{14} А знакомство состоялось лишь в 1863 году, когда Чуков сам явился к Рыбникову и Петрозаводске. Оказалось, что здесь у портного живет сын.
К записанному лично Рыбников присовокупил тексты, переданные ему местными образованными людьми, интересовавшимися народными песнями (они составили около четверти в общем объеме собрания). Осенью 1860 года Павел Николаевич выслал первую часть сборника Д. А. Хомякову, сыну своего умершего в тот год от холеры старшего друга. Хомяков-младший взял на себя хлопоты по изданию, и в 1861 году в свет вышла первая часть «Песен, собранных П. Н. Рыбниковым: Народные былины, старины и побывальщины». Сбор песен продолжался. В 1862 году вышла вторая часть, в 1864-м — третья. В этом году Рыбников стал свободным человеком, ему разрешили проживать в России повсеместно, кроме столиц и столичных губерний. А в 1866 году состоялся его переезд в Калиш. Через год Рыбников выпустил четвертую, последнюю часть своего собрания. Больше как фольклорист он ничего не сделал — Павла Николаевича заела служба.
Выход в свет «Песен» Рыбникова наделал много шума. Были восторги, но было и шушуканье недоброжелателей. Смущала та быстрота, с которой сложилось рыбниковское собрание. Все знали: Киреевский, первый том песенной коллекции которого вышел чуть раньше, потратил несколько десятилетий на изыскания в густонаселенной Центральной России, но найденное им казалось чудесно сохранившимися остатками древности. И тут вдруг Рыбников, загруженный службой, ограниченный положением ссыльного, занимаясь урывками, по месяцу-два в году, умудряется получить значительный объем материала (одних былин в его собрании более двухсот). И главное где? В Богом забытом захолустье! Мелькнуло даже слово «фальсификация». Между тем сам Киреевский писал, что, хотя песни имеют огромное значение в жизни русского народа, «нельзя не признать мрачной истины, в которой убедило меня многолетнее занятие этим предметом: что вся их красота, все, что составляет существенное достоинство их характера, — уже старина и что вся эта старина уже не возрождается в новых, себе подобных отраслях, как было в продолжении стольких веков». Городская мода наступает, соразмерно с ее влиянием «уродуется и характер песни: вместо прежней красоты и глубины чувства — встречается безобразие нравственной порчи, выраженное в бессмысленном смешении слов, частью перепутанных из старой песни, частью вновь нестройно придуманных». Русские песни казались ему «величественным деревом, еще полным силы и красоты, но уже срубленным: бесчисленные ветви этого дерева еще покрыты свежей зеленью; его цветы и плоды еще благоухают полнотой жизни, но уже нет новых отпрысков, нет новых завязей для новых цветов и плодов». Лишь «в глуши, вдалеке от городов и средоточий промышленной деятельности» должно искать «настоящую, прекрасную русскую песню».{15}
Сомнения скептиков очень скоро были развеяны изысканиями А. Ф. Гильфердинга.
Биография Александра Федоровича Гильфердинга (1831–1872) развивалась иначе, чем у его ровесника Рыбникова. Здесь не было ни капли оппозиционности, были законопослушность, труд и достойное за него вознаграждение. Обрусевший немец и горячий славянофил, Гильфердинг был сыном успешного чиновника и сам стал чиновником. Получив прекрасное домашнее образование, блестяще закончив историко-филологический факультет Московского университета, он сумел прожить три жизни — благополучного государственного служащего, крупного ученого-слависта и заметного общественного деятеля. Консул в Боснии, директор департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел, начальник отделения в канцелярии Государственного совета, Гильфердинг пишет интересные работы по истории южных, западных и балтийских славян, публикует книги и статьи, получает за них престижные премии, приобретает ученые степени. Участник Славянского съезда в Москве в 1867 году, он возглавляет петербургское отделение Славянского благотворительного комитета. А в 1870 году действительный статский советник Гильфердинг избирается председателем Этнографического отделения Русского географического общества. Знакомство с выходившими из печати частями «Песен, собранных П. Н. Рыбниковым» стимулировало желание Александра Федоровича отвлечься от изысканий в области истории зарубежных славян и отправиться в Олонецкую губернию, чтобы приглядеться к быту великороссов и послушать тех удивительных сказителей, которых встретил в Олонии Рыбников. Имена и адреса сказителей Гильфердинг уже знал благодаря тому же Рыбникову, так что отыскать их было теперь значительно проще. Взяв двухмесячный отпуск, летом 1871 года Гильфердинг оказался в Петрозаводске, а далее отправился по всему Заонежью до самого Каргополя. Огромный путь был проделан исследователем на лодке, верхом и пешком. Весомую помощь в деле поисков певцов Гильфердингу оказал тот самый когда-то «неуловимый» для Рыбникова Абрам Евтихиевич Чуков (Бутылка), с которым Александр Федорович познакомился уже в Петрозаводске. Чуков согласился сопровождать Гильфердинга по всему Заонежью, до самого Каргополя и «был весьма полезен», поскольку у него имелись «знакомые во всех углах этого края, и благодаря ему легко устранялось недоверие, с каким крестьяне обыкновенно смотрят на приезжего из Петербурга». Гильфердинг вспоминал: «Я старался останавливаться в таких селениях, где можно было рассчитывать наверно услышать былины; а пока я их там записывал, Абрам Евтихиев, бывало, пойдет по окрестности, иногда далеко, верст за 40 и даже за 50, „доставать сказителей“, как он выражался; удостоверенные им, что они будут вознаграждены, крестьяне шли очень охотно сообщить свои былины; потом слух о вознаграждении приводил и таких, про которых мы не знали. Случалось так, что иным приходилось ждать очереди по два и по три дня».{16} Простота и ласковость «генерала» привлекали крестьян, люди раскрывались совершенно.
Скептики были уязвлены. Мало того что Гильфердинг встретился со сказителями, которых за десять лет до него слушал Рыбников, и даже (с целью сравнения напечатанного с живым исполнением) прослушал те же былины! Мало того что и люди, и материалы оказались реальностью! Активному и хорошо подготовленному столичному гостю удалось за время отпуска пообщаться с семью десятками исполнителей и собрать былинный материал, значительно превышающий объем, имевшийся у Рыбникова, — более трехсот былин. Работать приходилось до полного физического утомления, но на следующий год Гильфердинг запланировал новую экспедицию на Русский Север, которая должна была завершиться еще более впечатляющими результатами. Летом 1872 года он вновь был в Олонецкой губернии, как и прежде открытый для общения с простым людом. Но этот демократизм, принесший столь замечательные плоды, теперь имел роковые последствия — Александр Федорович заразился брюшным тифом и скончался в Каргополе. Его замечательный сборник «Онежские былины» — вышел в свет уже после смерти собирателя — в 1873 году.
А. Ф. Гильфердингу удалось значительно продвинуть фольклористику в направлении методов изысканий. Он разработал метод записи «с голоса», что весьма приблизило записываемые тексты к живому оригиналу. С Гильфердинга начинается внимательное отношение собирателей к личности исполнителя (корреспонденты Киреевского и Рыбникова, не знавшие, как может быть квалифицировано властями их слишком тесное сближение с народом, предпочитали не снабжать полученные материалы подробными данными об источниках их получения). Наконец, большую роль сыграл Гильфердинг в деле популяризации былин в обществе. С ним связано начало публичных выступлений русских сказителей во второй половине XIX — начале XX века.{17} Дело в том, что приветливый столичный генерал с диковинной фамилией не ограничивался в ходе общения со своими новыми олонецкими знакомыми записью текстов, но многих приглашал к себе в гости в Петербург, давал свой адрес. Вот и потянулись к нему уже осенью 1871 года крестьяне. Сначала заявился беспокойный Василий Шевелев, по прозвищу Щеголенок, — бродячий сапожник, шедший на богомолье в Киев. Он не особенно занимал Гильфердинга — Щеголенок явно стремился при исполнении былин импровизировать, каждый раз пел одну и ту же былину по-разному, объединял сюжеты, морализировал и т. д. Затем возник обстоятельный Иван Касьянов из заонежской деревни Космозеро. Этот был озабочен сбором пожертвований на строительство в Заонежье единоверческой церкви. Явившись в столицу, неглупый, снедаемый любопытством сорокалетний крестьянин решил выяснить: будет ли «генерал», запросто пивший с ним чай за одним столом, столь же приветлив у себя дома? Да и пустит ли вообще на глаза? Пустил, и не просто ввел в свои покои, но и познакомил с женой, а затем ласково и милостиво усадил пить чай.
Касьянову Гильфердинг организовал публичное выступление в Географическом обществе, что сразу же было использовано энергичным крестьянином для сбора денег. В дальнейшем эти двое — Щеголенок и Касьянов — будут выступать довольно много и станут объектами пристального внимания фольклористов. Касьянов даже напишет воспоминания о Гильфердинге и примется высылать ученым собственные записи былин, а Щеголенок удостоится знакомства с Львом Толстым и в 1879 году проживет целое лето в Ясной Поляне, вдохновляя великого писателя своими богоискательскими историями и старинами.
Но это в будущем, а осенью 1871 года Гильфердинг ждал к себе в гости сказителя, произведшего на него, как и на Рыбникова, самое сильное впечатление, — кижанина Трофима Рябинина, теперь уже 80-летнего. Именно ему по приезде в декабре того же года в столицу Гильфердинг устроил многолюдные вечера в Географическом обществе. Раскольник Рябинин, серьезный и почтенный старик с длинной седой бородой, довольно приятным тенором пел былины, не смущаясь публикой, среди которой был и президент Географического общества, брат царя великий князь Константин Николаевич. Эти вечера имели большой успех. Побывали на них и кабинетные ученые, строившие свои схемы на основе уже опубликованных текстов, — В. В. Стасов (написавший книгу «Происхождение русских былин» и доказывавший, что русский эпос возник на основе эпоса восточных народов) и его оппонент О. Ф. Миллер (1833–1889), автор самой объемной, даже и на сегодняшний день, монографии о центральном герое русского эпоса — «Илья Муромец и богатырство киевское. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса» (СПб., 1869), доказывавший, что былины — суть переделанные мифы о героях глубокой древности. Многое почерпнули из услышанных напевов Рябинина композиторы М. П. Мусоргский и Н. А. Римский-Корсаков. Рябинину в награду за его сказительскую деятельность от Общества была вручена золотая медаль.