Блад с Залесски и Рунге, включенные в один из добровольческих батальонов, в составе отделения, ведомого командиром по кличке Сыч, углубились в близлежащую, окаймленную высокими тополями, улицу. В первых двух домах, кроме перепуганных женщин с детьми и престарелой супружеской четы, никого заслуживающего внимания они не нашли, а вот в третьем обнаружили то, что искали. На стене зала обыскиваемого дома в числе других висела фотография трех российских сержантов ВДВ с орденами и медалями на груди, окаймленная виньеткой «В память о Чечне».
— Цэ ты? — ткнул пальцем Сыч в крайнего справа, после чего воззрился на хозяина. Тот вместе с женой, сынишкой лет восьми и престарелой матерью стояли напротив под наведенными на них дулами автоматов.
— Я, — вызывающе вздернул подбородок хозяин — средних лет мужчина, высокий и с пустым, заткнутым за пояс, рукавом рубахи.
В это время в дом вошел довольный нацгвардеец с охотничьим карабином в руке:
— Ось, знайшов у комори!
— Твий? — вздернул левую бровь Сыч.
— Мой, — последовал ответ.
— Та ты сэпаратыст, — ухмыльнулся Сыч, — пидэш з намы.
— Русише бандит! — переведя взгляд с фотографии на мужчину, скривил губы Рунге.
Когда хозяина дома стали выводить, женщина с криком «не пущу!», бросилась к дверному проему, но Сыч свалил ее ударом ноги в живот, и тут же сам покатился на пол от удара вырвавшегося из рук солдат бывшего десантника. Тот прыгнул к брякнувшему о доски «коротышу», но схватить оружие не упел, — Залесски прошил инвалида тремя выстрелами из своей М-16.
— Кинчайтэ усих! — выхаркнул изо рта выбитый зуб Сыч, вставая на ноги, и треск автоматных очередей слился с криками убиваемых.
Когда последняя дымящаяся гильза со звоном откатилась к порогу, «чистильщики», убедившись, что все мертвы, продолжили обыск. При этом Рунге снял со стены в одной из спален приглянувшуюся ему небольшую древнего письма икону, Сыч вырвал из ушей залитой кровью женщины золотые сережки, а остальные ограничились разного рода понравившимися им вещами. Когда вся группа с чувством выполненного долга вышла из кисло воняющего порохом дома, в разных концах поселка слышалась беспорядочная стрельба, вопли местных жителей и лай перепуганных собак. Зачистка продолжалась.
Около восьми вечера в сиреневых сумерках гаснущего дня она была закончена с подсчетом конечных результатов. Собравшиеся в здании поселкового Совета младшие командиры доложили старшему о выявлении и ликвидации трех оказавших неповиновение «сепаратистов», а также аресте еще шестерых, в том числе двух женщин.
— Пишлы, я гляну, — записав все в журнал боевых действий, поднялся тот из-за стола, над которым уже висел портрет Бандеры.
На небольшой площадке перед административным зданием стояли несколько пыльных бэтээров с БМП*, окруженных гоготавшими бойцами (многие были явно навеселе), а чуть в стороне, у окаймлявших ее кустов сирени под охраной двух бойцов угрюмо стояла захваченная в плен группа местных жителей. Мужчины (среди них подросток и старик) были в кровоподтеках и ссадинах, женщины с растрепанными волосами и заплаканные.
При коротком разбирательстве выяснилось, что все они являлись местными активистами, призывали односельчан не подчиняться новым украинским властям и обращаться за помощью к России.
— И отой шмаркач?* — кивнул батальонный командир на щуплого подростка.
— Так, панэ майор, — ответил один из охранявших пленных нацгвардейцев. — Двух заарэштованых и його выказав ось цэй патриот.
Рядом тут же материализовался юркий с бегающими глазами тип, сообщивший, что он за новую власть, которой готов служить верой и правдой. По его словам, мальчишка отказывался изучать украинский язык в школе и призывал к этому других, а во время одного из митингов швырнул камень в представителя «Свободы», приезжавшего в поселок для ведения агитационной работы.
— А ты сам хто будэш? — заинтересованно оглядел «патриота» майор. — И чым займаешься?
— Я Сергей Маркович Осмачко, — подобострастно ответил тот. — Преподаю физкультуру в поселковой школе.
— Наша людына, — покровительственно похлопал Осмачко по плечу Сыч, а Рубин перевел суть беседы наемникам, и те одобрительно закивали.
— 3 цього часу ты тутешный староста, — заявил майор. — А чи е у сэлыщи ще патриоты?
— Как же, — настороженно покосишись на арестованных, наклонился к нему вновь испеченный староста, — имеются. Мой кум Петро Ломака и сосед Иван Гнидин. Недавно вернулся из заключения.
— Гаразд, — констатировал батальонный начальник. — Завтра о шостий ранку усим буты в комэндатури, — он кивнул на здание поссовета, — отрымаетэ посвидчэння, зброю тазавдання.
— Есть! — осклабившись, изобразил строевую стойку Осмачко. — Рад стараться!
На следующий день, выставив на окраине поселка несколько блокпостов, группа зачистки, прихватив арестованных, вернулась в аэропорт, в котором уже были развернуты батареи залпового огня «Град» и изготовлены к бою самоходные артиллерийские установки.
Спустя еще час, сразу после получения приказа, начался массированный обстрел Донецка. Реактивные снаряды с воем уносились в сторону темнеющих вдали городских окраин, им вторили залпы самоходных установок. После непродолжительной артподготовки для нанесения авиаударов туда же прострекотали несколько вертолетов, началась осада столицы Донбасса.
— Слава Украини! — взяв под козырек, напутствовал выдвигавшуюся из аэропорта бронегруппу маститый генерал из Киева.
— Гэроям слава! — вразнобой и без особого подъема отвечали сидящие на броне солдаты с нацгвардейцами.
Отсутствие энтузиазма объяснялось просто. Антитеррористическая операция шла в шахтерском крае уже больше месяца, но вместо побед разродилась целым рядом досадных поражений. В апреле провалился так хорошо спланированный при участии американских военных советников штурм Славянска. Уже было ворвавшаяся туда нацгвардия, усиленная элитным спецподразделением МВД «Омега», понесла значительные потери и вынуждена была позорно отступить, бросая технику с вооружением и боеприпасы. Желая взять реванш, при поддержке авиации с артиллерией силы ΑΤΟ вновь предприняли наступление на героически обороняющийся город и уже было заняли господствующую над местностью гору Карачун, но вскоре были выбиты оттуда, героически предавшись драпу. За три дня кровопролитных боев украинекая армейская группировка потеряла под Славянском три боевых вертолета, сбитых ополченцами из ПЗРК*, несколько сгоревших вместе с экипажами бронемашин, а также до сотни раненых, попавших в плен и убитых.
Примерно то же самое произошло и в ряде других, атакованных силами ΑΤΟ, городов Донбасса.
В Мариуполе 72-я отдельная мотострелковая бригада ВСУ*, усиленная карательным батальоном нацгвардии «Азов», получила достойный отпор от местных ополченцев и, лишившись нескольких командиров, а также до двух десятков бойцов, позорно бежала; под Краматорском двигавшаяся на город колонна бронетехники с десантом попала в засаду, понесла значительные потери и ретировалась к горе Карачун, а под Волновахой ополченцы сами напали на украинский блокпост, уничтожив там более полусотни «гэроив».
Новая украинская власть впала в шок и вместе со своими заокеанскими друзьями разразилась сентенциями о «руке Москвы» в донецком ополчении. Мол, в нем воюет российский спецназ, руководимый ГРУ Министерства обороны России.
Все это было ложью, поскольку командовал донецким ополчением полковник запаса Игорь Иванович Стрелков, в прошлом боевой офицер, прошедший не одну «горячую точку». Многие же из его бойцов, местные жители, в свое время служили в Советской армии. Как правило, в ВДВ, погранвойсках и на флоте. Пришли на помощь землякам, как всегда было в тяжкую годину, и казаки — с Дона и Кубани. Вот и весь спецназ, который так перепугал сидящую в Киеве хунту.
Оставив позади аэропорт, штурмовая группа покатила в сторону шахтерской столицы, окраины которой то и дело вспучивались фонтанами артиллерийских разрывов, а сверху обстреливались ракетами двух едва различимых в небе СУ-25. В разных концах миллионного города в небо поднимались клубы дыма, издалека доносило стон воздушной тревоги.
— Отличная огневая поддержка! — проорал Блад, держась рукой за скобу башни головного бэтээра, трясущимся рядом на теплой броне Залесски с Рунге.
— Да, — мотнули касками те. — Не завидуем мы повстанцам!
На подъезде к окраинным кварталам колонна развернулась в боевой порядок: головной бэтээр с урчащей за ним БМП остались на шоссе, а остальные сползли с него и двинулись по обеим сторонам озимого поля.
— Атака! — высунулся из башни командир, и машины сразу прибавили ходу.
Спустя пару минут за поворотом открылась густая лесопосадка, а на шоссе, перекрывая его поперек, засерел выполненный из бетонных плит, окаймленных автопокрышками, блокпост, с развевающимся над ним российским флагом, откуда навстречу атакующим понеслись огненные трассы.
Ду-ду-ду-ду! — задвоили в ответ крупнокалиберные пулеметы обеих машин, а десант кубарем скатился на землю.
— Русиш швайн! — нырнув в близлежащий кювет, выхаркнул попавшую в рот землю Рунге и стал обстреливать баррикаду короткими очередями.
Из другого кювета на противоположной стороне шоссе к нему присоединились Залесски с Бладом, а еще несколько бойцов, в том числе три «солдата удачи», пригнувшись и ведя на ходу огонь, засеменили вслед за сбросившими ход бронемашинами.
Внезапно под днищем одной уже почти достигшей горящего блокпоста, чадно воняющего резиной, оглушительно грохнул взрыв, машину подбросило, развернуло, и железо вспыхнуло костром, сквозь который донесся жуткий вой заживо горящих внутри стрелков и экипажа. В борту отвалилась дверь, и изнутри выбросились два факела.
— А-а-а!!! — душераздирающе понеслось в грохоте боя.
Ворвавшись на разрушенный блокпост, «чистильщики» обнаружили там прошитого пулеметной очередью мертвого старика, рядом с которым валялось охотничье ружье, и истекающего кровью, раненного в грудь молодого парня в тельняшке, с пустой кобурой на поясе, с ненавистью глядящего на победителей.