В какой‐то момент в конце 2017 года он должен был принять участие в телеконференции о финансовой деятельности Tesla с аналитиками с Уолл-стрит. Джон Макнил, в то время занимавший должность президента компании, обнаружил его лежащим на полу в темной переговорной комнате. Макнил подошел и лег рядом с ним в самом углу. “Эй, друг, – сказал он. – У нас сейчас звонок по финансам”.
“Я не могу”, – ответил Маск.
“У тебя нет выбора”, – сказал Макнил.
Через полчаса Макнил все же смог поднять Маска. “Он вышел из коматозного состояния, и мы смогли усадить его в кресло, привести в переговорную других людей, пройти с ним по его начальному заявлению, а затем прикрыть его”, – вспоминает Макнил. Когда телеконференция закончилась, Маск сказал: “Мне нужно полежать, мне нужно выключить свет. Мне просто нужно побыть одному”. Макнил говорит, что такая сцена повторялась пять-шесть раз, включая и тот день, когда ему пришлось лечь рядом с Илоном на пол переговорной комнаты, чтобы он одобрил новый дизайн сайта.
Примерно тогда же некий пользователь Twitter спросил Маска, нет ли у него биполярного расстройства. “Есть”, – ответил он. Но добавил, что официальный диагноз ему никогда не ставили. “Плохие чувства возникают, когда случается что‐то плохое, поэтому реальная проблема, возможно, состоит в том, что я слишком увлекаюсь тем, на что подписываюсь”. Однажды, когда они сидели в переговорной комнате Tesla после одного из приступов Маска, Макнил прямо спросил, не страдает ли он биполярным расстройством. Когда Маск сказал, вероятность есть, Макнил отодвинулся от стола и повернулся к Маску, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. “Слушай, у одного из моих родственников биполярка, – сказал он. – Я прекрасно знаю, каково это. Если обратиться к хорошему врачу и правильно подобрать лекарства, ты снова станешь самим собой. Ты нужен миру”. Макнил вспоминает, что разговор прошел хорошо и Маск, казалось, действительно захотел выбраться из водоворота своих тяжелых мыслей.
Но этого не произошло. На мой вопрос он ответил, что знает лишь один способ разбираться со своими психическими проблемами – “принимать боль и заниматься только тем, что тебе действительно важно”.
“Добро пожаловать в производственный ад!”
Когда в июле 2017 года с конвейеров сошли первые Model 3 – компания каким‐то чудом уложилась в безумные сроки, установленные Маском, – Tesla устроила шумную вечеринку на заводе во Фримонте. Прежде чем подняться на сцену, Маск должен был зайти в небольшую комнату и ответить на вопросы нескольких журналистов. Но что‐то пошло не так. Он весь день был мрачен, проглотил пару банок энергетика, чтобы приободриться, а потом попробовал помедитировать, хотя раньше никогда этого не делал.
Франц фон Хольцхаузен и Джей-Би Страубел попытались вывести его из ступора, обратившись к нему с мотивирующей речью. Маск, однако, не слушал их и смотрел в пустоту, очевидно подавленный. “Последние несколько недель меня терзала жуткая душевная боль, – сказал он позже. – Совершенно жуткая. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы принять участие в торжестве после выпуска Model 3 и не выглядеть при этом самым депрессивным парнем в зале”. В конец концов он собрался с силами для пресс-конференции. Сначала он казался раздраженным, затем отсутствующим. “Простите, что я говорю суховато, – сказал он журналистам. – Меня сейчас многое беспокоит”.
Затем настало время выйти к двумстам ликующим фанатам и сотрудникам Tesla. Он пытался играть на публику, по крайней мере поначалу. Он выкатил на сцену новую Model 3, выскочил из нее и воздел руки к небу. “Главная цель этой компании состояла в том, чтобы сделать по‐настоящему классный и доступный электрический автомобиль, – сказал он, – и мы наконец ее достигли”.
Но вскоре в его словах послышались мрачные ноты. Даже зрители заметили, что, несмотря на все попытки изобразить радость, он пребывает в ужасном настроении. Вместо того чтобы праздновать, он предупреждал собравшихся, что грядут тяжелые времена. “В следующие шесть – девять месяцев нас ждет большое испытание: мы должны собрать огромное количество автомобилей, – запинаясь, сказал он. – Если называть вещи своими именами, нас ждет производственный ад”. После этого он зашелся смехом безумца. “Добро пожаловать! Добро пожаловать! Добро пожаловать в производственный ад! Мы застрянем в нем на полгода, не меньше”.
Эта перспектива, как и любая кошмарная драма, казалось, переполняла его темной энергией. “Жду не дождусь, когда мы вместе с вами пойдем сквозь ад, – сказал он пораженным зрителям. – Как говорится, когда идешь сквозь ад, не останавливайся”.
Он шел. И не останавливался.
Ад на невадской гигафабрике
В тяжелые в эмоциональном отношении периоды Маск обычно уходит в работу с головой. Так произошло и после июльского мероприятия в 2017 году, ознаменовавшего серийного производства Model 3.
Маск сосредоточился на том, чтобы разогнать производство и обеспечить сборку пяти тысяч Model 3 в неделю. Он оценил производственные и непроизводственные затраты и денежные поступления компании. Взяв установленную планку, Tesla должна была выжить. В противном случае у нее закончились бы деньги. Он повторял это, как мантру, всем руководителям и установил на заводе мониторы, на которых показывалось, сколько автомобилей и компонентов сходит с конвейеров ежеминутно.
Выполнить поставленную задачу оказалось чрезвычайно сложно. К концу 2017 года Tesla производила автомобили в два раза медленнее. Маск решил, что должен в буквальном смысле переехать в цеха и возглавить мощный рывок. Эта тактика – лично рваться в бой и круглосуточно работать с такими же одержимыми фанатиками – стала определяющей для маниакального напора, которого он требовал во всех своих компаниях.
Начал он с невадской гигафабрики, где Tesla производила аккумуляторы. Человек, который сконструировал установленную там сборочную линию, сказал Маску, что производить пять тысяч аккумуляторов в неделю – настоящее безумие. Реально выдавать не более 1800 единиц. “Если ты прав, Tesla – труп, – сказал ему Маск. – Мы либо будем производить по пять тысяч машин в неделю, либо не сможем покрывать свои расходы”. В ответ инженер сообщил Маску, что постройка дополнительных сборочных линий займет год. Маск уволил его и назначил новым руководителем Брайана Доу, обладавшего воинственным настроем, который Маску был по вкусу.
Маск взял на себя управление цехами и вжился в роль неистового фельдмаршала. “Это было умоисступление, – говорит он. – Мы спали по четыре – пять часов, часто прямо на полу. Помню, я думал: «Я на грани безумия»”. Его коллеги соглашались с ним.
Он вызвал подкрепление, в том числе своих самых верных товарищей: Марка Джанкосу, который играл вторую скрипку по инженерной части в SpaceX, и Стива Дэвиса, руководившего The Boring Company. Он даже привлек к работе своего молодого кузена Джеймса Маска, сына младшего брата Эррола, который только что окончил Беркли и присоединился к команде Tesla Autopilot в качестве программиста. “Илон позвонил мне и велел через час быть на аэродроме в Ван-Найсе, – рассказывает он. – Мы улетели в Рино, и в итоге я застрял там на четыре месяца”.
“Проблем было миллион, – говорит Джанкоса. – Треть элементов уходила в хлам, треть рабочих станций была ушатана”. Они работали на разных участках сборочной линии, переходя от станции к станции и решая проблемы, которые замедляли производственный процесс. “Когда мы выбивались из сил, мы уезжали часа на четыре поспать в мотель, а затем возвращались обратно”, – вспоминает Джанкоса.
Маск изучает аккумулятор вместе с Омидом Афшаром (крайний слева)
Инженер по медицинскому оборудованию Омид Афшар, который в университете параллельно изучал поэзию, только что пришел в компанию, чтобы стать адъютантом Маска на пару с Сэмом Теллером. Он вырос в Лос-Анджелесе и ходил в школу с портфелем, поскольку во всем равнялся на отца, инженера иранского происхождения. Афшар несколько лет отлаживал процессы на производстве медицинского оборудования, а когда пришел в Tesla, быстро подружился с Маском. Оба говорили с легкими запинками, и оба были инженерами по призванию. В первый день на новом месте, сняв жилье неподалеку от штаб-квартиры Tesla в Кремниевой долине, Афшар был отправлен прямо в бой и следующие три месяца работал на аккумуляторной гигафабрике в Неваде, приходя поспать в мотель, где снимал номер за двадцать баксов за ночь. Изо дня в день он вставал в пять утра, пил кофе с производственным гуру Тимом Уоткинсом, работал на фабрике до десяти вечера, а затем выпивал с Уоткинсом бокал вина и шел спать.
В какой‐то момент Маск заметил, что конвейер замедляется на станции, где дорогой, но медленный робот приклеивал на аккумуляторы полоски из стеклопластика. Вакуумные захваты робота то и дело роняли полоски, и он выдавливал слишком много клея. “Я понял, что наша первая ошибка состояла в попытке автоматизировать процесс и виноват я сам, поскольку настаивал на значительной автоматизации”, – говорит он.
Раздосадованный, Маск наконец задал простой вопрос: “На кой черт вообще нужны эти полоски?” Он пытался понять, зачем прокладывать стеклопластиком пространство между аккумулятором и днищем автомобиля. Инженеры сказали, что таково требование специалистов по шумоподавлению, которые хотели уменьшить вибрацию. Маск позвонил специалистам по шумоподавлению, но они сказали, что именно инженеры настояли на таком решении, чтобы снизить риск возгорания. “Я словно оказался в комиксе про Дилберта”, – говорит Маск. Он велел им записать звук в машине без стеклопластика, а затем – с ним. “Проверьте, будет ли разница”, – сказал он. Разницы они не заметили.
“Первым делом всегда надо проверять все требования, – говорит Маск. – Надо сделать их чуть менее кривыми и тупыми, поскольку любые требования всегда оказываются кривы и тупы. А потом – к черту, к черту, к черту!”