило, относились к ЦРУ, представителям армии и государственным чиновникам с подозрением – или хотя бы со здоровым скепсисом. Многие из них пришли в профессию, вдохновленные репортажами Дэвида Хальберстама и Нила Шиэна из Вьетнама и статьями Боба Вудворда и Карла Бернстина об Уотергейтском скандале.
Но начиная с 1990‐х годов и особенно после 11 сентября уважаемые журналисты все чаще делились информацией и сотрудничали с высокопоставленными представителями правительства и разведки. Такие установки были скопированы в компаниях, владеющих социальными сетями, что подтверждается инструкциями, которые получали Twitter и другие технологические компании. “Очевидно, у этих компаний не было особого выбора, становиться ли ключевыми элементами в мировом аппарате разведывательного и информационного контроля, – написал Тайбби, – но факты показывают, что их коллаборационистски настроенные руководители были только рады в этом участвовать”. Думаю, вторая половина его предложения более правдива, чем первая.
“Файлы Twitter” пролили свет на модерацию контента в компании, но также показали, какой трудной порой становится эта задача. ФБР, например, указывало Twitter на то, что некоторые аккаунты, размещающие негативные твиты о прививках и Украине, тайно контролируются российской разведкой. Если это было действительно так, имел ли Twitter основания для ограничения охвата этих аккаунтов? Как написал сам Тайбби, “это сложная дилемма о свободе слова”.
Глава 91Кроличья нора
@elonjet
Хотите в одночасье разъярить Маска – поставьте под угрозу его двухлетнего сына Экса, который всюду сопровождает его и служит для него неиссякаемым источником энергии. Вечером в один декабрьский вторник, когда шло обнародование “файлов Twitter”, Маск счел, что такая угроза имела место, и отголоски его гнева пошатнули сами основы объявленной им битвы за свободу слова.
Давний сталкер Граймс целый день дежурил на дороге неподалеку от лос-анджелесского дома, где остановились Граймс и Маск, и, как утверждают они сами, в какой‐то момент стал преследовать машину, на которой один из охранников Маска вез Экса в гостиницу к няне. Охранник остановился на заправочной станции, высказал сталкеру свое недовольство и снял его на видео – одетого как ниндзя, в перчатках и маске. Тот то ли запрыгнул на капот автомобиля, то ли попытался перебраться через него, когда оказался загнан в угол, – подробности оспариваются, – но когда приехала полиция, арестов не последовало. Опираясь на видео, опубликованное Маском, журналисты газеты The Washington Post выследили преследователя, который сказал им, что Граймс посылает ему зашифрованные послания в своих публикациях в Instagram. Маск твитнул: “Вчера вечером автомобиль с малышом Эксом в ЛА преследовал сумасшедший сталкер (думая, что в машине я), который позже заблокировал автомобилю проезд и забрался на капот”.
Маск полагал, что сталкер выяснил, где остановились они с Граймс, благодаря аккаунту @elonjet, который вел студент Джек Суини. Там в реальном времени публиковалась информация о перемещениях самолета Маска, взятая из открытых источников. Однозначных свидетельств в пользу этого не было: Маск приземлился в Лос-Анджелесе накануне, но Граймс сказала, что именно тогда заметила принадлежащий сталкеру автомобиль, припаркованный неподалеку от дома.
Аккаунт @elonjet давно досаждал Маску, который полагал, что Суини подвергает его опасности, публикуя его личную информацию. В апреле, еще только задумываясь о покупке Twitter, он обсудил этот вопрос за ужином с друзьями и близкими в Остине. Граймс и Мэй были твердо уверены, что его необходимо заблокировать. Илон согласился, но затем, когда купил Twitter, решил этого не делать. “Я настолько привержен свободе слова, что не блокирую даже аккаунт, который следит за моим самолетом, хотя и рискую при этом собственной безопасностью”, – твитнул он в начале ноября.
Это произвело на Бари Вайс хорошее впечатление, однако, готовя к публикации свой первый тред с “файлами Twitter”, она обнаружила, что Маск поступил с аккаунтом @elonjet так же, как старый режим в Twitter поступал с некоторыми из крайне правых: посты @elonjet подвергались суровой “фильтрации по видимости”, а потому не показывались в поисковой выдаче. Вайс была разочарована: это казалось лицемерием. Потом, после инцидента с Эксом, Маск единолично принял решение о полной блокировке @elonjet. В оправдание своего шага он сообщил, что теперь в Twitter действует правило о недопустимости разглашения сведений о местоположении людей.