В общем, остановились на кандидатуре Муромца, который и в Москве побывал, и еще много чего повидал. А он и не возражал особо. Так вчерашний беглый холоп стал Рюриковичем, племянником царя Дмитрия Ивановича, царевичем Петром Федоровичем, или, учитывая казачий колорит происходящего, царевичем Петрушкой. В глазах нормальных, законопослушных людей Илейка Муромец погубил себя окончательно. Страшный грех самозванства, когда человек отказывается от данного при крещении имени, от крестных и родных родителей, был пострашнее всех ранее совершенных им крупных и мелких грехов и преступлений. Хотя, конечно, Илейка мог себя успокаивать, что он, в отличие от Гришки Отрепьева, хотя бы не принял на себя имя уже умершего человека — настоящего царевича Петра ведь никогда не существовало. Так в жизни нашего героя начался новый этап, а в России появился очередной фальшивый потомок Ивана Грозного.
Но 300 человек — конечно, не войско, а шайка, таким числом больших дел не натворишь. Бодырин и его соумышленники явились к войсковому атаману Гавриле Пану в городок на протоке Быстрой, где тот жил. Туда же прибыл и посланный от терского воеводы Петра Головина казачий голова Иван Хомяк. Этот потребовал выдать Петра-Илейку законной власти. Размыслив, атаман Пан поддержал замысел Бодырина, а чтобы Головин не смог им никак помешать, терцы, теперь уже под предводительством войскового атамана, переехали на остров Чечень — привычное место, откуда начинали они свои морские набеги. Вскоре по призыву Гаврилы Пана на Чечень съехались казаки из всех городков и притонов Терека. Началась подготовка стругов для волжского похода. Оценив происходящее, воевода сменил тон. Теперь Головин просил, чтобы атаман оставил на Тереке хотя бы половину казаков — ведь опасность от тарковского шамхала и прочих «турских людей» никто не отменял. Напрасно — прекрасно осознавая, на что идет, Пан не собирался дробить собственные силы. Собравшись всем войском, погрузившись на корабли, терские казаки отплыли к Астрахани.
Подойдя к городу, Пан и Бодырин предъявили Хворостинину царевича Петра Федоровича и, заявив: везем-де его в Москву — к дяде, потребовали, чтобы им позволили остановиться в Астрахани. Немало удивленный оборотом дел воевода затворился в городе, не пустив в него мятежное войско. Поняв, что разграбить Астрахань не удастся, казаки, не теряя времени, двинулись дальше, вверх по Волге, везде разглашая, что они идут к государю и с ними — царевич Петр. К мятежному воинству примкнули волжские и яицкие казаки. Народу сообщалось, что царевич — точно сын Федора Ивановича и Ирины Федоровны, но государыня, зная, что ее брат Борис Годунов попытается погубить царское чадо так же, как раньше приказал убить царевича Дмитрия Ивановича, обманула злодея, сначала сказав, что родила некую «неведому зверушку» — «полмедведка и полчоловека», а затем представив всем подставную девочку, выдав ее за дочь. Ну а настоящего ее ребенка, как водится, спрятали до времени добрые люди. Слушая эту сказку, народ делал вид, что верил, но в основном не верил. Да и ладно! В любом случае, присутствие столь важной особы не мешало казакам грабить купеческие караваны и подвергать Поволжье беспощадному опустошению. Добычи было много. В разбитых волжских городках казаки захватили пушки, отовсюду к ним прибывал «черный» люд — такая же голытьба поволжская, как и Илейка всего несколько лет назад.
Вскоре о появлении на Волге четырехтысячного разбойного войска стало известно в Москве. Казаки сами написали царю Дмитрию Ивановичу о существовании у него родственника. И — о чудо — тот ответил милостивым посланием. В конце апреля 1606 года у Самары казаков встретил дворянин Третьяк Юрлов с грамотой от государя. «Сын Ивана Грозного» был не против познакомиться с «племянником», если, конечно, царевич Петр действительно является таковым (в противном случае ему рекомендовалось, пока не поздно, свернуть свою деятельность). Имелась у Юрлова и подорожная, по которой на всем пути к Москве чиновникам предписывалось давать Петру Федоровичу «корм». Посланник пояснил: государь велит казакам спешно идти к Москве. Терцы поняли: тяжко ему, благодетелю, приходится в Москве с лихими-то боярами и опереться не на кого, кроме как на верных казаков.
Отчаянному молодцу, назвавшемуся именем сына Ивана Грозного и овладевшему царским престолом, действительно было непросто. С момента, когда иноземцы-наемники и вольные казаки, которые привели царевича к победе, покинули Москву, отправившись с наградой восвояси, царь оказался в зависимости от бояр, прекрасно осознававших, что низкорослый крепыш, в чьем поведении диковинно переплетались воровские замашки и умение складно болтать, — никакой не Дмитрий Иванович, а самозванец, мелкий дворянин, бывший холоп (по бедности же) и монах-расстрига Гришка Отрепьев. С течением времени напряжение в отношениях государя и Думы лишь нарастало.{427} Царь инстинктивно чувствовал — его окружают враги, ему грозит гибель. Советники-поляки рекомендовали ему перенести столицу из Москвы на новое место и начать сызнова выстраивать властную вертикаль, в какой-то степени повторив опыт Ивана Грозного. Однако их изворотливый патрон выбрал другой путь к устранению бояр.
Если Годунов старался жить в мире с соседями, связав их долгосрочными договорами, то самозванец объявил себя императором и решил развязать войну чуть ли не со всеми вокруг. Для начала он начал продвигать идею нападения на Швецию — это, кстати, соответствовало обещаниям, которые за поддержку он дал польскому королю Сигизмунду III (шведскому принцу, мечтавшему о соединении в своих руках двух государств). Дума эту затею не одобрила — при царе Федоре Ивановиче русские уже разбили шведов и, вернув себе выход на Балтику, заключили со Швецией «вечный мир». Тогда мнимый Дмитрий решил обратить внимание на юг. Крымские татары, втянутые турками в войну со Священной Римской империей, уже давно не практиковали набегов на московские земли. Здесь, кажется, тоже был мир. Однако продолжалось противостояние азовских татар с донскими казаками. В голове нового царя возник план захвата беспокойного Азова. Этот акт мог повлечь за собой длительную и тяжелую войну с Турцией и Крымом, войну, в которой Россия с пустой казной могла остаться один на один с могущественными и опасными противниками: европейские государства, втянутые Габсбургами в Долгую войну, готовились к заключению мира, к этому же стремился и император Рудольф II, лично для которого затянувшееся противостояние с турками закончилось катастрофой. Бояре прекрасно понимали, что планы фальшивого сына Ивана Грозного — опасная авантюра, но поделать ничего не могли. Азов действительно мешал, наступление на татар вполне вписывалось в политику, проводившуюся еще Иваном Грозным, южные границы России было необходимо обезопасить, и, наконец, продвижение в степи означало нарезание новых поместий, что вызывало энтузиазм у дворян. Подготовка к войне стоила казне последних денег. Для похода на татар формировалась мощная армия, численность которой царь обещал довести до ста тысяч, а в Москве шептались даже о трехстах тысячах бойцов (хотя вряд ли бы удалось в тех условиях собрать более 50–60 тысяч). В Ельце были созданы склады с огромными запасами продовольствия и военного снаряжения, туда же свезли артиллерию.
Одновременно самозванец начал еще одну не менее рискованную внешнеполитическую игру. Стало известно, что поляки были недовольны своим королем. Оппозиция жаждала его свержения, а наиболее подходящим претендентом на престол Речи Посполитой ей виделся симпатичный и хорошо знакомый лично русский царь Дмитрий Иванович. Казалось, мечта о создании огромной империи под властью Дмитрия-императора могла воплотиться. Но даже если бы он и не сумел усесться на трон польских королей, свержение Сигизмунда III уже само по себе было удачей — оно освобождало царя от невыполнимых обещаний, данных полякам во времена, когда он был лишь претендентом на русский престол. А поляки требовали от Лжедмитрия обещанных территорий и обращения русских в католицизм. Этот узел надо было разрубить! Самозванец вступил в сношения с врагами Сигизмунда, те ждали из Москвы денег и армию. Казалось, заигравшийся в политику названный Дмитрий не может определиться — куда же направить войска — на Азов, как планировалось изначально, или на Краков? Его планы, грозившие России финансовым крахом и разрушением всей сложившейся системы международных отношений, в то же время позволяли достичь личных целей — выбравшись из Москвы к войскам, царь вновь оказывался в привычной для него обстановке военного лагеря, освободившись от ненавистного диктата Боярской думы.
Для бояр названный Дмитрий готовил особый сюрприз. На посланные из Москвы деньги будущий тесть русского царя Юрий Мнишек (кстати, активный участник заговора против Сигизмунда III) занялся вербовкой наемников и закупкой оружия. Нанятые им солдаты и гусары двинулись на Москву в составе свиты невесты русского государя. Когда в начале мая 1606 года польские гости въехали в Москву, жителям столицы показалось, что в город вломилась вооруженная до зубов армия. Настоящие гости на свадьбе Дмитрия и Марины Мнишек терялись в числе наемников, водворившихся вдруг на дворах москвичей и начавших вести себя в Москве как в оккупированном городе. Одновременно к столице стягивались преданные Дмитрию Ивановичу силы из провинциальных городов. Бояре были уверены, что все это накопление вооруженных людей производится для того, чтобы перебить знать. Опасения их были весьма основательными. На этом фоне обращение мнимого сына Ивана Грозного к своему мнимому племяннику становится понятно — появление в Москве казачьей вольницы с Волги позволяло самозванцу собрать в Москве примерно те же силы, с которыми летом 1605 года он вступил в русскую столицу. И прекрасно, что терские и прочие примкнувшие к ним казаки грабили города, вполне лояльные царю Дмитрию Ивановичу, и ругали лихих бояр, — как раз такие и нужны, чтобы посчитаться с Боярской думой и исправить ошибку, допущенную царевичем в июне прошлого года, когда, вступив Москву во главе армии, он вдруг решил разыгрывать роль милостивого монарха. Впрочем, сомнения в том, что в затеянной им теперь заварухе ему удастся удержаться на троне, у названного Дмитрия все-таки были. Не тесной ли окажется Москва для польских наемников, провинциальных дворян и мятежных казаков? Но на этот счет у царя был еще один, возможно, главный план. Начавшаяся в Москве резня, на фоне развернувшейся войны с татарами (и, вероятно, с турками) и смуты, организованной им в Польше, позволила бы самозванцу незаметно ускользнуть — уже в августе Лжедмитрий планировал покинуть страну на английском корабле. Тут он не был оригинален — в разное время укрыться в Англии собирались и Иван Грозный, и Борис Годунов. Судя по всему, они считали жизнь за границей в роли монарха в изгнании вполне сносной. Главное — хорошо приготовиться и запастись всем необходимым для безбедной жизни на чужбине. Так что требовалась серьезная подготовка, которая не могла остаться незаметной при дворе. Царь ее и не скрывал, объясняя боярам, что очень хочет отправиться в заграничное путешествие. Ну а пока пусть будет свадьба — 8 мая 1606 года названный Дмитрий и Марина Мнишек поженились.