Holm-gard, Nogarden) или к древнескандинавскому названию Руси — Gardariki (или Gardareich, страна городов). Как видно, создателю «Ортнита» приглянулось это экзотическое имя, позволяющее перенести место действия поэмы «далеко-далеко». Оставалось лишь соединить эту Гарду с другой — североитальянской крепостью, находившейся близ устья реки Тессино в бухте Гардского озера в Ломбардии. Последняя лежала «на пути из Германии через Альпы в Милан и Ломбардскую низменность — на пути, по которому часто ходили немецкие рыцари, сопровождавшие германских императоров в их походах в Италию, и крестоносные отряды, следовавшие в Палестину той же дорогой через итальянские гавани на Адриатике».{408} На образ экзотической Сирии, куда с войском направляется за невестой Ортнит, возможно, повлияли и мотивы из русской летописной истории: столица Махореля Судерс, на которую обрушиваются силы Илиаса, напоминает Суд летописных сказаний о походах первых русских князей на Царьград — часть византийской столицы, примыкавшую к пристани и чаще других страдавшую от русов.{409}
«Тидрек-сага» рисует более реалистические картины мира, хотя центром государства Аттилы оказывается Суза — Соест в Вестфалии. Но зато к востоку от этого «Гуналанда» расположена Польша, далее — Русь, а к северо-западу от русских — страна вилькинов или вильтинов, то есть вильцев — заэльбских славянских племен, вендов. Кроме их областей в Вилькинланд, судя по всему, входят еще Швеция и Дания. Такое странное соединение объясняется тем, что вендские племена (кстати, не составлявшие единого государства) в союзе с датчанами часто воевали с саксонскими герцогами и князьями, королями и императорами (Оттоном II и Оттоном III, Генрихом II). В общем, история борьбы Аттилы и Тидрека против вилькинов и русских представляет собой «полную исторических анахронизмов героизацию кровавой борьбы» саксонских правителей против славян, живших между Эльбой и Одером. Что касается прозвища нашего Ильи «Греческий», то оно может быть объяснено или как обозначение в средневековой немецкой литературе всего восточного христианского мира, включая Византию и Русь, или как немецкую народную этимологию прилагательного «gerzki» (из «gerdski» — «русский», «побывавший на Руси», от «gardariki», древнего названия Руси), понятого как «girski» — «греческий».{410}
Проникновение русских мотивов в немецкие сказания, из которых сложились «Ортнит» и «Тидрек-сага», объясняется устойчивыми контактами обоих народов в период Средневековья. Если говорить о времени, близком к моменту возникновения этих произведений, то здесь, учитывая упоминание в «Тидрек-саге» Новгорода, Смоленска и Полоцка, следует указать на 1180-е годы, когда в устье Западной Двины появился прибывший сюда вместе с любекскими купцами священник Мейнгард, одержимый идеей распространения христианства среди ливов. Ливы признавали верховную власть полоцкого князя Владимира (Woldemarus de Plosceke), и Мейнгарду пришлось испрашивать у русского князя разрешение на то, чтобы остаться в этой стране. Разрешение было получено. Немец построил в деревне Икскюль деревянную часовню и приступил к миссионерской деятельности. В Икскюле возникли каменные церковь и замок, а Мейнгард стал епископом. Затем на Двине начали возникать новые замки, немцы стали селиться здесь постоянно. Если романтик Мейнгард предпочитал действовать мирным убеждением, то его преемник Бертольд применял силу. В 1198 году он явился к ливам с крестоносцами, набранными в Нижней Саксонии, Вестфалии и Фрисландии. В бою с язычниками Бертольд погиб, а вблизи места сражения завоеватели в 1201 году основали Ригу. Преемники Бертольда уже не церемонились с туземцами — Рига стала центром ордена меченосцев. Давление немцев встретило сопротивление со стороны русских, действовавших в союзе с эстами и ливами. Центром сопротивления стал Полоцк. Князь Владимир, столь неосмотрительно подпустивший немцев близко к своим владениям, теперь вступил с ними в упорную борьбу; он и умер в 1215 году во время сборов в поход на Ригу. Этот Владимир, хорошо известный по немецким источникам, не упоминается в русских летописях, что неудивительно, учитывая то особое положение, которое занимал Полоцк среди других русских земель в домонгольский период.
Впрочем, отношения с немцами не сводились только к войне. Противостояние периодически сменялось миром, продолжалась выгодная торговля. Известно о заключении торгового соглашения между Ригой и Полоцком в 1210 году. От 1229 года до нашего времени дошел торговый договор смоленского князя Мстислава Давыдовича, заключенный от его имени и от имени князей полоцкого и витебского с Ригой и Готландом. В нем упоминаются и другие города, с которыми русские поддерживали торговые сношения: Висби, Любек, Жат (уже известный нам Соест), Мюнстер, Бремен и др. Немцы имели в Смоленске дворы и церковь. К 1220-м годам сильный Смоленск сумел поставить ослабевший Полоцк под свой контроль. Мир, который немцы увидели в Северо-Западной Руси, они и отразили в «Тидрек-саге»: русскими управляет Владимир, которому принадлежат Полоцк и Смоленск. Но центром его владений все-таки является знаменитый Новгород (Гольмгард) — с ним велась бойкая торговля у тех же немецких городов.
Информация шла не в одном направлении — русские также многое узнавали о немцах. Любопытно, что в Новгородской Первой летописи (в части старшего извода, написанной почерком XIII века) под 1204 годом помещен текст «Повести о взятии Царьграда фрягами». Как это и было в действительности, в качестве предводителя крестоносцев, разграбивших в тот год Константинополь, указан Бонифаций, маркграф Монферратский. В русской повести он именуется «Маркосом от Рима» (владения Бонифация лежали в Северной Италии). Словом «маркос» передана итальянская форма титула «маркграф» — «marchiso» или «marchese». А чтобы читатели поняли, из каких краев явился этот римский «Маркос», автор повести поясняет: «…в граде Берне, идеже бе жил поганый злый Дедрик».{411} И. Э. Клейненберг отмечал, что «форма имени Дедрик указывает на нижненемецкий источник, т. е. на источник из Северной Германии» — где циркулировали сказания, составившие основу «Саги о Тидреке Бернском».{412}
Судя по всему, на немцев из Зоста, Бремена и Мюнстера, на которых ссылается составитель «Тидрек-саги» и которые торговали через остров Готланд с русскими, повлияла не только опасная для их единоверцев фигура Владимира Полоцкого, но и фольклорный образ Владимира Киевского, позднее получивший свое развитие в дошедших до нас былинах. Это следует из помещения рядом с ним на страницах «Тидрек-саги» богатыря Ильи-Илиаса.{413} Возможно, имя Владимира показалось немцам типичным именем русского правителя. И. Э. Клейненберг дает довольно реалистичное описание того, как происходил русско-немецкий обмен фольклорными материалами: «Сам быт купцов того времени, плававших за море, способствовал сохранению, развитию и исполнению всякого рода устных художественных произведений. Можно легко себе представить, что в те века, когда рукописные книги были дорогой редкостью, рецитация эпических песен и пересказ в прозе подвигов их персонажей занимали купцов во время длительных плаваний в тесных помещениях перегруженных маленьких судов. Также долгие зимние вечера в гостиных дворах на чужбине должны были заполняться чем-то допускаемым строгими уставами этих общежитий монастырского типа, где строго запрещались всякие азартные игры и другие увеселения, которые могли привести к раздорам и кровопролитию.
О том, что при таком заполнении досуга могло происходить и взаимное ознакомление немцев и русских с героями своих народных эпосов, говорит то, что в XII–XIII вв. новгородцы еще сами плавали за море на Готланд, где они имели свое „становище“, т. е. торговое подворье. Поездки туда они совершали главным образом на немецких судах, о чем свидетельствуют особые статьи в договорных грамотах 1189–1199 гг. и 1269 г., в которых обусловливается плата-неустойка немецкому шкиперу, перевозившему русских купцов, если они не захотят возвращаться домой на его же корабле и ему из-за этого грозят убытки от необходимости плыть обратно без полного груза и пассажиров. Эта активная торговля русских купцов по ту сторону Балтийского моря… а также плавания на немецких судах, несомненно, способствовали распространению среди них знания нижненемецкого языка, который вплоть до XVI в. служил средством общения при международной торговле в бассейне Балтийского моря.
Немецкие купцы со своей стороны, чтобы подготовить лиц, хорошо владеющих русским языком и грамотой, имели обыкновение поселять по договоренности на длительный срок в русские семьи своих сыновей или молодых приказчиков… К этому можно добавить, что не только изучающие русский язык купеческие служащие и сыновья подолгу жили в русских семьях. Известно, что некоторая часть немецких купцов в Новгороде останавливалась не в своих подворьях, а на частных квартирах у своих постоянных русских контрагентов».{414} Негативное отношение авторов русской повести к «Дедрику», определение его как «поганого» и «злого» исследователь связывает с тем, что, ознакомившись с «деяниями» Дитриха-Тидрека Бернского, отразившимися в саге, русские разглядели в нем злейшего врага Владимира и Ильи, всей Руси, а значит, и своего врага тоже.{415}
Впрочем, ничего типичного для характеристики былинного образа Ильи в немецких произведениях нет. Вот, например, Илья в «Ортните» мечтает увидеть свой дом, жену и детей. Эти картины обывательского благополучия нашему Илье Муромцу чужды. В былинах у Ильи есть дети (дочь или сын), но отношения богатыря с их матерями далеки от идеала, да и дети никаких родственных чувств к отцу не испытывают. Напротив — стремятся его убить. Немцы знали о нашем Илье только то, что он славный и могучий старый богатырь, связанный родством с князем Владимиром (чего в былинах нет), воевавший вместе с ним против общих врагов, проявлявший при этом беспощадность и готовность с наслаждением истреблять неприятеля в больших количествах, участвовавший в добывании для князя невесты (чем заняты обычно другие богатыри). И еще одна черта в характеристике Ильи Русского ничего общего не имеет с былинами — у немцев он знатный человек, король Руси или ярл Греции. Чего только стоит его обещание привести на помощь Ортниту пять тысяч воинов! В былинах Илья действует вне массовки — он совершает свои подвиги один. И в этом состоит, кстати, коренная черта героев русских былин!