Поэтому полчища татар в былинах неизменно истребляются богатырями, а попытка татарских царей, являющихся из «Литвы», взять с Киева дань никогда не удается.
Век, в котором живут в граде Киеве былинный князь Владимир и его богатыри, воюющие с татарами и всякой нечистью, определить непросто. Как уже говорилось, исследователи чаще всего пытаются рассмотреть во Владимире трех князей, действовавших в русской истории в период с конца X и до конца XIII века (а всего с X по XVI век известно около сорока князей, носивших это имя). Однако приходится признать, что мир былин мало напоминает Киевскую Русь. Главная задача богатырей — защищать Русскую землю от неприятелей. Богатыри этим вполне успешно и заняты, отстаивая, как правило, два объекта — сам Киев и богатырскую заставу. Былинный Киев — столица мощного государства, мало напоминающего домонгольскую Русь. В. Я. Пропп верно отмечал: «Киевская Русь вовсе не была тем единым резко централизованным государством, каким она рисуется в эпосе. Если же в эпосе русский народ представлен как совершенно единый, а Киевская Русь изображается мощным, централизованным и монолитным государством, то это происходит не потому, что народ неверно изображает историю, а потому, что народ в своих песнях пел о том, к чему он стремился, а не о том, что уже прошло. То, к чему стремился народ, позднее было осуществлено Москвой».{191}
Исторические киевские князья X–XII веков были постоянно окружены дружинниками. Все решения князь принимал после совещания с дружиной. Последнее слово, разумеется, оставалось за ним, но не считаться с мнением дружинником князь не мог. Бывали случаи, когда дружина, недовольная князем, отказывала ему в поддержке. Согласно сообщению «Повести временных лет» (под 996 годом), Владимир Святославич «любил дружину и с нею совещался об устройстве страны, и о войне, и о законах страны». Дружинник не был слугой князя, он являлся его боевым товарищем и мог, как человек свободный, отказаться от службы у одного князя и перейти к другому. Дружинник всегда находился при князе и никакого материального содержания, кроме как полученного напрямую от князя, не имел. Не имел он ни собственного хозяйства, ни дома. Щедрость к дружинникам (и не только) считалась естественной чертой характера князя, летописи особо выделяют скупых князей как нечто необычное. И тот же Владимир Святославич ставился летописцами в пример за то, что, увлеченный библейскими заповедями, «повелел он всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать всё, что надобно, питье и пищу и из казны деньги. Устроил он и такое: сказав, что „немощные и больные не могут добраться до двора моего“, приказал снарядить телеги и, наложив на них хлебы, мясо, рыбу, различные плоды, мед в бочках, а в других квас, развозить по городу, спрашивая: „Где больной, нищий или кто не может ходить?“ И раздавали тем всё необходимое. И еще нечто большее сделал он для людей своих: каждое воскресенье решил он на дворе своем в гриднице устраивать пир, чтобы приходить туда боярам и гридям, и сотским, и десятским, и лучшим мужам — при князе и без князя. Бывало там множество мяса — говядины и дичины, — было все в изобилии. Когда же, бывало, подопьются, то начнут роптать на князя, говоря: „Горе головам нашим: дал он нам есть деревянными ложками, а не серебряными“. Услышав это, Владимир повелел исковать серебряные ложки, сказав так: „Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиною добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиною доискались золота и серебра“».{192}
В основе этого летописного сообщения лежит устное предание о щедрости правителя. Как и всякое предание, оно, наверное, преувеличивает размеры княжеской благотворительности. Может быть, из него и проистекает образ вечно пирующего былинного князя Владимира. И все же уклад жизни Владимира в былинах резко отличается от того, как живет в Киеве летописный Владимир. Вокруг былинного Владимира дружины нет. На пирах его окружают бояре, мало напоминающие древнерусскую «старшую дружину», занятые в основном интригами и завидующие богатырю, которого князь одарил шубой. Едят и пьют здесь также купцы и крестьяне, но их роль на княжеском банкете никак не проясняется. Немаловажно, на какое место будет посажен явившийся на княжеский пир гость… Вокруг князя суетятся слуги. Сидят, конечно, на пирах и богатыри, но и они мало походят на дружинников. У Добрыни есть дом, где живут его мать и верная жена; семьянином и домовладыкой является и Ставр Годинович; стремится обрасти семейством и «бабий насмешник» Алеша Попович; владельцами огромных состояний, своим богатством и могуществом затмевая даже Владимира, выступают в былинах Чурило Пленкович и Дюк Степанович. В Киеве богатыри не засиживаются — они заняты исполнением поручений князя. А если уж богатыри в находятся при князе, то они несут придворную службу — «стольничают», «приворотничают», «чашничают» и т. д. Отъезд на службу к другим государям (как мы знаем из былины о злоключениях Дуная Ивановича) не приветствуется. Укладом своей придворной жизни былинный Владимир чем-то напоминает московских самодержцев XV–XVII веков, но никак не князя Киевской Руси. Недаром В. Ф. Миллер считал «наслоения» XVII века в былинах одними из самых мощных.
Если уж где богатыри и представлены некой группой, то это не в Киеве, а на заставе. Богатырская застава часто вызывает ассоциации с летописным рассказом о строительстве Владимиром Святославичем городов в окрестностях Киева. Кажется, зачем и строить-то их было Владимиру, заселяя выходцами из подчиненных Киеву племен, если не для обороны? И тут сразу возникает аналогия с московскими засечными чертами XVII века. Значит, и былинные заставы — что-то из этого рода объектов? Однако в былинах не идет речь о «заставах» во множественном числе! Застава — всего одна, но такая, что мимо нее ни «на добром коне никто не проезживал», ни «птица черный ворон» мимо нее «не пролетывал», ни «серый зверь да не прорыскивал». Ясно, что она находится где-то на подступах к Киеву, но о том, где именно эти «подступы», в разных былинах даются самые разнообразные сведения: то на каких-то «на степях на Цицарских», то на «горах ли да на окатистых», то «на крутых горах, да на желтых песках», то по «дороге по латынские», то на Фавор-горе или у горы Сорочинской. Расстояние, отделяющее заставу от Киева, может достигать и двенадцати, и трехсот верст — либо к востоку, либо к западу от столицы. Как мы помним, Илья видит неприятеля, обозревая окрестности или в «трубочку подзорную», или в «кулак молодецкий». Заодно былина дает описание пространства, прилегающего к заставе:
Да смотрел он под сторону восточную —
Да и стоит-то-де наш там столнё Киев-град;
Да смотрел он под сторону под летную —
Да стоят там луга да там зелёныи;
Да гледел он под сторону под западну —
Да стоят там да лесы тёмныи;
Да смотрел он под сторону под северну —
Да стоят-то-де там да ледены горы;
Да смотрел он под сторону в полуночю —
Да стоит-то-де нашо да синё морё,
Да и стоит-то-де нашо там чисто полё,
Сорочинско-де славно наше Кулигово.{193}
Любопытно, что в приведенном примере на стороне «полуночной» (северо-восточной?) певец с Печоры поместил знакомые ему «ледяны горы» и «нашо… синё морё»! Конечно, никакие это не окрестности Киева. И упомянутое «поле Кулигово» также никакой не ориентир — в эпической традиции это обычное место поединка богатырей. «Певцу важно другое: панорама дает понять, что застава в данный момент составляет некий центр — не только событий, но и пространства вообще, — с высоты заставы обозреваются все стороны света, к ней они сходятся. Ясно, что сами эти стороны носят совершенно типовой характер и рисуются, конечно, контрастно… застава оказывается как бы в центре русского Севера».{194}
Как устроена богатырская застава, тоже неясно. Сколько живет на заставе богатырей, сказать сложно — их численность в разных вариантах былины колеблется от трех до тридцати трех. Организация заставы мало напоминает дружинную: атаман (это неизменно Илья Муромец), податаманье (чаще всего Добрыня), есаул, писарь (Добрыня или Дунай), конюх, повар. Застава — то ли село, то ли город, то ли крепость. Илья живет здесь в шатре. Наверное, в шатрах обитают и прочие богатыри. Что такое «шатер», довольно часто встречающийся в былинах как место отдыха и богатыря, и его соперников, понять сложно. Точнее, сложно понять, что под ним подразумевалось сказителями. В некоторых вариантах проскальзывает, что из шатра Илья выходит «на улицу» или «на свои балконы широкие», а в некоторых сообщается, что шатер вообще «белокаменный»! Иногда указывается, что богатырь поднимается «на заставу», то есть на высокую башню, и озирает окрестности. Описание заставы «ситуативно, функционально и экспрессивно. Картина в целом не дается, по ходу повествования всплывают подробности, которые лишь отчасти складываются в нечто единое».{195} Они «обнаруживаются постольку, поскольку это необходимо для рассказа».{196}
В любом случае, былинная застава не имеет ничего общего ни с городами, построенными историческим Владимиром Святославичем, ни тем более с тем, как реально была организована оборона русской границы в начале XI века. Это-то мы как раз более-менее можем себе представить. Дело в том, что в 1008 году Киев проездом посетил миссионер Бруно Кверфуртский, мечтавший обратить в христианство печенегов. Князь Владимир Святославич попытался было отговорить отважного саксонца от продолжения путешествия, доказывая ему, что встреча с печенегами сулит верную гибель. Поняв, наконец, что Бруно не откажется от своего намерения, русский князь лично в сопровождении войска проводил миссионера «до крайних пределов своей державы». Путь занял два дня. Здесь Бруно заметил: свои «крайние пределы» Владимир «из-за вражды с кочевниками со всех сторон обнес крепчайшей и длиннейшей оградой». Прощаясь с Бруно, русский князь спрыгнул с коня и «вместе со своими лучшими мужами» даже «вышел за ворота».