{51} Луначарский был покорен — даже возил Махоню к себе в гости на автомобиле.
В 1921 году в Москве состоялись последние выступления Кривополеновой. И снова с большим успехом. Получив деньги, паек, крестясь на портрет Ленина, Махоня отбыла домой. И снова быстро скатилась до нищеты. Подробности истории смерти восьмидесятилетней сказительницы Озаровская узнала от местного школьного учителя: «Я и еще несколько человек сидели в одном доме, как бабушка попросилась ночевать. Бездомная, почти совсем слепая, она занемогла и лежала на печи в сильном жару. В бреду она затянула былину и, пробудившись от собственного пения, очнулась. Увидев же, что сидят все любители ее старин, она уже сознательно стала петь и пела, пела… вплоть до агонии, когда за нею приехали сродники».{52}
О. Э. Озаровская продолжала заниматься фольклором, но теперь уже как исследователь. Летом 1921 года она возглавила Северную экспедицию по собиранию народной словесности в Архангельской губернии на реку Кулой и среднее течение реки Пинеги. Средства на экспедицию были выделены Наркомпросом. Разоренный противостоянием красных и белых край поразил «Московку» (так местные жители называли Озаровскую). Местные ее узнали и тоже поразились: «Да где ж твоя басота (красота), да где ж твоя лепота? Весь тук (жир) сронила…»{53} За страшные годы смуты Ольга Эрастовна сильно отощала. В известной мере само это путешествие было вызвано потрясениями мировой и Гражданской войн — Озаровская узнала о гибели собрания А. Д. Григорьева в Варшаве и мечтала провести экспедицию «по следам Григорьева». Ей хотелось посмотреть, какие изменения произошли в местной эпической традиции, и, может быть, восстановить, как ей казалось, утраченное. Участники экспедиции записали 100 валиков с двумястами мелодиями — 40 былин, 40 сказок, 600 песен, заговоры, частушки, колыбельные и детский фольклор. В 1925 году Озаровская вновь возглавила экспедицию (на этот раз от Архангельского общества краеведения). Теперь она обследовала верхнее течение реки Пинеги, составила описание местного свадебного обряда, записала сказки, песни, частушки. Итоги своих изысканий Ольга Эрастовна подвела публикацией в 1931 году книги сказок «Пятиречие» (в честь пяти северных рек, столь любимых фольклористами). Работа над рукописью «съела» остатки сил тяжелобольной Озаровской. Собирательница ослепла и через два года после выхода книги в свет умерла. Большая часть полученных в ходе экспедиций 1921 и 1925 годов материалов не дошла до читателя, часть была опубликована лишь в 2000 году.
Несмотря на свою широкую прижизненную известность и опубликованные книги О. Э. Озаровская все-таки была дилетанткой. Но именно она открыла счет фольклорным экспедициям на Русский Север после 1917 года. А первые по-настоящему научные и масштабные экспедиции в советское время состоялись только во второй половине 1920-х годов. В 1926–1928 годах братья Соколовы возглавили экспедицию «по следам Рыбникова и Гильфердинга». Отличаясь с юности демократическими взглядами, после Октябрьской революции они охотно пошли на сотрудничество с новой властью. В советское время их часто критиковали за немарксизм и вообще «отсталые» взгляды (об этом речь еще впереди). Однако критика не мешала братьям вести активную преподавательскую деятельность, иметь учеников, выступать в роли организаторов музеев и институтов, писать и издавать замечательные работы, делать довольно успешную научную карьеру. Показательно, что Борис Матвеевич Соколов, практически до самой кончины занимавший пост директора Центрального музея народоведения в Москве, в 1930 году принял в качестве агитатора активное участие в проведении сплошной коллективизации. Считается, что именно поездка в суровую зиму в числе стотысячников в Калужскую область привела к болезни, которая и свела ученого в могилу. Юрий Матвеевич пережил брата на десять с небольшим лет. Он скончался в Киеве от сердечного приступа. Чрезвычайно много сделавший в советское время для организации изучения фольклора народов СССР, Ю. М. Соколов на тот момент занимал пост директора Института фольклора Академии наук Украины и носил высокое звание академика.
Что касается экспедиции 1926–1928 годов, то в ее задачу входило выяснить, как эволюционировал эпос почти за шестьдесят лет, прошедших со времени экспедиции А. Ф. Гильфердинга, и почти семьдесят с момента открытия «Исландии русского эпоса» П. Н. Рыбниковым. За три экспедиционных лета ученые обследовали Заонежье, Кенозеро, Пудожский край и Водлозеро. Результаты были значительными — записать удалось 70 былин («больше, чем Гильфердинг», — не без гордости замечал Б. М. Соколов){54} от 135 сказителей, живших в дюжине деревень, обследованных собирателями. Успех объяснялся как раз тем, что советская экспедиция двигалась именно «по следам» прежних собирателей — демонстрация местным старикам томов гильфердинговского сборника, чтение помещенных в нем биографий сказителей неизменно располагали к фольклористам крестьян, после разверстки и реквизиций Гражданской войны вообще-то довольно недоверчивых к чужим людям. Каждому хотелось тоже попасть в книжку и послушать, как его голос звучит на фонографе. Правда, сохранившиеся у крестьян воспоминания о Гильфердинге за прошедшие десятилетия обросли легендами, в частности, о том, как «генерал хорошо награждал». Это, как писал Ю. М. Соколов, пробуждало «ожидание еще больших наград от нас, внося иногда нежелательную струю в отношения».{55} Итогом трехлетней работы стал сборник «Онежские былины», вышедший в свет только в 1948 году, когда Соколовых уже не было в живых.{56}
Особое внимание экспедиция уделяла потомкам известных сказителей. Хотелось выяснить, как былинная традиция сохраняется в их семьях. С этой целью Соколовы побывали в доме знаменитого И. Т. Рябинина в деревне Гарницы Сенногубской волости Петрозаводского уезда, выстроенном сказителем после своего московского триумфа 1894 года. Ивана Трофимовича уже не было в живых (он умер в 1908 году). В доме жили его потомки, бережно сохранявшие вещи, оставшиеся после знаменитого певца. Собирателям показали шкаф, диван, кровать, стулья, кофейник, семейные портреты, зеркало, про которое было сообщено, что оно подарено сказителю после концерта в Мраморном дворце, грамоту 1894 года и заграничный паспорт. Особое внимание гостей привлек бюст И. Т. Рябинина работы Д. С. Стеллецкого. Иван Трофимович был женат дважды. Имея во втором браке двоих родных сыновей Василия и Павла, он как к родному относился к пасынку — Ивану Рябинину-Андрееву. Иван Герасимович стал наиболее увлеченным последователем Ивана Трофимовича в исполнении былин. Еще в 1921 году Рябинина-Андреева приглашали в Петроград, где его пение слушал профессор В. Н. Всеволодский-Гернгросс. Выяснилось, что И. Г. Рябинин-Андреев знает 15–16 былин, из них записано было девять. В 1926 году сказитель умер. Членам экспедиции Соколовых удалось пообщаться с его сыном Петром Ивановичем и родным внуком И. Т. Рябинина Петром Васильевичем. Они и жили, разделившись, в родовом доме, и оба знали былины, но Петр Васильевич помнил две былины и, хотя имел красивый тенор, пел как-то вяло, долго заставлял себя уговаривать и стеснялся. Другое впечатление произвел Петр Иванович Рябинин-Андреев, который вел себя как готовый артист, жаждущий признания. Ему и суждено было стать продолжателем легендарной рябининской традиции исполнения былин. Впрочем, он лишь мастерски воспроизводил кое-что из того, что уже было записано от его отца и знаменитых стариков Рябининых — Ивана и Трофима.
Настоящей сенсацией стало открытие членами экспедиции двух по-настоящему талантливых исполнителей — семидесятилетнего Федора Андреевича Конашкова, от которого удалось записать 19 былин (столько же, сколько Рыбников и Гильфердинг зафиксировали от Трофима Рябинина), и потрясшего Соколовых 69-летнего Григория Алексеевича Якушова, спевшего 37 былин общим объемом в 10 тысяч стихов. Их Соколовы даже хотели повезти в Европу, но времена изменились, и поездка не состоялась. И все же общее впечатление от экспедиции было неутешительным. Б. М. Соколов сделал вывод, что «в скором времени былины ожидает вымирание. Более молодое поколение почти не знает их — былины продолжают еще существовать лишь благодаря старикам и старухам в возрасте от 60 до 100 лет».{57} Однако подобный пессимизм не мог служить основанием для прекращения фольклорных изысканий.
Любопытно, что одновременно с москвичами Соколовыми, деятельность которых финансировалась Государственной академией искусствознания, на Русском Севере в 1926–1929 годах работали комплексные экспедиции, организованные ленинградским Государственным институтом истории искусств, обследовавшие Заонежье, Пинегу, Мезень и Печору. В составе этих экспедиций принимали участие как опытные, так и начинающие фольклористы, многим из которых в будущем предстояло стать крупными учеными, исследователями фольклора, — А. М. Астахова, Н. П. Колпакова, И. В. Карнаухова, А. И. Никифоров и др. Из числа участников этой экспедиции особо хотелось бы выделить Анну Михайловну Астахову (1886–1971). Участие в первой поездке в Заонежье в 1926 году перевернуло жизнь сорокалетней учительницы, мечтавшей о научной карьере, но ранее планировавшей заниматься историей русского стиха. Вся ее последующая долгая жизнь будет связана с былинами. Астахова станет редактором многочисленных сборников былин, автором фундаментальных работ по русскому эпосу. А главным героем ее изысканий станет именно Илья Муромец. Не случайно в 1958 году ею будет издано академическое издание свода былин и сказок об Илье Муромце, собранных за сто лет, с развернутыми комментариями и добротной статьей-исследованием. Эта книга — настоящий путеводитель в мире былинных сюжетов, связанных с Ильей. Она явилась этапным произведением о главном русском богатыре, таким же, каким была за 90 лет до того вышеупомянутая фундаментальная монография Ореста Федоровича Миллера «Илья Муромец и богатырство киевское».