А не кровав сабли кровавоей,
А не сироти-кто ты ли ты да малых детушек,
А не бесчести-ко ты да молодыих жон!{246}
Богатырю для подвигов необходим конь. Приобретение верного товарища, способного носить героя, непростое дело — это понятно уже из поучения калик: «Доставай, Илья, коня собе богатырского, выходи в раздольицо чисто поле, покупай первого жеребчика, станови его в срубу на три месяца, корми его пшеном белояровым, а пройдет поры-времени три месяца, ты по три ночи жеребчика в саду поваживай, и в три росы жеребчика выкатывай, подводи его к тыну ко высокому: как станет жеребчик через тын перескакивать, и в ту сторону, и в другую сторону, поезжай на нем, куда хочешь».{247}
«Выкармливание коня» — сказочный мотив, «частный случай выкармливания чудесных или волшебных животных. Так выкармливаются благодарные животные, орел, конь». В сказках выкормленный орел переносит героя в некое заветное место, где тот обретает счастье. «Выкармливание коня показывает, что дело не просто в питании животного. Кормление придает коню волшебную силу. После кормления „на двенадцати росах“ или „пшенной белояровой“ он из „паршивого жеребенка“ превращается в того огненного и сильного красавца, какой нужен герою. Это же придает коню волшебную силу».{248}
Наконец Илья выезжает «во чисто поле»:
Он и бьет коня по крутым бёдрам,
Пробиват кожу до чёрна мяса;
Ретивой ёго конь осержается,
Прочь от земли отделяется,
Он и скачет выше дерева стоячего,
Чуть пониже оболока ходячего.
Первый скок скочил на пятнадцать верст,
В другой скочил, колодезь стал;
У колодезя срубил сырой дуб,
У колодезя поставил часовенку,
На часовне подписал свое имичко:
«Ехал такой-то сильной, могучий богатырь,
Илья Муромец сын Иванович»;
В третий скочил — под Чернигов-град.
Так в вышеуказанном варианте из сборника Киреевского.{249} В сборнике Кирши Данилова дальность богатырского скока определяется скромнее — в пять верст.
Удержаться по дороге в Киев от применения силы богатырю не удается:
Под Черниговом стоит сила — сметы нет;
Под Черниговом стоят три царевича,
С кажним силы сорок тысячей.{250}
В варианте, записанном Гильфердингом от Трофима Рябинина (за десять лет до этого ту же былину, но в более кратком виде, записал от него Рыбников), ни про каких царевичей не упоминается и описание вражеской силы дается не в количественном обозначении:
Нагнано-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна ворона;
Так пехотою никто тут не прохаживат,
На добром кони никто тут не проезживат,
Птица черной ворон не пролетыват,
Серый зверь да не прорыскиват.{251}
Илья, в варианте, записанном Е. Фаворским, расстроен, что ему приходится «переступить» заповедь отцовскую, но не вмешаться ему нельзя, так как
Богатырско серцо разгорчиво и неуёмчиво,
Пушше огня-огничка серцо разыграется,
Пушше пляштово мороза разгораетса.{252}
Он берет в руку саблю и принимается «по силушке погуливать», поворачиваясь, делать в ней «улицы» и «часты плошшади» (в варианте Рябинина Илья топчет врага конем и колет копьем). Вот богатырь добирается до трех царевичей — ему предстоит решить их судьбу:
Во полон ли мне вас взять,
Ай с вас буйны головы снять?{253}
Первый вариант не подходит, поскольку он связан с затратами на содержание пленников, да и времени с ними возиться у Муромца нет; второй вариант отпадает, поскольку Илья считает неправильным «царски семины погубить». В итоге принимается совсем неожиданное решение — царевичей следует отпустить, но с условием:
Вы поедьте по свым местам,
Вы чините везде такову славу,
Што святая Русь не пуста стоит,
На святой Руси есть сильны, могучи богатыри.{254}
Поняв, что спасены, оживились черниговцы. В варианте из сборника Киреевского местный воевода посылает Илье приглашение «хлеба-соли кушати», в варианте же из сборника Гильфердинга никакого воеводы в Чернигове нет и благодарные «мужички черниговски» предлагают богатырю стать таковым. Гаврила Крюков, у которого Илья побивает вражескую силу под Черниговом тяжелой палицей, вкладывает в уста черниговских мужиков, из которых кое-кто изначально принял богатыря за «аньгела», более соблазнительные предложения:
А приди ты к нам хошь князём живи в Черни-городи, хошь боярином.
Хошь купцём у нас слови, гостем торговыма.
Мы ведь много даим тебе золотой казны несчётныя.{255}
В варианте, записанном С. И. Гуляевым в начале 1870-х годов в Барнауле от Леонтия Тупицына, спасенный город (вокруг которого Илья трое суток, «не пиваючи, не едаючи», «топтал силу поганскую») именуется Кидошом-градом, а к Илье с приглашением откушать «хлеба-соли» выходят с образами и святыми иконами попы и отцы дьяконы. Ничего другого Илье не предлагается, хотя, в отличие от дискутирующих об ангельской или богатырской сущности своего спасителя черниговцев (в варианте Крюкова), у Тупицына жители Кидоша поначалу склонны принять своего спасителя если не за «бога», то уж за «ангела святого» точно.{256} Вообще, вариантов именовании города много (кроме уже упомянутых, это может быть Чижин, Чиженец, Себеж, Бекешев, Тургов, Смолягин), но независимо от того, как называется место (преимущественно, всё же Чернигов), кто и с какими предложениями выходит из города к Илье, богатырь неизменно эти предложения отклоняет. Его интересует только «прямая дороженька на славный Киев-град». Явившиеся с приглашением от воеводы черниговского князья-бояре предупреждают богатыря:
Ох ты гой еси, Илья Муромец!
Пряма дорожка не проста стоит:
Заросла дорога лесы Брынскими,
Протекла тут река Самородина;
Ишшо на дороге Соловейко разбойничик
Сидит на тридевяти дубах, сидит тридцать лет;
Ни конному ни пешому пропуску нет.{257}
В варианте из сборника Кирши Данилова в описании дороги на Киев присутствуют «леса Брынские», но отсутствует «река Самородина», зато появляются лежащие на пути богатыря «черны грязи смоленские», а Соловей размещается на девяти дубах. Черниговские мужички из былины Трофима Рябинина дают богатырю более художественное описание предстоящего ему пути:
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела,
А й по той ли по дорожке прямоезжою
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром кони никто да не проезживал:
Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Левонидова,
Сиди Соловей-разбойник во сыром дубу,
Сиди Соловей-разбойник Одихмантьев сын.{258}
А Гаврила Крюков делит опасности по пути к Киеву на три препятствия — три «заставушки»:
Заросла-то прямоезжая дорожка равно тридцеть лет,
Заросла-то она лесым темным жа;
А как есть ей три заставушки великия:
А как перьва-та застава — лесы темныя,
А втора-то застава — грези черныя,
А как третья-та застава есть ведь реченька Смородинка,
А у той у речки есть калинов мост;
А тут есть-то, тут Соловьюшко живет Рохманьёвич.{259}
Встреча с Соловьем смертельно опасна, но иного пути Илья не признаёт. Для былинного повествования вообще естественна ситуация, когда герой действует вопреки получаемым разумным советам, — это так называемый прием антитезы. Например, мать запрещает Добрыне Никитичу купаться в Пучай-реке, поскольку это купание чревато встречей со Змеем, смертельно опасной для любого человека. Добрыня нарушает материнский запрет и в результате побеждает Змея. Таким образом, выясняется, что нормы поведения, естественные для любого обыкновенного человека, на героя не распространяются. Вот и Илья к рекомендациям черниговских мужиков не прислушивается. Кроме того, их совет может удлинить путь в Киев. Ведь в соотношении, по Трофиму Рябинину, получается:
Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,
А й окольноёй дорожкой цела тысяща.{260}
Гаврила Крюков измеряет варианты пути до Киева не в верстах, а во временных промежутках:
Прямоезжой дорогой надоть ехать три месеця,
А окольною дорогой надоть ехать три года.{261}
Но дело все-таки не в том, что окольная дорога намного увеличивает путь до Киева — в конце концов все эти мужицкие расчеты не для богатырского коня Ильи, который способен с горы на гору перескакивать, с холма на холм перемахивать, мелкие речушки и озерца промеж ног пропускать. Для него разница, в общем, несущественна. Главное в другом — освободить от присутствия зловредного Соловья землю Русскую. В некоторых вариантах Илья попутно обустраивает Россию. Так, в былине, записанной от Леонтия Тупицына, путь богатыря лежит через «батюшку Днепр-реку».