{295} Это еще раз доказывает, что были времена, когда о богатырях Владимира хорошо знали и далеко за пределами Олонецкой губернии. Кроме Елии Моровлина, Лассота что-то узнал и о каком-то его товарище,{296} и о другом богатыре, неизвестном по русским былинам, — Чоботке. Заметим, что о гробнице Елии Лассота пишет как о разрушенной — в отличие от гробниц загадочного «товарища» и некой княгини Juulza, матери Владимира (как мы знаем, мать Владимира звали Малушей; в данном случае имеется в виду, скорее всего, знаменитая бабка святого князя — святая княгиня Ольга), — но находившейся именно в Софийском соборе.
Пройдет несколько десятилетий, и в 1638 году в Киеве выйдет труд монаха Афанасия Кальнофойского «Тератургима» о Киево-Печерской лавре, в котором, между прочим, будет сообщено, что среди могил печерских чудотворцев есть и захоронение «законника» (инока) Ильи, которого «напрасно простой народ называет Чоботком». Мощи Ильи ученый-монах, сподвижник знаменитого Петра Могилы, в том числе и в историко-краеведческих изысканиях, осматривал лично, но не обнаружил в их размерах ничего необыкновенного и, не сославшись ни на какие источники, сообщил, будто жил «законник» за 450 лет до него, то есть в конце XII века. Спустя еще пару десятилетий появится изображение «преподобного Ильи Муромского», «иже вселися в пещеру преп. Антония в Киеве, идеже до ныны нетленей пребывает» — так будет обозначено в верхней части гравюры, вырезанной на дереве во второй половине 1650-х годов и предназначавшейся для Киево-Печерского патерика издания 1661 года, но в книгу не вошедшей. Преподобный Илья Муромский представлен на ней стариком со воздетыми к небу руками, довольно изнуренным. Из одежды на нем один плащ, накинутый на плечи и спереди прикрывающий нижнюю часть живота. Вокруг головы Ильи венец святого, короткие волосы оставляют лоб открытым, недлинная клинообразная борода не прикрывает грудь. Справа, позади Ильи, изображены два заросших растительностью холма, в одном из них пещера, высокое дерево и церковь. Слева — также дерево с одной сломанной веткой и три холма, убывающие в размерах справа налево.
Когда и как Илья оказался среди киевских святых, неясно, но к его мощам началось паломничество. Любопытно, что Лассота, упоминая Елию Моровлина, не пишет, что он святой. Но посетивший Лавру сто лет спустя (в 1701 году) паломник отец Леонтий уже уверенно напишет об увиденных печерских святынях: «…видехом храбраго воина Илью Муромца, в нетлении, под покровом златым; ростом яко нынешние крупные люди; рука у него левая пробита копием, язва вся знать; а правая его рука изображена крестным знамением».{297} Эта правая рука Ильи долго не давала покоя как раскольникам, так и сторонникам официальной церкви. Если первым виделось, что «десная рука» богатыря сложена в «двуперстное знамение», то вторым, разумеется, — в «трехперстное». Долго обе стороны ссылались на руку Ильи как на решающий аргумент в полемике. Рука Ильи, действительно, сложена таким образом, что видеть можно и так, и эдак. Лишь во второй половине XIX века выправщики, посланные старообрядцами в Киев достоверно разузнать, как сложены персты у мощей Ильи Муромца, признали, «что персты у него растянуты, так что не видно, как он слагал их при крестном знамении».{298} В 1762 году Русская православная церковь признала печерских святых общерусскими, а примерно с конца XVIII века установилось празднование 19 декабря (1 января по новому стилю) памяти «преподобного отца нашего Ильи Муромца, в двенадцатом веке бывшего».
В советское время Киево-Печерская лавра превратилась в музей и вплоть до возвращения ее Русской православной церкви (в ознаменование 1000-летия Крещения Руси) здесь проводились интенсивные научные изыскания. Особенно плодотворными оказались результаты работы комиссий в 1939, 1982 и 1988–1990 годах. Относительно «останков Ильи Муромца» (ученые исходили из того, что Илья Муромец — вымышленный персонаж, а потому такое именование изучаемой ими мумии было условным) установили, что при жизни покойный являлся человеком высокого роста — 177 сантиметров (хотя, действительно, ничего из ряда вон выходящего в этом нет — еще около десятка покоящихся в пещерах Лавры монахов имели рост от 174 до 177 сантиметров). Он обладал большой физической силой (о чем свидетельствует исключительно развитая мышечная система), но смолоду страдал заболеванием позвоночника, что даже привело к некоторой функциональной перестройке организма (утолщению свода черепа, относительному увеличению размеров кисти сравнительно с длиной плеча и предплечья). При жизни Илья имел несколько сросшихся переломов ребер и правой ключицы. В области грудной клетки было выявлено поражение, последовавшее от удара каким-то плоским колющим предметом (предположительно, копьем), от которого могла наступить смерть. Вероятно, этим же предметом была повреждена левая рука (с внутренней стороны). На момент смерти убитому было 40–45 лет.{299}
Кажется, кое-что в этом описании совпадает с тем, что нам известно об Илье Муромце из былин, — и сильный, и с позвоночником проблемы… В ходе работы комиссии 1988–1990 годов упоминавшимся выше С. А. Никитиным был выполнен теперь уже широко известный скульптурный портрет «Ильи Муромца». Но если вернуться к началу — к информации о захоронении Елии Моровлина в Киеве, то вся эта выстроенная монахами конструкция теряет свою основу. Лассота ясно сообщает, что могила Ильи была в Софийском соборе, а в Киево-Печерской лавре находилось захоронение другого богатыря — некого Чоботка. Исследователями было высказано предположение, что после разрушения гробницы богатыря его останки перенесли в Лавру, а «Чоботко» — это «народное» прозвище преподобного Ильи. Однако Лассота их четко различает. Тогда возникло предположение о неточности, якобы допущенной Лассотой.{300} Большее доверие, получается, вызывает информация Афанасия Кальнофойского. Между тем как раз его-то версия и сомнительна. У Лассоты не было никаких причин вводить своих читателей в заблуждение в вопросе о размещении могил в Киеве. Иное дело Кальнофойский! Он ведь вовсе не соединяет могилы в Лавре и Софии, как это делают защищавшие его версию ученые. О захоронении Ильи в Софийском соборе у него даже и не упоминается. Могила Ильи, по его мнению, расположена в Лавре (где и опубликована его книга), а безграмотный простой народ «напрасно» называет Илию Чоботком. Он попросту с ходу, без всякой аргументации, отвергает народное предание. То, что Афанасий Кальнофойский в своей уверенности якобы опирался на некие исторические материалы, пытался доказать в середине XIX века М. А. Максимович. «В киевских пещерах, — писал он, — над мощами почивающих там подвижников, были стародавние доски с краткими о них известиями. Теми надписями руководились все, писавшие в том веке о св. отцах Печерских. Вот древний источник, из которого Кальнофойский мог заимствовать показание свое об Илье Муромце».{301} Учитывая, что в течение XIII–XV веков Киев неоднократно подвергался нашествиям татар, причем после некоторых он надолго оставался «пустым», предположение о сохранении с древних времен каких-то «досок» над мощами (если традиция их составления вообще имелась в домонгольской Руси) выглядит, мягко говоря, произвольным. Максимовичу возразил М. Г. Халанский, в целом не сомневавшийся в добросовестности Кальнофойского: если и существовала во времена автора «Тератургимы» такая надпись на доске, то «содержание ее едва ли основывалось на несомненных фактических данных».{302} Кстати, Халанский заинтересовался, упоминается ли святой Илья Муромец в средневековых агиографических памятниках, и с этой целью затеял переписку со специалистами. Результаты оказались отрицательными: «проф. Н. И. Петров обязательно ответил: „Ни в рукописных и печатных прологах, которые я специально исследовал, ни в рукописях Киевской Академии я ничего не находил о препод. Илье Муромце“. Проф. И. Я. Порфирьев не встречал упоминаний об И. Муромце в рукописях Соловецкой библиотеки. Проф. Знаменский, занимающийся разбором рукописей Соловецкой библиотеки по отделу агиографии, „ни в одном из сборников житий, прологов, Четьих-Миней не встретил никакого, хотя бы самого краткого, упоминания о св. И. Муромце, почивающем в киевских пещерах“».{303} Вывод получился однозначный: «прославление Ильи Муромца святым — явление сравнительно позднее, оно принадлежит XVII в.».{304}
Судя по всему, тогда в народе ходило много всяких «басен» о Лавре. Часть их воспроизвел Лассота; отразились они и в сочинениях других авторов, посещавших в XVI–XVII веках Киев. Например, французский инженер Боплан писал около 1640 года, что в пещерах Лавры «находится также тело св. Елены, особенно уважаемое. И показывается цепь, которой, по уверению отшельников, диавол бил св. Антония: она имеет силу изгонять злых духов из беснующихся».{305} Интеллектуал Кальнофойский, вероятно, решил очистить описание Лавры от выдумок «простого народа». Вот не понравился ему Чоботок (который, кстати, во времена Лассоты также в святые еще не попал), избивающий врагов сапогом, — долой! Или вот, в его схеме Ближних пещер, куда им был помещен инок Илья, упоминается святой отец Евстратий чудотворец, и «напрасно простой народ называет его каким-то Симеоновым голубком».{306}