Илейка и казачье войско за те месяцы, пока продолжалось противостояние повстанцев и правительства, не сделали попытки в него вмешаться. В это время в составе сил «царевича» произошли изменения — его покинул атаман Пан, на Терек вернулись и большинство казаков. Но остались самые отчаянные — вроде Нагибы, Наметки, Неустройки и Булатки. Никуда не ушли и стрельцы, переметнувшиеся на сторону царевича Петрушки во время волжского похода, да так и оставшиеся при нем. Когда силы Болотникова и Пашкова осадили Москву, войско Лжепетра все же покинуло Монастыревский городок, перебралось с Дона на Северский Донец и даже продвинулось по нему верст на сто. Тут-то к ним и прибыл посланник от князя Шаховского и всех жителей Путивля (так говорилось в грамоте). Сообщая, что государь-де Дмитрий Иванович жив-здоров и скоро придет со многими литовскими людьми, Шаховской просил Петра Федоровича поспешить в Путивль. В случае успеха князь сулил лжецаревичу всякие блага и даже передачу под его личную власть некого богатого княжества. Поразмыслив, казаки решили не упустить открывавшиеся перед ними возможности.
В ноябре 1606 года войско Петра Федоровича, усиленное подошедшими донцами, продолжило свой путь по воде и достигло города Царёва-Борисова — сильной крепости, возведенной во времена царя Бориса Федоровича Годунова. Воеводами здесь были боярин М. Сабуров и князь Ю. Приимков-Ростовский (второй воевода). Михаила Сабурова мятежники хорошо знали — он оборонял от них Астрахань еще во времена противостояния Лжедмитрия и Годунова и тогда город им не сдал. Вот и теперь он сохранил удивительную верность долгу — отрезанный от Москвы городами, которые давно перешли на сторону мертвого царя Дмитрия, воевода удержал Царёв-Борисов за Василием Шуйским. Впрочем, когда город окружили силы царевича Петрушки, отстоять его не удалось, но вовсе не по причине неспособности Сабурова. Подвела измена гарнизона крепости. Несмотря на увещевания духовенства, служилые люди и стрельцы сдали город казакам. Воеводы были казнены по приказу «царевича». Расправа с Сабуровым должна была взволновать казачество — это был первый по-настоящему «лихой» боярин, которого они заполучили в свои руки и убили.
Подойдя к Путивлю, Илейка и его люди сразу поняли, что полученное ими приглашение — редкая удача. Взять город силой у них вряд ли бы вышло. Путивль располагался на высоком мысу, который продолговатым овалом выдавался в сторону Сейма. Река и прилегающие глубокие овраги служили поселению естественной защитой. Во времена хозяйственного Бориса Годунова вокруг Путивля насыпали новый вал и выкопали глубокий ров. И все это, не считая высоких каменных стен кремля и мощных укреплений, которые были возведены вокруг, и входившего в черту города Молчинского монастыря! Как только Путивль заняли казаки, Шаховской и путивляне сразу ощутили, что настроение в движении, начатом ими, качественно поменялось, а сами они оказались в руках у опасных дикарей. Вломившиеся в Путивль «зверообразные гултяи» со своим царевичем были совершенно неискушенны в политических тонкостях. Лжедмитрий, как известно, всегда старался привлечь бояр и дворян на свою сторону. Шаховской держался той же линии поведения — ненужная жестокость была ни к чему, она могла отпугнуть колеблющихся. Вот и теперь — тюрьмы Путивля были забиты заключенными в них воеводами и дворянами, в разное время и из разных мест присланными сюда мятежниками, но никто не собирался их наказывать — Шаховской считал, что судьбу этих людей должен решить царь Дмитрий Иванович после своего возвращения в Москву. Казакам и царевичу Петрушке этот подход к делу казался странным. Зачем все эти церемонии в отношении «лихих» бояр?! Бояре и воеводы и всякого рода служилый люд считают, что их должен судить государь? Хватит с них и его племянника!
Все дворяне, томившиеся в путивльском заключении и отказавшиеся присягнуть на верность царю Дмитрию Ивановичу, были безжалостно казнены. В течение нескольких дней на путивльскую площадь десятками выводили заключенных и предавали страшной казни — на глазах у затаившихся в ужасе горожан осужденным на смерть рубили головы, их четвертовали, обливали кипятком, сажали на колья, распинали или попросту скидывали с городских башен и топили во рву. Московские власти вели скорбный список убитых повстанцами вельмож: кроме вышеупомянутых Сабурова и князя Примкова-Ростовского, были казнены князь Василий Черкасский (рязанский воевода, бывший владелец «старого казака» Булатки Семенова), князь Петр Буйносов-Ростовский (белгородский воевода), князь Василий Тростенский (михайловский воевода), Ефим Бутурлин (брянский воевода), Алексей Плещеев (ливенский воевода), Матвей Бутурлин, князь Савелий Щербатый (карачевский воевода), Никита Измайлов (зарайский воевода), Иван и Андрей Воейковы (последний был царским посланником, возвращавшимся в Москву из Крыма), Михаил Пушкин, Федор Бартенев и прочие, прочие, прочие. Казалось, вернулись лишь по преданиям известные путивлянам времена Ивана Грозного. Некомфортно чувствовали себя рядом с его мнимым внуком князья Григорий Шаховской и Андрей Телятевский (бывший владелец Ивана Болотникова), вынужденные вместе с еще некоторыми князьями, примкнувшими к мятежу, играть роль Боярской думы при лютом «царевиче».
Особенно поразило всех убийство игумена местного Богородицкого Молчинского монастыря Дионисия. В свое время в благодарность за поддержку, оказанную ему в Путивле, Лжедмитрий щедро наградил монастырь — жалованными грамотами на вотчины близ Путивля и Новгорода-Северского. После гибели царя Дмитрия Ивановича игумен Дионисий отправился в Москву к новому царю Василию Ивановичу за подтверждением полученных привилегий. Миссия закончилась благополучно, царь не обидел братию, Дионисий вернулся в Путивль, привезя с собой еще и чудотворную икону. Монахи ликовали — им отошли сельцо Берюх и деревня Лицевая с бортными угодьями и рыбными ловлями в Путивльском уезде и сельцо Есмань в Новгороде-Северском. Когда в город вступили казаки и начались вышеописанные зверства, Дионисий решительно выступил с обличениями Петрушки, смело называя его самозванцем. «Царевич» не стал церемониться — Дионисия притащили к нему на суд, и Илейка приказал казакам сбросить игумена с крепостной башни. Привезенные же в Путивль жалованные грамоты на земли названный Петр Федорович самолично изодрал.
Многих потрясла и история княжны Бахтеяровой-Ростовской. Ее отец, бывший воевода Путивля князь Андрей Иванович Бахтеяров-Ростовский, был убит повстанцами еще летом, в самом начале мятежа. Он приходился родным братом князю Владимиру Бахтеярову-Ростовскому — одному из воевод в походе на Тарки, в котором, напомню, Илейка Муромец принимал участие как рядовой боец. Князь Владимир, тяжело раненный, попал в руки кумыков, сохранивших ему жизнь в надежде на богатый выкуп (кстати, они не ошиблись — русское правительство, не считаясь с расходами, вызволило героя из плена). И вот теперь в Путивле оказалась дочь убитого воеводы Андрея Бахтеярова. Девушку привели к самозванцу, царевич Петрушка изнасиловал ее и оставил при себе для утех. А ведь раньше и взглянуть бы не посмел в сторону княжны! Да, сильные метаморфозы произошли за несколько лет с незаметным уроженцем Мурома, здорово его «закалила» роль царевича!
Это уже был не тот «молодой казак», которого старшие товарищи поставили в царевичи. Время шло, и «старикам», вроде Федьки Нагибы и Булатки Семенова, которые, конечно, помнили Илейку в роли «чура», приходилось, участвуя в затеянном ими представлении, все-таки отдавать «царевичу» полагавшиеся почести (так, как эти бывшие холопы себе их представляли). Постепенно это перешло в привычку и стало казаться даже всерьез. Илейка втянулся в роль, постепенно начал выдвигаться в лидеры. Конечно, со своими казаками он был по-прежнему первым среди равных — к мнению «стариков» внимательно прислушивался. Зато уж в общении с Шаховским или Телятевским или с путивлянами он был царевич.
В Путивле легенда о происхождении царевича Петра Федоровича обросла новыми «убедительными» деталями. Оказывается, подменившая сына девочкой царица Ирина Федоровна передала царевича на воспитание дьяку Андрею Щелкалову и на попечение князя Мстиславского. «Царевич рос у жены Щелкалова за ее собственного сына полтора года, а потом его отдали Федору (или Григорию) Васильевичу Годунову, который также знал тайну; у него он жил два года, потом его отдали в монастырь недалеко от Владимира на Клязьме, к игумену, и тот научил ребенка грамоте. Когда он грамоту узнал, игумен написал… Васильевичу Годунову (имя пропущено. — А. К.), считая ребенка его сыном, но того уже не было в живых, а родные его сказали: „У племянника (то есть родича) нашего не было сына; не знаем, откуда взялся этот мальчик“. И обратились они к Борису (Годунову. — А. К.), а тот написал к игумену, чтобы прислать мальчика к нему. И мальчика повезли к Борису. Но царевич догадался, что ему грозит что-то недоброе, убежал с дороги, прибежал к князю Барятинскому и скрывался у него, а потом убежал к донским казакам, где и объявил про себя».{430} Чувствуется, что над этой версией в Путивле поработали «знающие» люди, или сам Илейка Муромец, дополнив свои московские воспоминания информацией, полученной от Шаховского и Телятевского, значительно развил свою «биографию». Так или иначе, но теперь в рассказе Петрушки было много громких фамилий, которые должны были сделать вымысел более убедительным для восприятия.
В расправах над неугодными проходило время. Попыток выступить под Москву Илейка Муромец и его люди не предпринимали. А между тем опомнившиеся города начали возвращаться под власть Василия Шуйского. В условиях наступавшей холодной зимы и затянувшегося ожидания в подмосковном лагере мятежников начался разброд. В середине ноября в Москву перебежали Ляпунов и Сумбулов. Отношения между Пашковым и Болотниковым были плохие — полным ходом шла борьба за лидерство. В итоге Шуйскому удалось подобрать «ключик» к Пашкову. Получив заверение в прощении и обещание щедрого земельного пожалования, Истома Пашков в разгар сражения 2 декабря перешел на сторону правительства. К этому моменту царь Василий Иванович получил серьезное подкрепление, подоспевшее из Смоленска. Сражение, продолжавшееся три дня, закончилось сокрушительным поражением сторонников царя Дмитрия Ивановича. Болотников оставил Коломенское и увел к Серпухову около десяти тысяч человек. В плен к Шуйскому попали тысячи повстанцев, среди которых оказался и сын Юрия Беззубцева — Дмитрий. Ему сохранили жизнь. Таким образом, правительство получило способ в дальнейшем оказывать давление на второго человека в армии Болотникова. С большинством же пленников правительство безжалостно расправилось. Им разбили головы и утопили в Яузе.